Дягилев ожил, отдышался, как после подъема по крутой бесконечной лестнице. Полковники переглянулись, подхватили вещи патрона и без слов удалились. Стало тихо. Тогда Дягилев скомандовал:
— Пора, товарищи!
Молча, отягощенные снаряжением, десантники прошли по узкому коридору, вышли во двор, один за другим запрыгнули в крытую брезентом «полуторку». Заурчал мотор дягилевской «эмки». Генерал проследил за посадкой десанта и уж было хотел садиться в машину, как вдруг заметил давешнего мрачного полковника, вышедшего из здания вслед за группой. Тот махнул рукой, чтоб подождали. У Дягилева опять екнуло сердце.
Полковник подошел, лениво отдал честь и доложил:
— Товарищ генерал, мне приказано сопроводить группу вместо вас. Вас ожидает Главком.
— Кому сдать оружие? — бесцветным голосом спросил Дягилев.
— Вы меня не так поняли, товарищ генерал, — улыбнулся полковник.
Но Дягилев понимал все достаточно четко. Теперь его судьба зависела от судьбы разведгруппы. Сколько процентов он отвел на успех? Возможно, его падение — дело нескольких дней или даже часов.
7
Самолет шел высоко в облаках. Болтало. Над Волгой попали в грозу. Гордеев глубоко дышал, сдерживая позывы тошноты, оглядывался на невозмутимых десантников, ощупывал тяжелое снаряжение, то и дело поправлял ремень «шмайссера», врезавшийся в шею. Хотелось спать, и вместе с тем невероятной силы психическое напряжение не отпускало уставший организм. Светящийся циферблат часов показывал два часа ночи. На рассвете самолет будет над Брянском.
Большинство привычных ко всему десантников дремало, кто-то переговаривался между собой, стараясь перекричать рев моторов. Сидящий рядом с Гордеевым сержант Дегтев разъяснял ученому азы: как скрытно и быстро добираться до места сбора, как вести себя в случае обнаружения противником, как обращаться с автоматом и пистолетом и экономно расходовать боеприпасы. Гордеев кивал головой, его память фиксировала любую мелочь, самую незначительную деталь. Так губка впитывает воду.
— Ну а с парашютом ты справишься? — наконец спросил Дегтев.
— Три раза до войны прыгал, и все неудачно. Первый раз думал, убьюсь — в стропах запутался. Уцелел чудом. А два раза ноги ломал. Приземлиться правильно не мог: плоскостопие у меня. Но это еще полбеды. Я вообще — неудачник по жизни. Как что плохое скажу — обязательно сбудется. Теперь стараюсь не каркать. Научен горьким опытом. А раньше…. Как ляпну что-нибудь, допустим, «не попасть бы под машину!», на тебе — сбили меня. Вечером скажу: «Как бы не простыть!», а наутро готово — температура! Однажды подумал: «Наверно, жена от меня уйдет!», и что ты думаешь?.. Ушла!
— Ну, ты даешь! — усмехнулся Дегтев.
— Спасибо ей, что хоть два года меня терпела. А мы с ней не сошлись… ну, физиологически. Женщина была знойная, нашла себе командарма, а я возьми да и ляпни: «Лагеря по нему плачут!» Ну и забрали обоих: и командарма, и жену мою бывшую. Больше я их не видел и не слышал… А потом мне одна цыганка попалась, сказала: «Наладится у тебя жизнь, если языку воли давать не будешь. А еще оттого она у тебя наперекос, что ты жизни боишься». Послушал я ее, последние годы живу по-новому. Пытаюсь свой страх подавить, первый это враг человеку. И за языком слежу, чтоб, не дай Бог, опять чего не ляпнуть.
— Так ты все-таки боишься?
— А ты думал, нет. Боюсь, но лечу. Если судьба мне завтра умереть, так и дома в постели умру, а если не судьба — так и пуля мимо пролетит.
— Дай Бог! Однако, странная у тебя философия. Я вот раньше летчиком был. Согласись, профессия рисковая. А я опасность за версту чуял, из любых передряг выбирался. Пару раз в полете мотор глох! Летишь, а он чихать начинает. Почихает и глохнет. Тогда тишина сразу, только ветер свистит. И ничего — садимся.
— В тебе страха нет, смерти не боишься. Есть же такая поговорка: смелого пуля боится.
За разговором прошли еще три часа. Светало, когда бомбардировщик пошел на снижение. Летчик дал предупредительный сигнал.
— Вставай! — сказал Дегтев Гордееву. — Прыгать будем в бомболюк.
Ученый поднялся и сразу почувствовал, как былой страх когтистыми лапами вновь вцепился в его внутренности. «Наверно, это мой последний прыжок! — подумал Гордеев и запоздало спохватился. — Ох, язык мой!»
Загремели открываемые створки, внутрь самолета ворвался холодный ветер. Замигал сигнальный огонь, и десантники по одному стали нырять в люк. Гордеев прыгал предпоследним. Впереди — Дегтев, позади — Гром. И вот забытое ощущение свободного полета. Гордеев глянул вниз: там на фоне черного негостеприимного леса уже распустились пятнистые шелковые зонты парашютов.
Земля приближалась. Гордееву показалось, что ветром его относит в сторону от других парашютов. Но тут же все его внимание сконцентрировалось на том, как правильно держать ноги, чтобы в очередной раз их не сломать.
Хроноразведка. 20 сентября 2141 года
Раскаленное добела солнце только что миновало зенит. Ужасный зной, казалось, был разлит по земле. Толпы зевак, телерепортеры, сотрудники полиции и Хроноразведки, военизированное оцепление и личная охрана генерала Бартона — все страдали от жары и считали минуты до окончания церемонии захоронения капсулы. Вернувшийся из банка Бартон больше не расставался с мнемокристаллом и листом золотой фольги. Он собственноручно упаковал носители информации в платиновый футляр и носил его в своем кейсе.
Из основания пирамиды заранее вынули древний камень. Его место скоро должен был занять базальтовый параллелепипед с углублением для заделки стального полого шара. Пока этот каменный блок лежал на деревянном помосте, удобный для осмотра и видеосъемки.
Появился Бартон. Он подошел к импровизированной трибуне, произнес короткую речь и направился к базальтовому блоку, возле которого томились четверо рабочих в ярких спецовках. В последний раз телерепортеры дали крупный план: генерал держит в вытянутой руке желтый цилиндрик. Затем Бартон опустил капсулу в узкое отверстие отполированного до зеркального блеска шара, а рабочие в одно мгновение обтянули шар прозрачной вакуумной оболочкой. Дальнейшее, было делом десяти минут. Послание потомкам опустили в углубление блока и залили пластмассой. Вскоре оно уже покоилось в основании пирамиды.
Доктора Хорна облепила многоязыкая пестрая толпа журналистов, четко знающих свое дело. Отвечать на их назойливое жужжание вовсе не было настроения. Хорн отделался общими фразами об успехах современной науки, сослался на недомогание и направился к «джипу». На полпути его окликнули. Оглянувшись, Макс увидел молодого гипнотизера, с которым разговаривал прошлой ночью в уютном салоне трансатлантического гравилета.
— А, это вы, — сказал Хорн скучным голосом. — Помнится, вы грозились предъявить свой последний и главный аргумент.
— К сожалению, само время изменило мои планы.
— Значит, вы больше не будете агитировать меня за возврат Корабля?
— Не буду. Уже поздно. Но, несмотря на это, мне необходимо переговорить с вами и генералом. Мое начальство осталось недовольно результатами моей работы в вашем времени и решило применить к вам крайние меры убеждения. Я, естественно, был против, но мое мнение никому не интересно. Уже отдан приказ о применении в отношении вас с генералом мер физического воздействия. Поверьте, это очень серьезно и может кончиться для вас весьма плачевно. Я пришел только предупредить. Помочь вам я не смогу.
— А что, если мы встретимся в номере Бартона?
— Я предпочел бы говорить в людном месте — в ресторане или кафе: там безопаснее. И чем скорее, тем лучше.
— Неужели все так серьезно?
— Вам надо позаботиться о своей безопасности, насколько это в ваших силах.
— Разве обычной охраны недостаточно?
— Нет, Макс, — мягко сказал гость. — Насколько я знаю, по ваши души придет робот-мнеморг — практически неуничтожимый симбиотический робот, построенный разумными наноорганизмами. Он легко справляется с десятком простых биробов. А о людях я уж и не говорю.
— Вы хотите меня запугать? И вообще, разве допустимы подобные действия в прошлом? Вы же измените ход истории!
— К сожалению, у нас у власти такие люди, которые сознательно изменяют ход мировой истории…. Найдите генерала, Макс, я жду вас в кафе.
Хорн пожал плечами и оглянулся на толпу, окружавшую пирамиду Хеопса. Люди постепенно расходились, ажиотаж вокруг церемонии спал. Издалека Макс увидел генеральскую фуражку с высокой тульей и помахал рукой Бартону. Тот продвигался через толпу в окружении репортеров и охранников. Хорн двинулся ему навстречу. Бартон был весел, возбужден, много смеялся. Казалось, жара вовсе не действует на него.
— Что вы приуныли, Макс? — спросил генерал. — Идемте, выпьем по кружке пива.
— Спасибо. У меня встречное предложение. На чашку кофе нас приглашает мой дальний родственник.
— Он уже здесь?! Оперативно! Какой же сюрприз он нам приготовил?.. Ну ладно, идемте, Макс, послушаем потомка. Кстати, сегодня ко мне подходила некая агентесса, тоже якобы из будущего. Угрожала.
— Чем угрожала?
— Туманно. Предупредила, что с этого дня моя жизнь в опасности. Каково, а?
Хорн и Бартон вошли в фойе отеля и заглянули в кафе.
— Вон он, сидит за столиком у окна, — одними глазами показал на Майкла Хорн. — Правда, похож на меня?
Генерал скривил губы.
— Сходство-то, вроде, есть. Но где его аргументы? Лично я не стал бы его слушать до тех пор, пока он не представил бы мне веские доказательства.
Увидев вошедших, Майкл поднялся из-за стола и стоял до тех пор, пока недовольный генерал и смущенный профессор не подошли к его столику.
— Майкл Лозовски, государственный эксперт ССВ, — представился он генералу.
— Где ваши полномочия? И вообще, где гарантии того, что я говорю с человеком из будущего, а не с обычным авантюристом?
— Если вы, генерал, считаете, что нападение — лучший способ защиты, то позвольте представить вам яркое, хотя и запоздалое, свидетельство в мою пользу, — с этими словами Лозовски вытащил из внутреннего кармана платиновую капсулу, точь в точь такую же, как только что замурованная в каменной глыбе. — Если вам и этого мало, придется мне пару раз исчезнуть и появиться в вашем присутствии.