Я знаю об этом не больше вашего — сказал он.
На второй день еще до начала заседания нас вызвали в кабинет судьи. На столь раннем этапе такое не могло быть добрым знаком, особенно если даже Гай Букер не имел к этому отношения. Какой бы неотложный вопрос ни хотел затронуть судья Геллар, мне вряд ли хотелось этот вопрос обсуждать.
Нас пропустили в кабинет. Судья, чьи иссиня-черные волосы напоминали шлем, сидел у себя за столом. Я вспомнила Супермена, каким его рисовали в старых комиксах: всем же известно, что прическа у него никогда не растрепывается, такое вот чудо физики и геля для волос. Эта параллель настолько меня увлекла, что я не сразу заметила присутствие еще одного человека.
— Уважаемые адвокаты, — сказал судья Геллар, — вы оба знакомы с Джулиет Купер, присяжным заседателем номер шесть.
Женщина, до того стоявшая к нам спиной, обернулась. Это к ней Гай прицепился насчет абортов на предварительном собеседовании. Может, услышав вчера, как он терзает Шарлотту по тому же поводу, она решила подать жалобу. Я немного осмелела, уверенная, что судья вызвал нас не из-за меня, а из-за сомнительных юридических методов Гая Букера.
— Мисс Купер больше не будет нашим присяжным. Вам будет предложена альтернативная кандидатура.
Ни одному адвокату не нравится, чтобы присяжных меняли посреди суда, но и редкий судья придет от этого в восторг. Если эту женщину отпускали, на то должна была быть очень веская причина.
Она смотрела на Гая Букера и упорно отводила глаза от меня.
— Простите меня, — пробормотала она. — Я не знала, что возникнет конфликт интересов.
Конфликт интересов? А я-то подумала, что ее освобождают по состоянию здоровья или чтобы она летела к смертному одру родственника на другой конец страны. Конфликт интересов означал, что она что-то знала о моей либо о Гаевой клиентке. Но неужели она не поняла этого еще на отборе?
Гай Букер, видимо, разделял мои чувства.
— Вы не могли бы разъяснить нам суть конфликта?
— Мисс Купер является кровной родственницей одного из фигурантов процесса, — ответил судья Геллар, и тут наши взгляды сомкнулись. — Вашей родственницей, мисс Гейтс.
Я часто думала о том, что встречу свою мать и не узнаю ее. Поэтому я чуть дольше положенного улыбалась кассирше в кинотеатре, вручавшей мне билет, и разговаривала о погоде с банковской служащей. Я слышала вышколенный голос секретарши из конкурирующей фирмы и думала: это она. Я случайно задевала в холле даму в кашемировом пальто и, извиняясь, изучала ее лицо. Я могла встретиться с ней бесчисленное количество раз. Я каждый день могла сталкиваться с нею и не знать, что это она.
И вот она сидела напротив меня в кабинете судьи Ґеллара.
Они с Гаем вышли, оставив нас наедине. Но, как ни странно, даже вопросы, накопившиеся за тридцать шесть лет, не помогали нам пробить дамбу. Я невольно таращилась на ее волосы — кудрявые, ярко-рыжие. Не похожая ни на одного родственника, я всю жизнь считала себя точной копией своей матери. Но между нами не было ничего общего.
Она мертвой хваткой держала сумочку.
— Месяц назад мне позвонили из суда, — сказала Джулиет Купер. — Сказали, что у них есть для меня важная информация. Я давно подозревала, что рано или поздно это случится.
— И когда, — в горле у меня враз пересохло, — вы узнали?
— Только вчера. Открытку мне прислали еще неделю назад, но я никак не могла заставить себя ее открыть. Я не была готова. — Она подняла на меня глаза. Карие глаза. Значит, у отца были голубые, как у меня? — Но вчерашние события в зале суда, все эти вопросы о матери, захотевшей избавиться от ребенка, наконец дали мне силу.
Мне казалось, что меня накачали гелием. Получается, что она на самом деле не хотела со мной расставаться, как на самом деле не хотела расставаться с Уиллоу Шарлотта?
— Дочитав письмо до конца, я увидела твое имя и поняла, что уже слышала его на суде. Имя-то редкое, — неуверенно добавила она.
— Да.
«А как ты хотела меня назвать? Сюзи, Маргарет, Тереза?»
— У тебя отлично получается, — смущенно похвалила меня Джулиет Купер. — В смысле, вести дело.
Нас разделяли три фута. Почему же мы не решались преодолеть эту дистанцию? Я столько раз представляла себе этот момент, и концовка всегда была одна и та же: мама сжимает меня в объятиях, как будто наверстывая упущенное, как будто извиняясь за то, что когда-то меня отпустила.
— Спасибо, — сказала я.
Я забывала об одном: что мать, которую ты не видел тридцать шесть лет, уже тебе не мать. Это совершенно посторонняя женщина. Общность ДНК еще не значит, что вы мигом подружитесь. Счастливого воссоединения не получилось — нам обеим было неловко.
Может, она боялась проявить свои чувства. Может, думала, что я на нее сержусь. Следовательно, барьер должна была взять я, не так ли?
— Поверить не могу, что я так долго тебя искала, а ты оказалась присяжной на моем суде, — с улыбкой сказала я. — Мир тесен.
— Согласна, — кивнула она и снова замолчала.
— Ты мне сразу понравилась, еще на собеседовании, — попробовала я пошутить, но шутка не удалась. И тут я вспомнила, что Джулиет Купер сказала на том собеседовании: что она домохозяйка и воспитывает детей. — У вас есть дети, да? Кроме меня…
— Две девочки.
Потрясающее событие для ребенка, выросшего одним в семье: не только мама, но и сёстры!
— У меня есть сестры, — сказала я.
И тут глаза Джулиет Купер закрылись, словно окна ставнями.
— Они не твои сестры.
— Прости. Я не хотела…
— Я собиралась написать тебе письмо. Отправить его в окружной суд Хиллсбороу и попросить переслать тебе. Слушая Шарлотту О’Киф, я поняла: некоторым детям действительно лучше не рождаться. — Джулиет резко встала. — Я собиралась написать тебе письмо, — повторила она, — и попросить оставить меня в покое.
Так женщина, давшая мне жизнь, отреклась от меня во второй раз.
Усыновленные дети, как бы счастливо они ни жили, нередко задумываются: а если бы мы были симпатичней, если бы так часто не плакали, если бы, в конце концов, не причинили своим матерям столько боли при родах, они, возможно, не бросили бы нас. Глупость, конечно: отдать ребенка на усыновление мать решает за несколько месяцев. Но дети всё равно задумываются.
В колледже я была круглой отличницей. Юридическую магистратуру закончила лучшей на факультете. Разумеется, я старалась, чтобы родители могли мною гордиться, но никогда не уточняла, какие именно родители. Да, приемные. Но и биологические — тоже. Наверное, я всегда подспудно верила, что если случайно повстречаюсь с родной матерью, то она поймет, как я умна и как преуспела в своем деле, и незамедлительно меня полюбит.
А вышло так, что она незамедлительно от меня ушла.
Дверь в конференц-зал приотворилась, и Шарлотта несмело зашла внутрь.
— В женском туалете ко мне пристала журналистка, представляете? Подсунула мне микрофон, пока я… Марин? Вы что, плакали?
Я отрицательно покачала головой, хотя это было очевидно.
— В глаз что-то попало.
— В оба глаза?
Я встала.
— Идемте! — скомандовала я и первой вышла из кабинета.
Доктор Марк Розенблад, который лечил тебя в детской больнице Бостона, был нашим следующим свидетелем. Я решила отключить режим автопилота и вовсю покрасоваться перед присяжным, занявшим место Джулиет Купер (им стал мужчина лет сорока с неправильным прикусом и в очках с толстыми стеклами). Он заулыбался мне, заметив, что все вопросы о профессиональном опыте Розенблада я адресую почему-то ему.
С моим везением я не только проиграю дело, но и услышу от этого мужика приглашение на свидание.
— Вы знакомы с Уиллоу, доктор Розенблад?
— Я лечу ее с шестимесячного возраста. Очень славная девчушка.
— К какому типу принадлежит ее остеопсатироз?
— К третьему. Прогрессивно деформирующийся.
— Что это означает?
— Это самая сложная форма из несмертельных. Люди с третьим типом ломают за жизнь сотни костей, причем не только в результате травм, но иной раз и попросту неудачно перевернувшись во сне или потянувшись за чем-то на полке. У них часто развиваются сложные дыхательные инфекции и всевозможные осложнения из-за бочонковидной грудной клетки. У детей с третьим типом зачастую ослабленный слух, разболтанные суставы и недоразвитая мускулатура. У них скоро возникает сколиоз в тяжелой форме, требующий имплантации специальных стержней или даже спаивания позвонков. Последнее — непростой шаг, так как с этого момента ребенок перестает расти, а эти дети и без того приземистые. Среди прочих осложнений можно назвать макроцефалию (попадание жидкости в головной мозг), кровоизлияние в мозг вследствие родовой травмы, хрупкие зубы и — в некоторых случаях — платибазия: это когда второй позвонок поднимается и перекрывает то отверстие в черепе, где позвоночник соединяется с мозгом. Из-за этого у ребенка болит и кружится голова, он испытывает постоянное смятение, у него немеют конечности… Порой это приводит и к смерти.
— Вы могли бы описать для нас следующие десять лет в жизни Уиллоу? — попросила я.
— Как и многие ее ровесники, больные ОП третьего типа, она с младенчества лечится уколами памидроната. Это в значительной мере улучшило ей жизнь: до появления бисфосфонатав такие дети в основном не умели ходить и перемещались только в инвалидных креслах. Благодаря памидронату она, возможно, сломает за жизнь всего сто костей, а не несколько сотен. Хотя говорить об этом с уверенностью нельзя, К нам поступают результаты исследований, проводившихся на подростках, которым памидронат кололи с раннего детства, и результаты эти показывают, что кости — когда они все же ломаются — ломаются нетипичным образом, отчего их труднее лечить. Кость становится плотнее благодаря уколам, но эта кость все равно далека от идеала. Наблюдаются также аномалии в челюстно-лицевых костях, но пока неясно, связано ли это с памидронатом или является частью дентиногенеза при ОП. Так что эти осложнения не исключены, — сказал доктор Розенблад. — Помимо того, она продолжит ломать кости. Ее по-прежнему будут оперировать. Недавно ей вживили стержень в одно из бедер; полагаю, та же участь ожидает и второе. Рано или поздно ей придется прооперировать позвоночник. Каждый год она заболевает воспалением легких. Практиче