венный день за окном кухни опровергал напрочь все рассуждения кардиналов. С улицы несся визг покрышек, шум моторов и какие-то невнятные вопли. Синица в «чёрном берете» зависла перед стеклом, словно проверяя, нет ли чего поживиться, и упорхнула по своим делам.
«Гнать их всех надо, гнать в три шеи. Сейчас уже двенадцать, наверное. Ленке бы позвонить, узнать, что там, на Лехновке…»
— Всё это какое-то безумие…
— Не спорю, — отозвался Бертран, не оборачиваясь. — Быть может, времени нет вовсе, откуда нам знать? Может, мы существуем только здесь и сейчас.
— Но я же помню, что было до. Я помню, я знаю, что это было.
— Что есть память, как не осознание прошлого?
«Так нельзя. Это неправильно. Если так и дальше пойдёт, я начну думать, что мне нравится эта спесивая морда. Всё это добром не кончится».
И всё же она стояла, оперевшись на мойку, и смотрела — жадно, стараясь запомнить каждую чёрточку и тень морщинки.
— Я могу как-то помочь?
— У меня стойкое ощущение, что ты ко мне липнешь.
Вета отпрянула, побелев, будто её ударило током.
«Липнешь? Липнешь?!»
— У тебя комплекс недостатка отцовской любви, — бесстрастно добавил он. — Вот и липнешь ко всем, кто старше тебя.
— Липну?
— Ну, да. Как та собака у теплотрассы. Сколько лет было Сергею Павловичу?
Девушка молчала, понимая, что кардинал прав. И правда эта ранила хуже острого ножа.
— Это просто от нехватки любви отца. Это пройдёт. Поверь, я знаю, о чём говорю. Я ведь был у тебя в мозгах.
Иветта отчаянно сжала кулаки, развернулась и встретилась взглядом со скрюченным пленником, у двери.
— Может, распакуешь меня? — предложил Валентин. — Неудобно, затекло всё.
Девушка молча кивнула и вышла в комнату. Субботнее осеннее солнце обливало молочным светом два мягких кресла в накидках, угрюмый платяной шкаф, колченогий стул и собранный стол-тумбу. В углу, на разложенном диване, разметалась гостья. Склонившись, Вета машинально потрогала её лоб, убедившись в том, что жар спал, и поправила сбившееся одеяло. Рука потянулась, чтобы убрать прядки, налипшие на мокрый висок, но тут же отодвинулась.
«Я так с ума сойду. С ума. Её кто-то дома ждёт».
Решив, что свет только мешает, она решительно задёрнула плотные шторы, вернув комнату во власть бархатного сумрака, и вынула ножницы из ящика в столе.
Олег скрутил пленника на совесть: несмотря на то, что руки уже заметно вспотели, запястья было бы сложно выпростать из такого толстого слоя скотча. Едва Вета перерезала ленту, Валентин охнул, потирая затёкшие кисти и плечи, а затем икры, когда ноги обрели свободу.
— Зря ты это делаешь, — заметил Мартин, не отрываясь от едва видимого облака, сконцентрированного в центре кухни. — Боком выйдет.
— Чё ты этих уродов слушаешь, — презрительно бросил вор, расстёгивая куртку. — По ним же видно — убьют и не спросят, как звали.
Девушке почудилось, будто плечи Бертрана едва заметно просели.
— Пошли хоть поговорим, — Валентин кивнул в сторону комнаты. — Сколько не виделись…
«Никогда не виделись», — хотела парировать Иветта, но промолчала.
В полутёмной комнате он по-хозяйски упал на диван, чудом не задев спящую девочку. Хозяйка села на самый краешек, сложив руки на коленях. Как школьница. Всё шло не так, она чувствовала это. Будто с того момента, когда они увидели друг друга, нарушилось какое-то волшебное табу, запрещающее лицезреть менестрелю принцессу и наоборот.
— Неплохо тут, у тебя, — осклабился гость, стаскивая куртку.
Он подвинулся ближе и Вета поморщилась: от вора несло пόтом и перегаром.
— Что ж ты не позвала ни разу, в гости не пригласила? — осведомился Валентин, приобнимая её. — Я ждал-ждал, ждал-ждал…
Девушка вздрогнула и сбросила руку с плеча.
— Ты не такой был…
— Жизнь научила. Бери, что плохо лежит, а то возьмёт кто-то другой. А ты как раз плохо лежишь.
— Я же не вещь…
— Разве ты не этого хотела? У тебя тогда даже голос дрожал!
Вета покачала головой, не сводя с него раненого, негодующего взгляда.
— Да ладно тебе, — распаляясь, озлился Валентин, — хватит цену-то набивать! Тоже мне, недотрога…
Он легко опрокинул девушку навзничь, и, уже задирая майку, получил ощутимый удар кулаком в затылок. Обернувшись, вор с удивлением увидел длинноногого белобрысого мальчишку в розовой пижамке, который тут же зарядил ему в левый глаз. От неожиданности Валентин завопил и рухнул на пол. Поднявшись, он получил несколько резких ударов в уже пострадавшую челюсть и поставил неприятелю подножку. Парнишка навзничь упал на ковёр.
— Проститутка! — прорычал мужчина. — Развела тут блат-хату!
Вета сидела на диване с круглыми, как блюдца, глазами и совершенно ничерта не понимала. Так Бертран с Мартином и застали её, когда ворвались в зал, щёлкнув выключателем. Комнату залил бледно-золотой свет, временно ослепив напуганную девушку, вора с перекошенным от злобы лицом и лохматого мальчишку лет тринадцати.
Глава 9Бертран. Рем
Время — лучший учитель,
но, к сожалению, оно убивает своих учеников.
Берлиоз Гектор
Бертран онемел. Хватило одного взгляда на растрёпанную девушку, сжавшуюся на диване, чтобы спину снова продрал ледяной ветер. Тогда он был совсем молод, вечно голодный юнец… тогда тоже царила осень, такая же непривычно холодная и странная, не предвещающая ничего хорошего…
Ноябрьский мистраль завыл нудно и протяжно, забираясь холодными лапами под старое пальто. Бертран поёжился и почесал гладко выбритый подбородок, безбожно натёртый жёстким крахмальным воротничком.
Церковь святого Бенедикта соседствовала со старой библиотекой из красного кирпича и небольшой аптекой. Обычно тёмный переулок полыхал закатным пурпуром, поэтому Бертран не сразу заметил, что у чёрного хода в храм, хихикая, обжимались двое. Влажные звуки поцелуев разносил ледяной ветер.
— Пошли прочь! — рявкнул молодой человек.
Вспугнутые влюблённые, оба мальчишки, прыснули в проулок. Диакон осенил себя крестом и проводил парочку неодобрительным взглядом.
В храме было немногим теплее, изо рта вырвались клубы пара. Сквозь стрельчатые окна и разноцветные витражи, изображающие Христа в Гефсиманском саду, рвались последние солнечные лучи, словно копья воинов архангела Михаила. Аквамариновые, оранжевые, изумрудные, они, словно пронзали скамьи, ажурные колонны и статую Девы Марии на западном престоле, застревая в тенистых углах. По белому мрамору тяжёлого католического креста крались алые пятна.
Диакон задвинул засов и подул на озябшие пальцы. Паллиумы[8] в сакристии[9] понурились на вешалках, лишившись сутулых плеч владельцев. Повесив пальто, Бертран достал из кладовой щётку, вымел пол, затем пришла очередь ведра с водой и тряпки. Скоро колючая шерстяная сутана взмокла от пота, а бледные щёки украсил румянец.
Пресвитеры[10] уже давно дома, ужинают и пьют чай со своими жёнами, отец Антуан любит клубничный, а отец Раймон — с бергамотом. Старый сторож Мишо помер позавчера, в среду, поскользнувшись на свежем льду и свернув тощую шею. Бертран сам вызвался охранять церковь но ночам, святые отцы только радовались такому решению, потирая морщинистые руки. Они не знали, что за магнит тянул его сюда.
«В конце концов, они многого не знали», — улыбнулся служитель, проведя по густой шевелюре, словно припорошенной инеем.
Три года назад, увидев на утренней мессе, что юнец, что околачивался с остальными бродягами возле церкви в дни раздачи бесплатной похлёбки, поседел за ночь, отец Антуан не оставил этот факт без внимания. Бертран начал заикаясь, но дальше ложь полилась легко и свободно, словно он всю жизнь только и делал, что лгал. Он нёс что-то о святом Бенедикте, что привёл его в этот храм, пообещав кров и пищу, если он будет служить богу. А когда молодой человек попросил доказательств, призрак разверз перед ним геенну огненную. И было это так ужасно, что волосы встали дыбом.
Пресвитеры долго и горячо шептались у исповедальни, пока Бертран жадно уписывал горячую похлёбку в кладовой. Ещё несколько часов назад он лежал в лесной яме, в которой заночевал накануне, проснувшись и заледенев от ужаса: по нему ползало не менее трёх десятков змей, привлеченных теплом человеческого тела. Парень почти не помнил, как выбрался и, дрожа, побрёл в сторону города.
Отец Антуан оставил прихожанина служкой, а через полтора года отец Раймон отправил письмо прелату Марсельскому. Тот не замедлил приехать и долго пытал седого юношу, стараясь отыскать в его льдистых глазах хоть один намёк на ложь. Служка отвечал терпеливо, пока не сомлел в глубоком обмороке, что, конечно же, не могло не умилить пресвитеров. Было принято решение хиротосанить[11] юношу, которому явно покровительствовал основатель ордена, сам святой Бенедикт. Так церковь получила симпатичного диакона, который седой шевелюрой в сочетании с обаятельной улыбкой сумел привлечь новых прихожан и увеличить пожертвования.
Когда Бертран закончил, солнце село, наполнив храм сумерками. Христос на витраже пропал, зато физиономия Петра так налилась тьмой, будто он снова собрался предать учителя. Диакон зажёг несколько свечей и принялся чистить подставки от воска, пытаясь утихомирить суматошный стук сердца. Затем он вымыл и натёр до блеска потир, перекрестился и, взяв свечу, спустился в подвал, обгоняя по стёртым ступеням бесноватые тени. Она звала. Так же сильно, как и накануне. Горячий воск тихо плакал на запястье, разделяя немой восторг диакона.
Бертран откопал её вчера ржавым заступом, звенящим о стылую землю, и несколько часов не мог оторваться, разглядывая со всех сторон и не находя изъяна. Она была прекрасна. Неведомый мастер высек божественное тело из белого мрамора, вклеив кусками розового кварца соски, ноготки и даже уголки прикрытых глаз — бездонно-агатовых, как глухая полночь, как первозданный Хаос. Полные зовущие губы алели рубинами на лице сердечком, обрамлённом водопадом волос иссиня-чёрного камня. Она застыла в позе танцовщицы, удивительно живая и настоящая. В первую ночь он опомнился лишь под утро, тесно прижавшись к полным бёдрам и обнимая тонкую мраморную талию. Вторую нараспев читал Евангелие от Марка в слепой надежде оживить. Холодная статуя захватила целиком разум и душу, он весь день изнывал от желания обнять её, собирая пожертвования на западном престоле. И лишь назойливые видения, что вдруг стали сопровождать редкие сны, пугали Бертрана. По рубиновым губам бежала чья-то тёплая кровь, и прелестница улыбалась так, что заходилось сердце, только что сдавленное страхом: а чья же кровь?..