Город, чье прошлое было пропитано историей, готовился к истории и в будущем.
Сью, Моррис и Рэй ждали меня в огромном атриуме отеля. Моррис показал на пять ярусов парящих в воздухе растений и сказал:
– Зацени, Скотти, сады Семирамиды.
– Сады возводились в Вавилоне, а Вавилон находится значительно восточнее, – заметила Сью. – Но впечатляет.
В ресторане при отеле мы уселись за столик в противоположном конце от комнаты, занятой единственными посетителями – группой израильских военных обоего пола, теснившихся в красных виниловых кабинках. Наш столик обслуживала единственная оставшаяся официантка – пожилая женщина, говорившая с американским акцентом. Она заявила, что не собирается эвакуироваться, даже если спать придется в самом отеле:
– Меня все равно не привлекает идея разъезжать по опустевшим улицам, хотя раньше я всегда жаловалась на пробки. Основное блюдо сегодня – курица в миндале, – сказала она. – Это все. Конечно, если у вас аллергия или еще какая-нибудь проблема, можно попросить шеф-повара, и он что-нибудь придумает.
Курица так курица, а Моррис заказал нам бутылку белого вина.
Я поинтересовался планами на завтра. Он ответил:
– Помимо научной работы, у нас встреча с министром обороны Израиля во второй половине дня. Плюс фотографы и репортеры, – а потом добавил: – В этом нет смысла. Нас бы не было здесь, если бы израильское правительство уже не располагало всей информацией, которую мы можем им дать. Это просто цирковое представление для прессы. Но Рэй и Сью дадут кое-какие объяснения для обывателей.
Рэй спросил:
– Расскажем им про лед Минковского или обратную связь?
Мы с Моррисом озадаченно посмотрели на него.
Сью вмешалась:
– Не говори загадками, Рэй. Это невежливо. Моррис, Скотти, вы должны были кое-что знать об этом из сводок, которые мы готовили для Конгресса.
– Слишком серьезное чтение, – сказал Моррис.
– Мы тратим массу времени, чтобы перевести математику на человеческий язык.
– Подыскиваем метафоры, – добавил Рэй.
– Важно, чтобы люди понимали. Хотя бы в той же мере, в какой понимаем мы. А это не очень-то и много.
– Так лед Минковского? – упорствовал Рэй. – Или положительная обратная связь?
– Думаю, обратная связь.
Моррис стоял на своем:
– Я все еще не въезжаю.
Сью нахмурилась и собралась с мыслями.
– Моррис, Скотти, вы понимаете принцип обратной связи?
Половина из того, что я проделывал с кодом Сью, предполагала повторение и самоусиление. Но сейчас она явно имела в виду не столь узкоспециальный предмет.
Я ответил:
– Что-то вроде того, что происходит в актовом зале школы, когда произносишь прощальное слово, а аппаратура начинает визжать, как свинья на скотобойне.
Она усмехнулась:
– Хороший пример. Опиши процесс, Скотти.
– Между микрофоном и динамиками стоит усилитель. В худшем случае они начинают общаться сами с собой. Если в системе есть какие-то шумы, микрофон их ловит, сигнал попадает в усилительный тракт и обратно в микрофон. Это создает петлю.
– Верно. Самый тихий звук, пойманный микрофоном, динамик делает более громким. А микрофон слышит его и снова усиливает, и так далее, пока система не начинает звенеть, как колокольчик… или визжать, как свинья.
– И это имеет отношение к Хронолитам, – кивнул Моррис, – потому что?..
– Потому что время само по себе является своего рода усилителем. Знаете старый афоризм о том, что, когда бабочка взмахнет крыльями в Китае, на Огайо обрушится ураган? Это явление называется «чувствительной зависимостью». Часто большое событие – это всего лишь крошечное происшествие, усиленное потоком времени.
– Как во всех тех фильмах, где парень путешествует в прошлое и меняет свое собственное настоящее.
– Так или иначе, – продолжала Сью, – перед вами пример усиления. И когда Куан посылает нам монументы в честь победы, которая случится через двадцать лет, это все равно что наводить микрофон на говорящего, петля обратной связи, преднамеренно созданная петля. Усиливающая саму себя. Возможно, поэтому Хронолиты расширяют свою территорию так быстро. Каждый раз застолбив свою победу, Куан создает ожидание, что он будет победителем. И это делает победу гораздо более вероятной, даже неизбежной. А затем и следующую. И так далее.
Для меня это была не новая идея. Я пришел к такому же выводу, изучив работы Сью и домыслы желтой прессы.
– Пара вопросов, – сказал я.
– Давай.
– Во-первых, как это выглядит в глазах Куана? Как это сработало в первый раз, когда он прислал нам Чумпхонский камень? Не изменилось ли его собственное прошлое? Теперь здесь два Куана, или как?
– Твое предположение так же вероятно, как и мое. Ты хочешь знать, есть ли у нас теория, которая все это объясняет. И да, и нет. Нам хотелось бы избежать многомерной модели мира, если возможно…
– Почему? А если это самый просто вариант?
– Потому что есть основания полагать, что он не соответствует истине. А если соответствует, то подобная вероятность очень ограничивает наши действия. Тем не менее, альтернатива…
– Альтернатива, – подхватил Рэй, – в том, что Куан каждый раз совершает своего рода самоубийство.
Официантка привезла нашу еду на тележке, покрытой белой скатертью, потом укатила пустую в сторону кухни. В противоположном конце зала люди из ЦАХАЛа заканчивали ужин, приступив к десертам. Я задавался вопросом, не впервые ли они попали в ресторан четырехзвездочного отеля. Они так сосредоточенно жевали и обменивались репликами о том, во что им обошелся бы такой стол, если бы они платили за него сами.
– Меняет того человека, каким он был, – прожевав, продолжила Сью. – Стирает его, заменяет его, это ведь не совсем самоубийство, правда? Представьте себе гипотетического Куана, местного военачальника из какой-нибудь глухомани, который каким-то образом завладевает подобной технологией. Он нажимает на кнопку, и вдруг он уже не просто Куан, а Куан, которого все ждали, с чисто практической точки зрения, настоящий Мессия, но для себя самого он никогда другим и не был. И хотя какая-то часть его биографии исчезла, это безболезненная потеря. Он прославился, у него есть целая армия, он пользуется доверием, перед ним прекрасное будущее. Либо так, либо место настоящего Куана занял какой-то более амбициозный человек, выросший с желанием стать Куаном. В худшем случае это своего рода смерть, но одновременно потенциальный билет к славе. А ведь вы не можете оплакивать то, чего у вас никогда не было, так ведь?
Я обдумывал ее слова.
– Все равно это слишком рискованно. Ну, проделал это один раз, но зачем снова нажимать на кнопку?
– Кто знает? Убеждения, мания величия, безрассудное тщеславие, саморазрушительный импульс. Или просто вынужденная мера перед лицом военных переворотов. Каждый раз возможна иная причина. Но с любой точки зрения он находится ровно в центре петли обратной связи. Он сигнал, который генерирует шум.
– Так тихий звук становится громким шумом, – проговорил Моррис. – Так крошечный треск превращается в раскаты грома.
Сью с готовностью кивнула:
– Но коэффициент усиления – это не только время. Есть еще ожидания людей и их воздействие друг на друга. Камню наплевать на Куана, деревья не волнует это дерьмо, реагируем только мы. Мы действуем исходя из своих ожиданий, поэтому все проще и проще становится ждать всесокрушающего Куана, Куана – бога-царя. Существует соблазн – уступить, сотрудничать, идеализировать завоевателя, стать частью этого процесса, от такого почва уходит из-под ног.
– Хочешь сказать, мы сами создаем Куана?
– Не конкретно мы, а люди. Люди вообще.
Моррис заметил:
– То же самое происходило с моей женой, пока мы не развелись. Она до того ненавидела саму идею разочарования, что никак не могла от нее отделаться. И неважно было, что я делал, как успокаивал ее, сколько зарабатывал, ходил ли в церковь каждую неделю. Это был вечный испытательный срок. «Однажды ты от меня уйдешь», – повторяла она. А если вы что-то говорите достаточно часто, оно имеет обыкнование сбываться.
Тут Моррис понял, что слишком разоткровенничался, и, покраснев, отодвинул свой бокал вина.
– Ожидание, – сказала Сью, – да, обратная связь. Точно. Вдруг Куан воплощает все то, чего мы боимся или втайне желаем…
– И что за чудище, – продекламировал я, – дождавшись часа, ползет, чтобы родиться в Вифлееме?[17]
От этой мысли словно холодом повеяло по всему залу. Даже шумная молодежь из ЦАХАЛа притихла.
– Ладно, – сказал я, – звучит не очень утешительно, но я следовал логике. А что за лед Минковского?
– Метафора другого плана. Но хватит об этом на сегодня. Подожди до завтра, Скотти. Рэй объяснит все министру обороны.
Рэй важно надулся, а Сью только грустно улыбнулась.
После обеда мы разошлись, и я отправился к себе в номер. Я собрался позвонить Дженис и Кейтлин, но, когда набирал номер, менеджер на ресепшене прервал меня, сообщив, что сеть перегружена и мне придется ждать своей очереди как минимум час. Так что я взял пиво из холодильника, закинул ноги на подоконник и стал наблюдать за автогонками по темным улицам зоны отчуждения. Купол Скалы, освещенный прожекторами, выглядел прочнее и почтеннее самой истории, но меньше чем через сорок восемь часов всего в нескольких милях отсюда появится монумент и выше, и эффектнее на вид.
Проснувшись в семь часов утра, я почувствовал беспокойство, но не голод. Принял душ, оделся и задумался, как далеко охрана позволит мне уйти, если я попытаюсь совершить небольшую экскурсию. Скажем, прогуляться вокруг отеля. Решил это выяснить.
У лифта меня остановил один из двух ладных фэбээровцев, разглядывавших меня безо всякого интереса:
– Куда это ты, приятель?
– Завтракать, – ответил я.
– Сначала мы должны увидеть твой бейдж.
– Бейдж?
– Никто не попадает на этаж и не уходит отсюда без бейджа.