[19], как оскорбительную издевку над различными движениями куанистов.
Дженис опустила глаза и ответила:
– Мы не пользуемся таким выражением.
То есть это, догадался я, не понравилось бы Уиту.
– Я не лезу в политику. Ты сам знаешь. И Уит тоже, он примкнул к ним только потому, что кое-кто из высшего руководства тоже в этом участвует. Уит говорит, что готовиться к войне, в которой нам, возможно, даже не придется сражаться, это экономически не выгодно.
Типичный аргумент медноголовых, и было очень неприятно услышать его из уст Дженис. Не то чтобы в этом не было ни капли правды. Но за этим скрывалось презрение куанистов к демократии, мысль о том, что Куан наведет порядок на планете, раздираемой противоречиями во многих сферах – экономике, религии, экологии.
Я постоянно отслеживал расширение движения медноголовых в сети, так как Сью считала, что это важно, а Моррис – что потенциально опасно. И то, что я увидел, мне не понравилось.
– И он втянул в это Кейтлин?
– Кейт сама захотела. Сначала он брал ее на взрослые собрания, потом она заинтересовалась молодежным подразделением.
– И ты вот так просто позволила ей?
Она умоляюще посмотрела на меня:
– Честно говоря, Скотти, я не видела в этом ничего плохого. Ради Бога, они же не бомбы делали. Просто общались. В смысле, играли в бейсбол. Ставили пьесы. Подростки, Скотт. Она нашла себе новых друзей, у нее впервые в жизни появились настоящие друзья. Что я должна была делать, запирать ее дома?
– Я не осуждаю тебя.
– Хорошо.
– Просто скажи мне, что случилось.
Она вздохнула:
– Ну, думаю, среди них были какие-то радикалы. Трудно этого избежать, знаешь ли. Молодежь особенно уязвима. А это везде – в новостях, в интернете. Она говорила иногда об этом, о… – она понизила голос, – о Куане, о том, что нельзя осуждать то, что не понимаешь, и тому подобное. Для нее это было куда серьезнее, чем я думала. Потом она отправилась на собрание и не вернулась.
– Да, и кроме нее еще десять других, в основном старше Кейт. Судя по всему, они не одну неделю обсуждали идею паломничества, которое называют хаджем.
Я закрыл глаза.
– Но полиция говорит, что дети, возможно, все еще в городе, – заторопилась Дженис. – Наверное, прячутся в каком-нибудь заброшенном здании вместе с другими мнимыми радикалами, бахвалятся друг перед другом и воруют еду в магазинах. Надеюсь, что это правда, но… это ужасно.
– Ты сама ее искала?
– В полиции сказали, не нужно.
– А Уит?
– Уит говорит, что мы должны действовать заодно с полицией. Это и тебя касается, Скотт.
– Можешь мне дать контакты кого-нибудь из полицейских?
Она вынула записную книжку, записала имя и телефон на бумажной салфетке, но делала это неохотно, мрачно поглядывая на меня.
Я попросил:
– И название того клуба медноголовых, в который вступил Уит.
Но она отказалась:
– Не хочу, чтобы ты наломал дров.
– Я здесь не для этого.
– Чушь собачья. Ты приехал сюда такой оскорбленный, с моральными принципами…
– Моя дочь пропала. Поэтому я здесь. Что из этого тебя больше пугает?
Она сделала паузу, потом произнесла:
– Еще недели не прошло, как Кейт ушла. Она может вернуться домой завтра. Я должна в это верить. Я должна верить, что полиция делает все возможное. Но я вижу, как ты смотришь. И ненавижу твой взгляд.
– Какой взгляд?
– Как будто ты готовишься к самому худшему.
– Дженис…
Она ударила ладонью по столу:
– Нет. Прости, Скотт. Я благодарна за все, что ты сделал для Кейт. Знаю, как тяжело тебе пришлось. Но не могу назвать тебе организацию, в которую входит Уит. Это его личное дело. Мы обсуждали все это с полицией, и хватит. Во всяком случае, пока. Так что не смотри на меня этим ужасным похоронным взглядом!
Мне было больно, но я не винил Дженис, даже когда она встала и вышла на выбеленную солнцем улицу. Я понимал, что она чувстует. Кейтлин грозила опасность, и Дженис спрашивала себя: сделала ли она все, что могла, какую ошибку допустила, почему все так быстро пошло под откос?
Я задавал себе те же вопросы десять лет назад. Но Дженис столкнулась с этим впервые.
После обеда я отправился в «Клэрион Фармасьютикал», большой промышленный комплекс на окраине, где начинаются пщеничные поля, и сказал охраннику на воротах, что хочу увидеть мистера Делаханта. Охранник приткнул карточку под левый стеклоочиститель и напомнил, что я должен получить пропуск посетителя на главном входе. Охранялся «Клэрион» кое-как. Я припарковался, вошел через открытую дверь рядом с погрузочными площадками и поднялся на лифте прямо в офис Уита, как сообщал указатель.
Я прошел мимо его секретаря, сойдя за своего, покружил по лабиринту кабинок, где мужчины и женщины в костюмах с иголочки проводили телефонные переговоры, пока не нашел самого Уитмена Делаханта, осушавшего кулер с родниковой водой в узеньком холле. При виде меня глаза его округлились.
Уит выглядел, как всегда, безупречно. Виски у него чуть поседели, а талия поплыла, но держался он отлично. Он слегка улыбался чему-то своему, хотя улыбка тут же исчезла, едва он заметил меня. Он выбросил бумажный стаканчик в мусорное ведро.
– Скотт, – сказал он, – боже мой, ты мог бы позвонить.
– Я подумал, что нам нужно встретиться и поговорить.
– Конечно, нужно, и не хочу показаться бессердечным, я знаю, что ты переживаешь, но сейчас не самый подходящий момент.
– Я бы предпочел не откладывать.
– Скотт, будь благоразумен. Может, сегодня вечером…
– Я не думаю, что веду себя неблагоразумно. Моя дочь уже пять дней Бог знает где. Ночует на улице, насколько я знаю. Так что извини, Уит, если помешал твоей работе и все такое, но нам действительно нужно поговорить.
Он замялся, а потом произнес с важным видом:
– Мне бы не хотелось вызывать охрану.
– Пока ты обдумываешь эту идею, расскажи мне о том клубе медноголовых, в котором ты состоишь.
Глаза его округлились.
– Следи за выражениями.
– Или мы можем обсудить это с глазу на глаз.
– Черт, Скотти! Ладно. Боже! Иди за мной.
Он отвел меня в кафе для руководства. Столы раздачи пустовали, кухня уже не работала. В зале никого не было. Мы сели за лакированный деревянный стол, как цивилизованные люди.
Уит ослабил галстук.
– Дженис говорила, что так и произойдет. Что ты приедешь в город и все усложнишь. Тебе придется поговорить с полицией, Скотт, потому что я обязательно поставлю их в известность о том, что ты задумал.
– Ты упомянул о клубе медноголовых.
– Нет, это ты упомянул, но сделай одолжение, не употребляй это непотребное выражение. Это совсем другое. Бога ради, это гражданский комитет. Да, иногда мы говорим о разоружении, но мы также говорим и о гражданской обороне. Мы всего лишь обычные богобоязненные люди. Не принимай нас за маргиналов, о которых ты читал в газетах.
– И как же тогда вас называть?
– Мы… – у него хватило совести выглядеть смущенным. – Мы – Комитет почетного мира городов-побратимов. Ты должен понять, здесь многое поставлено на карту. У детей своя точка зрения, Скотт… Наращивание вооружений уродует экономику, и нет абсолютно никаких доказательств, что ружья и бомбы помогут в борьбе против Куана, даже если предположить, что он представляет реальную угрозу для Соединенных Штатов, а это далеко не доказано. Мы выступаем против всеобщего убеждения, что…
– Мне не нужны манифесты, Уит. Кто входит в этот Комитет?
– Важные люди.
– И сколько их?
Он снова покраснел:
– Около тридцати.
– И ты втянул Кейт в детское подразделение?
– Вовсе нет. Молодежь смотрит на это гораздо серьезнее, чем мы. Наше поколение, я имею в виду. Они не настолько циничны. И Кейтлин – прекрасный пример. Она возвращалась домой после собраний и рассказывала о том, сколько всего мог бы сделать такой лидер как Куан, если бы мы не боролись с ним на каждом шагу. Как будто можно бороться с человеком, который контролирует само время! Вместо того чтобы придумать, как сделать будущее надежным.
– Ты когда-нибудь обсуждал это с ней?
– Я ничего ей не внушал, если ты на это намекаешь. Я уважаю идеи Кейтлин.
– Но она связалась с какими-то радикалами, не так ли?
Уит поерзал.
– Не такие уж они и радикалы. Кое с кем из этих детей я знаком. Они, возможно, слегка переходят границы, но это энтузиазм, а не фанатизм.
– И с субботы ни одного из них не видели.
– По моим ощущениям, с ними все в порядке. Такие вещи иногда случаются. Дети сбрасывают GPS-метки, берут автомобиль и отправляются куда-нибудь на несколько дней. Это нехорошо, но в этом нет ничего особенного. Мне жаль, что Кейтлин попала под влияние каких-то засранцев, но юность – это сложная штука.
– Они когда-нибудь говорили о хадже?
– Прости?
– Хадж. Дженис так сказала.
– Она не должна была. Мы против этого слова. Хадж – это паломничество в Мекку. Но дети вкладывают в него другой смысл. Они имеют в виду поехать и увидеть камень Куана или место, где ожидается прибытие.
– Думаешь, у них это было на уме?
– Не знаю, что у них было на уме, но я сомневаюсь, что хадж. Нельзя доехать на «Даймлере» до Мадраса или Токио.
– Поэтому ты не волнуешься.
Он отстранился и посмотрел так, будто хотел в меня плюнуть.
– Как ты можешь такое говорить? Разумеется, я волнуюсь. Мир – опасное место. На мой взгляд, куда опаснее, чем когда бы то ни было раньше. Мне страшно, что с Кейтлин может что-то случиться. Вот почему я не хочу мешать полиции делать свою работу. И тебе советую то же самое.
– Спасибо, Уит, – сказал я.
– Не порть Дженис жизнь, ей и так несладко.
– Даже не знаю, как бы я мог это сделать.
– Поговори с полицией. Я об этом. Или я пообщаюсь с ними от твоего имени.
К нему вернулось прежнее самообладание. Я поднялся: даже ради Кейт я не хотел больше слушать никаких нотаций. Не от него – однозначно. Он восседал на своем стуле, как обиженный князек, и молча провожал меня взглядом.