Ну, в общем. Резкий мир, завороченный, странный, темный, за гранью вероятного. Бессмыслица какая-то. Полная бессмыслица. Реальность – и ночной кошмар. Так продолжалось секунд тридцать, и каждая ледяная секунда была как маленькая вечность.
А потом мы проехали Юстон, и половина вагона вышла…
Я разговорился с чернокожей девушкой, сидевшей рядом. Ее звали Сьюзен. Через пару недель она переехала ко мне.
Время шло, время летело. Вероятно, я стал чувствительным к ходу времени. Может, я просто знал, что́ искать – или есть что искать, хоть и не знал, что именно.
Зря я однажды ночью немножко рассказал Сьюзен – о том, как оно мне представлялось, как все вокруг нереально. Что мы просто болтаемся в пустоте, подключенные к единой цепи, – элементы процессора или дешевых схем памяти в некоем гигантском компьютере размером с мир, нас кормят коллективной галлюцинацией, чтобы мы были довольны, и мы как будто общаемся, о чем-то мечтаем и при этом используем ту малую часть мозга, которую не задействовали они – кто бы ни были эти они – для обработки цифровых данных и хранения информации.
– Мы – память, – сказал я ей. – Просто память.
– Ты сам в это не веришь, – сказала она, и ее голос подрагивал. – Это все выдумки.
Когда мы занимались любовью, ей хотелось, чтобы я был с нею груб, но я не решался. Я не знал, насколько силен, и всегда был неуклюжим. Я не хотел сделать ей больно.
Я не хотел делать ей больно и поэтому перестал делиться с ней мыслями, попытался зацеловать их, сделать вид, что это шутка, просто неудачная…
Но это было уже не важно. В выходные она ушла от меня.
Мне очень ее не хватало, мне было тоскливо и больно. Но жизнь продолжалась.
Дежавю появлялось все чаще. Мгновения запинались, сбивались и повторялись. Иногда повторялись целые утра. Однажды потерялся день. Время как будто распадалось.
А потом я проснулся однажды утром, и снова был 1975 год, мне опять шестнадцать, я после адского дня в школе смылся и отправился на призывной пункт ВВС рядом с арабской закусочной на Чэпел-роуд.
– А ты большой парень, – сказал офицер на призывном пункте. Я думал, он американец, но он сказал, что канадец. Он носил большие роговые очки.
– Да, – сказал я.
– И ты хочешь летать?
– Больше всего на свете. – Я как будто смутно вспомнил мир, в котором забыл, что хотел летать, и это было странно – все равно что забыть свое имя.
– Хорошо, – сказал человек в роговых очках. – Пожалуй, придется нарушить правила. Но ты оглянуться не успеешь, как взлетишь.
Так и произошло.
Следующие несколько лет промчались, как в ускоренной съемке. Я словно провел все эти годы в самолетах различных моделей, втискиваясь в крошечные кабины, где мне всегда было тесно, и переключая тумблеры, слишком мелкие для моих пальцев.
Мне дали допуск к работе с закрытыми материалами, потом допуск к работе с секретными материалами, по сравнению с которым первый допуск – просто ерунда, а в итоге – допуск к работе с совершенно секретными материалами, какого не было даже у премьер-министра, и к тому времени я уже пилотировал летающие тарелки и другие летательные аппараты, которые передвигались без каких-либо видимых средств поддержки.
Я познакомился с девушкой по имени Сандра, а потом мы поженились, потому что женатые сотрудники жили в семейном квартале неподалеку от Дартмура, в славненьких домиках на две квартиры. Детей у нас не было: меня предупредили, что, вероятно, радиоактивное облучение выжгло мне все гонады, и я рассудил, что, если учесть обстоятельства, не стоит заводить детей – не хочется плодить чудовищ.
В 1985 году ко мне пришел человек в роговых очках.
Жена уехала к маме. У нас не все ладилось, и она решила недельку пожить без меня, чтобы «вздохнуть свободно». Сказала, что я действую ей на нервы. Но если я кому и действовал на нервы, то только себе самому. Я как будто все время знал, что должно произойти. И не я один: похоже, все знали. Мы словно ходили во сне, как лунатики, в десятый, двадцатый, а то и в сотый раз.
Мне хотелось все рассказать Сандре, но я откуда-то знал, что лучше не надо: что если заговорю, я ее потеряю. Впрочем, похоже, я все равно ее терял. В общем, я сидел в гостиной, смотрел «Трубу»[52]по Четвертому каналу, пил чай и всячески жалел себя.
Человек в роговых очках вошел как к себе домой. И посмотрел на часы.
– Ага, – сказал он. – Пора отправляться. Полетишь на «ПЛ-47». Последней модификации.
Даже людям с допуском к совершенно секретным данным не полагалось знать о «ПЛ-47». Я раз десять летал на прототипах. Она с виду похожа на чайную чашку, а летает, как корабль из «Звездных войн».
– Наверное, надо оставить записку Сандре? – спросил я.
– Не надо, – сухо ответил он. – А сейчас садись на пол и дыши. Ровно и глубоко. Вдох, выдох. Вдох, выдох.
У меня и мысли не было возразить ему или не подчиниться. Я сел на пол и начал дышать, медленно, вдох, и выдох, и выдох, и вдох, и…
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Резь. Мне в жизни не было так больно. Я задыхался.
Вдох.
Выдох.
Я кричал, но я слышал свой голос, и это был никакой не крик. Я слышал только тихий булькающий стон.
Вдох.
Выдох.
Как будто рождаешься. Плохо, неприятно. Дыхание провело меня через эту боль, через клубящуюся темноту, через бульканье в легких. Я открыл глаза. Я лежал на металлическом диске диаметром футов восемь. Я был голым и мокрым, а вокруг тянулись провода. Они шевелились, отодвигались от меня, будто напуганные черви или потревоженные разноцветные змеи.
Я посмотрел на свое тело. Ни единого волоска, ни единого шрама, ни единой морщинки. Интересно, сколько же мне лет, если по-настоящему? Восемнадцать? Двадцать? Не поймешь.
В металлический диск был вмонтирован стеклянный экран. Экран замерцал и ожил. Оттуда на меня смотрел человек в роговых очках.
– Ты что-нибудь помнишь? – спросил он. – Сейчас ты должен помнить практически все.
– Да, наверное, – сказал я.
– Полетишь на «ПЛ-47». Первый аппарат готов. Пришлось вернуться к истокам, модифицировать некоторые заводы. Но мы его сделали. Завтра будут еще. Но сейчас у нас только один аппарат.
– То есть если я не справлюсь, у вас будет замена.
– Если доживем до завтра, – сказал он. – Очередная бомбардировка началась пятнадцать минут назад. Почти вся Австралия уничтожена. И у нас есть основания предположить, что это лишь пробный удар перед настоящей атакой.
– А что они сбрасывают? Атомные бомбы?
– Камни.
– Камни?
– Ну да. Камни. Астероиды. Крупные. Мы опасаемся, что завтра, если мы не капитулируем, они обрушат на нас Луну.
– Это что, шутка?
– Если бы. – Экран погас.
Металлический диск плыл сквозь сплетение проводов, сквозь мир спящих голых людей. Внизу высились остроконечные башни микросхем и силиконовые шпили, излучавшие мягкий свет.
«ПЛ-47» ждал меня на вершине металлической горы. По нему деловито сновали крошечные металлические крабы: чистили и проверяли все болты и заклепки.
Я вошел на негнущихся ногах, одеревеневших от многолетнего бездействия. Сел в пилотское кресло – какое счастье, оно было сделано под меня. Точно под мои габариты. Я пристегнулся. Пальцы знали, что делать. По рукам поползли кабели. Я почувствовал, как что-то воткнулось сзади в шею, а еще что-то вошло в копчик.
Восприятие мгновенно расширилось. Угол обзора развернулся до 360 градусов, вверх и вниз. Я стал кораблем, и в то же время я был пилотом в кабине и активировал коды запуска.
– Удачи, – сказал человек в роговых очках на крошечном экране слева.
– Спасибо. Можно один вопрос?
– Почему бы и нет?
– Почему я?
– Ну, – сказал он, – если вкратце, тебя для этого и сконструировали. Мы внесли некоторые усовершенствования в базовую модель. Ты крупнее обычного человека. И гораздо быстрее. У тебя выше скорость реакции.
– Наоборот. Я большой, но неуклюжий.
– Это в мире, – сказал он. – А я говорю про реальную жизнь.
И я взлетел.
Я не видел инопланетян, если они вообще есть, но я видел их корабль. Похоже на колонию плесени или на водоросли: гигантский сгусток тускло мерцавшей органики, движущийся по орбите вокруг Луны. Такие штуки растут на гнилых деревяшках, полузатопленных в морской воде. Он был размером с Тасманию.
Липкие щупальца длиной в две сотни миль тащили за собой астероиды разных размеров. Я вспомнил медузу под названием «португальский кораблик» – странное существо из четырех нераздельных организмов, мнящих себя единым целым.
Они принялись швырять в меня камни, когда я приблизился тысяч на двести миль.
Пока я раздумывал, что это я такое делаю, мои пальцы набрали код запуска боевых ракет, нацеленных на это летающее ядро. Я спасал не тот мир, который знал. Этот мир был иллюзорен, последовательность единиц и нулей. Если я что-то сейчас и спасаю, то спасаю кошмар…
Но если убить кошмар, вместе с ним умрет и греза.
Была одна девушка, Сьюзен – я вспомнил ее по какой-то давнишней призрачной жизни. Интересно, она еще жива? (Когда это было? Пару часов назад? Пару жизней?) Как я понимаю, она висит где-то, опутанная проводами, без единого волоска на теле, и не помнит о несчастном великане с приступами паранойи.
Я был так близко, что различал складки на коже космического существа. Астероиды стали меньше, но удары ложились прицельнее. Я вилял, и увертывался, и от них убегал. Краем сознания восхищался экономичностью монстра: не надо покупать или разрабатывать дорогостоящую взрывчатку, ни тебе лазеров, ни ядерных бомб. Старая добрая кинетическая энергия: большие камни.
Попади такой камешек в мой корабль, я бы умер в ту же секунду. Проще некуда.
Единственный способ избежать удара – лететь быстрее снарядов. Так что я маневрировал.
Ядро смотрело на меня. Оно все было – один сплошной глаз. Точно говорю.
Я запустил свою ракету с расстояния меньше ста ярдов, развернулся и помчался прочь.