Да, это последнее обстоятельство было, пожалуй, хуже всего. Конец двадцатого столетия всегда считался самым опасным периодом человеческой истории.
— Они напуганы, но они вернутся. — Фрэнк подобрался поближе к пульту управления, чтобы взглянуть на экраны. — Как наши дела?
— Тебе какую новость сначала, хорошую или?.. — Мец осекся, перехватив напряженный взгляд Фрэнка. — Извини. Я проверяю всю систему, вплоть до главной силовой установки. Она по-прежнему в аварийном состоянии, но ИИ сумел найти, в чем там дело. Повреждена главная энергетическая шина, придется заменить с полдюжины распределительных ячеек. Я перепрограммировал несколько ремонтных устройств на ликвидацию последствий аварии; они уже работают, так что через час или около того все должно быть готово. Резервные системы, однако, в полном порядке, так что…
Фрэнк нетерпеливо постучал пальцем по пульту, и Мец вернулся к главному.
— Гондолы негатронов целы, и отремонтировать главный движитель будет довольно просто; правда, решетка модулятора затоплена, но она начнет нормально функционировать минимум через шестьдесят секунд после того, как мы поднимемся в воздух.
— Стало быть, мы можем выбраться отсюда, верно? Мец не ответил.
— Ну же, говори, — поторопил его Фрэнк. — Можем или не можем? Что нам мешает?
— Два обстоятельства. О первом ты уже знаешь — силовая установка дает лишь пятнадцать процентов нормальной мощности: этого едва хватает, чтобы поддерживать работу искусственного интеллекта и маскировочный режим. Я поставил ядерные синтез-батареи на полную перезарядку; к счастью, необходимый нам водород мы можем выделить из воды… — Он улыбнулся. — В этом смысле посадка в озеро имеет свои преимущества. По расчетам ИИ, мы сможем подняться в воздух часов через шесть, если все пойдет нормально. Даже раньше, если будем экономить внутренние энергетические резервы.
— Ты имеешь в виду выход на низкую орбиту и открытие переходного тоннеля? — спросил Фрэнк, и Мец кивнул, но его лицо оставалось мрачным. Фрэнку даже показалось, что пилот внутренне напрягся, стараясь держать свои чувства в узде.
— А что это за второе обстоятельство, о котором ты говорил?
Meц вздохнул.
— Мы не знаем, когда мы. Где — более или менее известно. ИИ рассчитал наши координаты незадолго до падения. Мы находимся в Теннесси, на плато Камберленд, в озере Сентерхилл… точные данные о широте и долготе хранятся в банке памяти бортовой навигационной системы. И судя по тому, что мы до сих пор видели, это конец двадцатого столетия, скорее, даже 90-е годы. Но вот точнее…
— То есть какой сейчас год?..
— …я не знаю. — Мец покачал головой. — В этом-то и заключается самая главная проблема. Основной приемник телеметрической информации не работает, так что мы не можем задействовать внешние источники. Даже сейчас мы не можем подключиться к местным информационным сетям. Я мог бы попытаться сделать это до аварии, но у меня не было такой возможности…
— Понимаю…
В критических обстоятельствах Мец действовал практически безупречно. Он сделал все, что было в его силах, чтобы спасти экипаж и благополучно посадить хронолет на землю. Увы, без точной даты бортовой ИИ «Оберона» не мог правильно рассчитать траекторию возврата к воронке тоннеля; приближенные данные тоже не годились — ИИ должен был знать предельно точно, где и когда находится хронолет. Пространственные координаты были вычислены им без труда, но временные оставались неизвестны, и, следовательно, в алгоритме четырехмерного перехода недоставало самой важной компоненты.
— Извини, Фрэнк, — проговорил Мец, и в голосе пилота впервые не прозвучало ноток самоуверенности. — Мне очень хотелось бы порадовать тебя лучшими новостями, но…
— Как ты думаешь, что могло вызвать этот парадокс, эту аномалию? — спросил Фрэнк.
— Леа пытается это выяснить. Если хочешь, попробуй ей помочь. — С этими словами пилот снова повернулся к пульту управления и не поднимал головы до тех пор, пока Фрэнк не покинул командную рубку.
Фрэнк нашел Леа в библиотеке. Она просматривала кадры, запечатленные «наблюдателями» на борту «Гинденбурга». Как и Фрэнк, Леа потратила несколько минут на то, чтобы смыть нанокожу, и теперь снова выглядела так, как обычно. Длинные черные волосы были собраны в тугой конский хвост, падавший на широкие плечи. Стоя у консоли счетно-решающего устройства, она даже не обернулась, когда Фрэнк вошел в аппаратную.
— Есть что-нибудь интересное? — спросил он.
— Да, пожалуй, — откликнулась Леа. — Кажется, я нашла точку дивергенции.
Фрэнк оперся на консоль, и Леа набрала на клавиатуре команду.
— Материала было слишком много, поэтому я сосредоточилась на последних трех часах перед посадкой. «Гинденбург» был бы над Лэйкхерстом уже часа в четыре, но ему пришлось долго маневрировать из-за порывистого ветра и высоких кучевых облаков.
— Да-да, я помню.
— Мы долго летели на юг вдоль побережья Нью-Джерси, чтобы обойти грозовой фронт. Согласно историческим записям, через полтора часа такого полета капитан Прусс получил с аэродрома телеграмму, в которой говорилось, что погодные условия остаются неблагоприятными и ему следует подождать с посадкой. Капитан Прусс ответил, что он не подойдет к Лэйкхерсту, пока ему не дадут с земли разрешение. Эта телеграмма была отправлена в 17 часов 35 минут по местному времени. А теперь — смотри…
Леа нажала на клавиатуре кнопку «воспроизведение», и на настенном экране появилось изображение просторных внутренних помещений «Гинденбурга». Фрэнк сразу понял, с какой камеры производилась съемка: на экране был металлический мостик под отсеком-4, где они установили «наблюдатель» во время экскурсии по кораблю. Цифры в нижнем углу экрана показывали 06.05.1937/ 17:41:29, когда на мостках появилась одинокая фигура в мешковатой одежде. У подножия ведущего наверх трапа человек ненадолго задержался, чтобы оглядеться по сторонам, и на мгновение его лицо попало в поле зрения камеры. Это был Эрик Шпель — матрос воздушного судна, заложивший в газовом отсеке бомбу.
Шпель поднялся по трапу наверх и пропал из виду.
— Он отсутствовал примерно шесть минут, — сказала Леа, нажимая кнопки на клавиатуре, чтобы пропустить эту часть записи. — Смотри.
В 17 часов 47 минут Шпель снова появился на трапе. Спустившись на мостки, он еще раз огляделся по сторонам и, удостоверившись, что его никто не видел, пошел по направлению к носу дирижабля.
— Я просмотрела запись с этой камеры до самого конца, — проговорила Леа. — Я видела все, что происходило у отсека-4 до посадки и после посадки. Эрик Шпель больше не возвращался.
— Будь я проклят, если он не приходил сюда, чтобы переставить таймер!
— Верно, Фрэнк. Да, он перевел время. И сделал это вскоре после того, как капитан Прусс во второй раз отложил посадку.
— Но почему он не сделал этого раньше? — Фрэнк задумчиво потер подбородок. Ощущать под пальцами свою собственную плоть, а не опостылевшую нанокожу было приятно. — Почему он так неожиданно передумал?
Леа негромко вздохнула.
— Может быть, твоя догадка верна. Возможно, Эрик действительно вспомнил женщину, с которой он столкнулся за день до того на этом самом месте. — Леа показала на пустые мостки. — Он подумал и решил, что не может взять на себя ответственность за ее смерть. Поэтому он вернулся назад и перевел стрелки таким образом, чтобы взрывное устройство сработало не раньше восьми часов вечера. Он был уверен, что к этому времени «Гинденбург» успеет благополучно пришвартоваться и все пассажиры сойдут.
Фрэнку хотелось успокоить ее, сказать, что она напрасно обвиняет в случившемся себя. Материал, заснятый миниатюрными камерами, не мог служить неопровержимым доказательством вины Леа — он был убежден в этом. Фрэнк просто не мог поверить, что история изменилась только потому, что они двое оказались на борту «Гинденбурга».
— Ты хочешь сказать, что мы с тобой создали альтернативную темпоральную линию?
— Да. Дирижабль в конечном итоге все равно был уничтожен, но на этот раз движение Сопротивления сумело извлечь выгоду из того, что сделал Шпель.
— Мы слышали это по радио. Но какое значение это может иметь?
— Это вопрос… — Леа печально побарабанила пальцами по консоли. — Давай примем в качестве исходной предпосылки, что Шпель добился того, чего хотел. «Гинденбург» был символом могущества нацистов, и его уничтожение могло послужить сигналом к началу массовой оппозиционной кампании, которая в конце концов привела к тому, что Гитлер был отстранен от власти. Не исключено также, что удалось одно из многочисленных покушений на диктатора…
— Не слишком ли много предположений? — перебил Фрэнк.
— Возможно, но… — Леа немного поколебалась. — Есть еще одно… Это очень незначительная деталь, но все же…
— Давай выкладывай.
Леа повернулась к клавиатуре и набрала еще несколько команд.
— Помнишь те самолеты, которые преследовали нас после того, как «Оберон» вошел в земную атмосферу? Они вели переговоры по радио…
Фрэнк удивленно приподнял брови, но промолчал.
— Я просмотрела аудио- и видеозаписи, которые сделал наш внешний полетный регистратор, потом ввела данные в библиотечную систему и заставила ее проследить исторические источники. Вот что я получила…
Два самолета появились на настенном экране в виде двух точек, оставляющих за собой длинный инверсионный след. (Фрэнк сразу обратил внимание, что в нижней части экрана не было цифр, обозначающих дату.) Когда точки приблизились к камере, в динамиках зазвучал голос пилота, перебиваемый громкими всплесками статических разрядов:
«Росомаха-Один — Сьюэртской Башне, подтверждаем наличие воздушной цели в квадрате…»
Леа остановила воспроизведение и несколько раз нажала пальцем на сенсорную панель. Когда над ближайшим из двух самолетов появился небольшой прямоугольник, она увеличила изображение в несколько сотен раз. На экране открылось прямоугольное окно-вставка, в котором во всех подробностях был показан преследовавший «Оберон» истребитель.