была погружена во мрак. Мы ждали в темноте, пока что-нибудь произойдет. Хотелось сесть. Ноги болели, я изрядно замерз, устал, и мне уже хватило.
А потом нам в лица ударил яркий луч света. Мы заморгали, прищурились и ладонями прикрыли глаза.
– Сегодня, – сказал странный голос, скрипучий и пыльный. Это был не шпрехшталмейстер, совершенно точно. – Сегодня у кого-то из вас сбудется заветное желание. Сегодня кто-то один обретет то, чего хочет, в Кабинете исполнения желаний. Кто это будет?
– У-у. Наверняка очередная подсадная утка, – шепнул я, вспомнив однорукого чернокожего парня в четвертой комнате.
– Тс-с-с, – шикнула Джейн.
– Кто это будет? Вы, сэр? Вы, мадам? – Человек выступил из темноты и приблизился к нам. Толком не разглядишь, потому что он светил на нас переносным прожектором. Мне почудилось, что на человеке обезьяний костюм – очень странная фигура, не совсем человеческая, и двигался он, точно горилла. Может, тот же артист, который играл Существо. – Кто же это будет?
Мы щурились на свет и жались подальше.
А потом он бросился в атаку.
– Ага! Вот он, наш доброволец! – закричал он и перепрыгнул веревочное ограждение, отделявшее зрителей от актерской площадки. Он подскочил к мисс Финч и схватил ее за руку.
– Нет, я думаю, это очень вряд ли, – возразила мисс Финч, но ее уже тащили прочь, и она уходила от нас – слишком нервная, слишком вежливая, слишком, по сути, англичанка, чтобы затеять скандал. Она растворилась во тьме и исчезла.
Джонатан чертыхнулся.
– Представляю, что она нам устроит. Мало не покажется.
Включился свет. Парень в костюме гигантской рыбы несколько раз объехал комнату на мотоцикле. Потом встал на сиденье ногами и сделал еще один круг. Потом снова сел и принялся гонять мотоцикл по стенам, вверх-вниз, а потом налетел на кирпич, заскользил и упал на пол, а мотоцикл рухнул сверху.
Откуда-то сбоку выбежали горбун и монашка с голым бюстом. Они подняли мотоцикл и поволокли прочь парня в костюме рыбы.
– Черт, я сломал ногу, – бормотал он глухо и заторможенно. – Я сломал ногу, черт. Черт, моя нога.
– Это так и задумано? – спросила девушка рядом с нами.
– Нет, – сказал ее спутник.
Слегка потрясенные, дядюшка Фестер и вампирская женщина провели нас в
Девятую комнату,
где нас ждала мисс Финч.
Помещение было огромным. Я это почувствовал даже в кромешной тьме. Может, в темноте, когда нет возможности полагаться на зрение, у нас обостряются все остальные чувства; а может, человеческий мозг всегда обрабатывает больше информации, чем мы думаем. Эхо наших шагов и кашля отражалось от стен, пролетая сотни футов.
А потом я вдруг преисполнился убежденности на грани безумия, что где-то там, в непроглядном сумраке, таятся огромные звери, наблюдают за нами голодным хищным взором.
Медленно наливаясь светом, прожектор высветил мисс Финч. До сих пор не пойму, где они взяли костюм.
Ее черные волосы были распущены. Очков не было. Костюм – то немногое, что было на ней надето, – сидел идеально. Она держала копье и смотрела на нас отрешенно. А потом к ней из темноты подошли две огромные кошки. Одна запрокинула голову и зарычала.
Кто-то завопил. Я чуял резкий животный запах мочи.
Звери походили на тигров, но без полос; цвета песка на вечернем пляже. Их глаза сверкали, словно топазы, а дыхание пахло кровью и свежим мясом.
Я смотрел на их пасти. Саблеобразные зубы – взаправду зубы, а никакие не бивни, длинные острые клыки, которым надлежало рвать, и терзать, и сдирать мясо с костей.
Огромные кошки принялись ходить вокруг нас, постепенно сужая круги. Мы сбились в тесную кучку, плотно прижавшись друг к другу, и в каждом пробудились глубинные воспоминания о тех временах, когда с наступлением темноты мы прятались по пещерам, спасаясь от хищников, выходивших на ночную охоту, – о тех временах, когда мы были добычей.
Смилодоны, если это и впрямь были они, беспокоились, нервничали. Хвосты нетерпеливыми кнутами бились по бокам. Мисс Финч молчала. Лишь смотрела на своих зверей.
А потом коренастая тетенька замахнулась зонтиком на ближайшего тигра.
– Брысь, животное! Не подходи! – велела она.
Зверь зарычал и присел на задние лапы, словно кошка, готовящаяся к прыжку.
Тетенька побледнела, но не опустила зонтик, который держала перед собой, как меч. Не пустилась бежать во тьму, расплескавшуюся под городом наподобие черного моря, испещренного светом факелов.
Тигр прыгнул и повалил тетку на землю одним ударом большой мягкой лапы. Встал над ее распростертым телом и зарычал так низко, что торжествующий этот рык отдался у меня в животе раскатистой дрожью. Тетка, похоже, лишилась чувств – наверное, оно и к лучшему: если ей повезет, она не почувствует, как острые зубы двумя кинжалами вонзятся в ее престарелую плоть.
Я огляделся в поисках путей к бегству, но второй тигр ходил вокруг веревочного ограждения – мы были как стадо испуганных овец в загоне.
Джонатан вновь и вновь бормотал себе под нос три матерных слова.
– Мы умрем? Мы сейчас умрем? – спросил я и сам не узнал свой голос.
– Похоже на то, – ответила Джейн.
А потом мисс Финч подошла, перегнулась через ограждение, схватила тигра за шкирку и потащила прочь. Зверь сопротивлялся, и мисс Финч ударила его по носу кончиком копья. Тигр испуганно поджал хвост и дал увести себя от упавшей женщины, послушный и тихий.
Крови я не увидел и понадеялся, что тетенька просто в обмороке.
В дальнем конце помещения забрезжил свет. Как будто занималась заря. Влажный туман тропических джунглей вился над гигантскими папоротниками и хостами; где-то вдали стрекотали сверчки, и птицы пели, приветствуя начало нового дня.
И частью сознания – писательской частью, той самой, что замечает причудливую игру света на осколках стекла в луже крови, когда я выбираюсь из разбитого автомобиля после аварии; той самой частью, что наблюдает, не упуская ни единой детали, как разбивается или не разбивается мое сердце, когда у меня в жизни случается подлинная, неподдельная, глубоко личная трагедия, – так вот, этой частью сознания я отметил: Все это делается очень просто – дымовая машина, искусственные растения и пленка с щебетом. И, разумеется, грамотный осветитель.
Мисс Финч без смущения почесала левую грудь, повернулась к нам спиной и пошла навстречу рассвету в туманных джунглях, а по бокам шли тигры, бесшумно ступая на мягких лапах.
Где-то скрежетала и верещала птица.
Рассвет померк, растворившись во тьме, туман рассеялся, и женщина с тиграми исчезли.
Сын коренастой тетки помог ей подняться. Она открыла глаза. Вид у нее был потрясенный, но сама она вроде бы не пострадала. И убедившись, что с ней все нормально, – она подняла зонтик, оперлась на него и злобно уставилась на нас исподлобья, – ну да, мы захлопали в ладоши.
Никто не пришел проводить нас дальше: ни дядюшка Фестер, ни вампирская женщина. И мы сами прошли в
Десятую комнату
Судя по всему, здесь должно было состояться грандиозное финальное шоу. Тут даже было где сесть. Мы уселись на пластиковые стулья и стали ждать, но никто из артистов не вышел, и тогда мы подождали еще, а через некоторое время нам всем стало ясно, что никто и не выйдет.
Люди потянулись в соседнюю комнату. Было слышно, как там открылась дверь, а за ней – шум машин и шелест дождя.
Я посмотрел на Джонатана и Джейн, мы молча поднялись и вышли. В последней комнате стоял одинокий стол без продавца, а на столе были разложены цирковые сувениры: значки, плакаты и диски, а еще стоял открытый сундучок для денег. Желтый свет уличных фонарей лился снаружи, и порывистый ветер нетерпеливо трепал уголки нераспроданных плакатов.
– А мы ее не подождем? – спросил кто-то из нас, и мне бы хотелось, чтобы это был я. Но остальные покачали головами, и мы вышли под дождь, притихший до промозглой серой мороси.
Слегка прогулявшись по мокрым переулкам, мы нашли машину. Я стоял на ветру, ждал, когда мне откроют заднюю дверцу, и вдруг сквозь шелест дождя и шум города я где-то поблизости, кажется, услышал тигра – низкий раскатистый рев, от которого вздрогнул весь мир. Хотя, может, это лишь проехал поезд.
Странные девочки
Strange Little Girls. © Перевод Т. Покидаевой, 2007.
Новый век
Она такая крутая, такая сосредоточенная, такая спокойная, и однако ее взгляд прикован к горизонту.
Тебе кажется, ты знаешь все, что можно про нее знать, в первый же миг после знакомства, но все, что ты якобы знаешь, – неверно. Страсть течет сквозь нее рекою крови.
Она отвернулась на мгновение, и маска соскользнула, и ты пал. Все твои завтра начинаются здесь.
Мама Бонни
Знаешь, каково это – кого-то любить?
И что самое трудное, самое поганое, хуже, чем «Шоу Джерри Спрингера», – ты не перестаешь его любить. Какой-то его кусочек всегда у тебя в сердце.
Теперь, раз она умерла, она старается помнить только любовь. Каждый удар воображает поцелуем, макияж, неумело скрывающий синяки, сигаретный ожог на бедре – это были знаки любви, решает она.
Ей интересно, как поступит ее дочь.
Ей интересно, кем станет ее дочь.
В смерти своей она держит торт. Тот самый торт, который она всегда собиралась испечь для своей малышки. Может, они испекли бы его вместе.
Сели бы за стол, все вместе, втроем, и съели бы этот торт, и улыбнулись бы, и квартирка медленно наполнилась бы смехом и любовью.
Так странно
Столько всего она отгоняла такого чего не запомнит и даже подумать об этом не может потому что тогда кричат птицы и червяки выползают из нор и всегда у нее в голове идет дождь неспешная бесконечная морось.
Тебе скажут, что она уехала из страны, что у нее был для тебя подарок, но он потерялся и до тебя не дошел. Однажды в ночи зазвонит телефон, и голос – возможно, ее голос – что-то скажет, но ты не сумеешь истолковать, а потом в трубке затрещит, и связь оборвется.