Я сказала, что отвезу Ларису к дедушке – отцу Святика и моему зятю Олегу Ивановичу – и собственной дочери.
– Ты думаешь, Наташка согласится? – странно посмотрел на меня Святик.
– А я в ультимативном порядке. Когда я до них доеду, там уже должен быть Олег. Поставлю перед фактом. Пусть доплачивают Раисе с Надей – это горничная с поварихой. Да и Наташка не переломится.
«И будет повод отправить восвояси Валерия, если его нелегкая принесет, о чем я и скажу Наташке».
Ларису я застала на детской площадке. Ольга Степановна сидела рядом на скамеечке с чьей-то бабушкой и, как я поняла, жаловалась на жизнь, одновременно выставляя себя героиней. На Ларису она не обращала никакого внимания. Но та вполне успешно общалась с двумя какими-то девочками. Вообще детей на площадке было много, и оборудована она была отлично. Не знаю уж, кто постарался. У нас во дворе нет ничего подобного.
– Лариса! – рявкнула Ольга Степановна зычным голосом, которым и на плацу можно было командовать.
Девочка даже не повернулась.
– Лариса, кого я зову?! За тобой тетя Люба приехала. Иди сюда, она тебя заберет.
– Я сама ей скажу, – бросила я через плечо Ольге Степановне, направляясь к девочкам.
– Тоже будешь церемонии разводить, как Зина? Строже с ними надо. А то вырастают олухи, и с ними потом вообще не справиться!
Я не обращала на эти крики и наставления никакого внимания. Я присела на корточки (с моими-то габаритами!) перед девочками, которые стали меня внимательно изучать.
– Ты меня помнишь? – спросила я у Ларисы.
Она замотала головой. Вообще-то меня трудно забыть… Но это – четырехлетний ребенок, который эти самые первые четыре года своей жизни прожил в ненормальной обстановке…
– Ты знаешь, что Юля и баба Зина в больнице?
– Они больше никогда не вернутся, как мама? – серьезно спросила Лариса. И смотрела на меня серьезно, как взрослая…
– Они вернутся, и баба Зина очень скоро, и мы с тобой даже можем к ним съездить.
– Сейчас?
– Если нас впустят в больницу, то и сейчас. В больницы иногда не пускают вечером, но мы попробуем.
«В самом деле надо заехать, чтобы они попробовали успокоить ребенка».
– Давай поедем сейчас, – сказала Лариса и отряхнула ручки от песка.
– Вначале нужно подняться в вашу квартиру и взять твои вещи и игрушки.
– Я опять куда-то перееду? – спросила девочка.
– Временно. Потом ты снова вернешься сюда, так что все мы брать не будем, только то, что тебе нужно на два дня.
В общем, мы поднялись в квартиру под комментарии Ольги Степановны. Я все время держала Ларису за руку, пытаясь передать ей уверенность в себе. Вещи я собирала под зорким оком старушки, которая, возможно, думала, что я могу тут что-то украсть. Но ей не доводилось бывать в домах, где доводилось бывать мне…
В больнице пришлось дать на лапу, но в результате мы оказались в Юлиной палате. Выглядела девушка отвратительно. Кроме ноги на растяжке, было сильно разбито лицо – лоб, щека, губа… Вероятно, она проехалась этой частью лица по асфальту.
– Юля! – бросилась к ней Лариса и обняла за шею.
– Здравствуй, моя маленькая! – У Юли на глазах выступили слезы. – Видишь, я болею…
Я сказала, что подожду в коридоре. В палате, кроме Юли, лежали еще две женщины, но я все равно посчитала себя лишней… Села в коридоре на диванчик, пообщалась с ходячим народом, наслушалась про получение памперсов в собесе, вернее, попытки это сделать. Оказалось, что многое зависит от района – или, по крайней мере, к такому выводу пришли те люди, с которыми я разговаривала. Кое-где это происходит почти без проблем (совсем без проблем вроде бы не бывает), а кое-где могут потребовать доверенность от того человека, для которого родственники хотят получить эти самые памперсы. И сотрудников собеса (которые содержатся на деньги народа) совершенно не волнует, что человек лежит в коме и доверенность выписать никак не может. Справок от врача, которые проходят в одних местах, в других может оказаться недостаточно.
Я отметила про себя, что Юле тоже нужно будет завтра привезти памперсы. Я в состоянии их купить. Но сегодня мне это просто не пришло в голову.
Потом дверь в Юлину палату приоткрылась, и меня позвала Лариса.
– Куда вы ее повезете? – спросила Юля. – К себе?
Я сказала, что думаю делать. И также сообщила, что завтра снова постараюсь заехать – вместе с Ларисой. С утра я планировала ехать на объект, оттуда могла бы заскочить к Наташке, оставить Лизку, забрать Ларису, заехать к Юле и Зинаиде Петровне, потом отвезти Ларису назад, забрать Лизу и наконец ехать домой.
– Вы же очень устанете, – заметила Юля.
– А у тебя есть другие предложения? Если отвезти Ларису ко мне, то я явно устану еще больше, а эти две юные леди вполне могут нанести друг другу тяжкие телесные повреждения.
Юля печально улыбнулась, потом заворковала с Ларисой, пытаясь объяснить ей ситуацию. Главное – Лариса ей доверяла. Лариса ее давно знала. Лариса не ждала от нее гадости.
Наконец мы уехали. Всю дорогу я пыталась разговаривать с девочкой, и она, к моему удивлению, довольно бойко мне отвечала, рассказывала о своей жизни. А жили они с няней весело… Мама приезжала редко и, как я и предполагала, воспринималась дочерью как добрая фея из сказки. Жить у Юли и бабы Зины Ларисе нравилось, и вообще всегда нравилось у них гостить. Оказывается, гостила девочка у них гораздо чаще, чем я предполагала… Или няня устраивала личную жизнь? Или Лариса не совсем правильно все помнит?
Ворота в имение моего зятька открывал его управляющий Игорь Иванович. Когда я заезжала, он слегка склонил голову в знак уважения. Когда мы с Ларисой вылезли из машины, очень внимательно посмотрел на ребенка.
– Это же…
– Дочь Альбины, – сказала я. – Наташа или Олег дома?
– Оба.
Я взяла Ларису за руку и повела к дому. Игорь Иванович за мной не спешил. Вероятно, не хотел вмешиваться. Он вообще человек очень деликатный.
В доме ругались моя дочь и зять. Слов пока было не разобрать, только интонации…
– Когда я жила с няней, у нас со всех четырех сторон так кричали, – спокойно сообщила мне Лариса. – Иногда одновременно. А у Юли никто из соседей не кричит и не ругается, и даже не поют по субботам, только эта противная бабка всех воспитывает.
Я не знала, плакать мне или смеяться.
– Давай я тебе сейчас чего-нибудь поесть дам…
– Тетя Люба, давайте я лучше с вами пойду? Вы же туда собираетесь?
Лариса посмотрела на лестницу.
– Ладно, пошли, – приняла решение я. Может, так оно и лучше.
Вскоре я смогла разобрать отдельные слова. Суть скандала сводилась к тому, что зятек называл мою дочь шалавой, а она его – импотентом. Он грозился запереть ее в доме и надеть на нее паранджу, а она предлагала ему сделать протезирование полового члена (называя его другим словом) или, по крайней мере, нагнетать кровь при помощи какой-то помпы. Надо будет потом уточнить у Наташки насчет помпы. Вдруг мужика заведу, которому не двадцать лет?
Я толкнула дверь в спальню дочери, где и разгорался скандал, то есть, скорее, продолжался.
– Добрый вечер! – поздоровалась я. Лариса промолчала.
Зять с дочерью замолчали на полуслове (оба) и повернулись ко мне.
– Мама?
– Люба?
– Это не Лиза, – вдруг моргнула моя дочь. – А где Лиза?
– Это что за ребенок? – спросил зятек. Уже забыл, как выглядит внучка?
Я пояснила. И вообще описала ситуацию.
– Еще не хватало мне с чужим ребенком сидеть, – фыркнула моя дочь.
– Прекрасная мысль, – высказал свое мнение зять. – Как раз Наташе будет чем заняться.
Лариса устроила истерику, вероятно, показательную. Наташка заорала.
– Люба, пойдем поужинаем, – предложил зять. – Ты еще не ела, наверное? И ребенка покормишь.
В результате мы втроем спустились вниз. Наташка осталась наверху. Я быстро разобралась с Надиными кастрюлями, разогрела еду. Лариса больше не истерила, ела, что дают, а потом еще и тарелку хлебушком вычищала. В разговор взрослых не встревала. По-моему, еда ее интересовала гораздо больше. Неужели еще не наелась у Юли с Зинаидой Петровной? И вообще, куда смотрела Альбина?!
– Тебе что-нибудь удалось выяснить? – спросила я у зятя.
Он покачал головой.
– Как Иван себя чувствует? Мне сейчас некогда к нему заезжать.
– Идет на поправку. Горло ему прооперировали, но все равно придется ставить аппарат.
– Какой аппарат? – моргнула я.
– Насколько я понял, что-то типа слухового. Но наоборот – чтобы окружающие слышали слова. Мне врач долго объяснял, но я тебе не могу повторить детали. Понял только, что нормально Иван не будет разговаривать никогда, с другой стороны, окружающие будут его понимать. Физически он восстановится полностью. Он уже встает, делает зарядку, то есть бегать, прыгать сможет, как раньше.
– Но удастся ли ему работать инструктором, как раньше?
Зятек пожал плечами.
– Ты можешь ему предложить работу в своей фирме? Или у кого-то из друзей?
– Он сам не пойдет. Думаю, что найдет, чем заняться. В его привычных кругах есть специальности, которые вообще не предполагают открывание рта. Знаешь, Люба, я сейчас думаю: главное – Иван жив и не стал калекой. Вот если бы он ноги или руки лишился, для него это стало бы гораздо большей трагедией, чем лишение возможности нормально разговаривать. Для Ивана тело важнее.
Я кивнула. Зять был прав.
– Англичанин Альбинин не прорезался?
Олег покачал головой.
– А про нас с твоей дочерью что не спрашиваешь? – усмехнулся он.
– Не люблю лезть в чужие дела. Ты это сам знаешь. Без меня разберетесь. Или не разберетесь. Но я всегда приму сторону дочери, и ты это тоже знаешь. Это англичане могут свою дочь полиции сдать, потому что она «поступала неправильно». Увидеть по телевизору – и сдать в полицию, и еще давать интервью журналистам и призывать других родителей поступать точно так же. А я – русская мать, и своего ребенка не сдам и в