Когда эта штука взорвалась, я еще не покинул пределы радиуса действия взрывной волны. Похоже на ослепительный фейерверк – красиво, хоть и жутко. А потом не осталось ничего, кроме бледного следа сверкающей пыли…
– Есть! – заорал я. – Получилось! Черт, у меня получилось!
Экран замерцал. На меня уставились очки в роговой оправе. Теперь за ними не было лица. Только схематичное подобие участия и интереса, как в небрежно прорисованном комиксе.
– У тебя получилось, – согласился он.
– Так, и где мне сажать эту штуку? – спросил я.
Он на мгновение замялся, а потом сказал:
– Тебе не придется ее сажать. Аппарат не рассчитан на возвращение. Это излишняя функция, в ней не было необходимости. Нам не нужны дополнительные расходы.
– И что мне делать? Я только что спас Землю. И теперь я тут умру от удушья?
Он кивнул:
– Примерно так. Да.
Свет в кабине померк. Индикаторы на пульте отключались один за другим. Угол обзора сузился до обычного. Остался лишь я, пристегнутый к креслу посреди пустоты, внутри летающей чайной чашки.
– И сколько мне осталось?
– Идет отключение всех систем, но у тебя минимум два часа. Мы не будем откачивать оставшийся воздух. Это было бы негуманно.
– В том мире, который я знаю, мне бы дали медаль.
– Разумеется, мы благодарны.
– А что, нельзя выразить свою благодарность как-то ощутимее?
– Боюсь, что нет. Ты элемент одноразового использования. Деталь. Когда в осином гнезде умирает отдельная особь, рой не скорбит о потере. Возвращать тебя было бы неразумно и неэффективно.
– И вам не нужно, чтобы на Землю вернулся корабль, оснащенный мощнейшим оружием, которое можно использовать против вас?
– Ты сам все понял.
Экран погас – со мной даже не попрощались. «Не пытайтесь перенастраивать свой телевизор, – подумал я. – Неисправность в самой реальности».
Когда воздуха остается на два часа, начинаешь пронзительно осознавать каждый вдох. Вдох. Задержка дыхания. Выдох. Задержка дыхания. Вдох. Задержка дыхания. Выдох. Задержка дыхания…
Я сидел в полутьме, пристегнутый к креслу, и ждал, и думал. А потом я сказал:
– Эй, меня кто-нибудь слышит?
Миг. Экран замигал узорами.
– Да?
– У меня есть одна просьба. Послушайте. Вы… люди, машины, или кто вы там… все-таки вы кое-что мне должны. Правильно? В смысле, я всех вас спас.
– Продолжай.
– У меня есть еще два часа, так?
– Пятьдесят семь минут.
– Можно меня подключить обратно… к реальному миру? К другому. К моему?
– Э… Не знаю. Сейчас уточним. – И экран снова погас.
Я сидел и дышал – вдох, и выдох, и вдох, и выдох. Мне было очень спокойно. Если б не то обстоятельство, что мне оставалось жить меньше часа, мне было просто великолепно.
Экран вновь зажегся. Ни картинки, ни разноцветных узоров, ничего. Просто слабое мерцание. И голос, то ли у меня в голове, то ли снаружи, сказал:
– Договорились.
Шею пронзило болью. Потом была темнота.
А потом вот это.
1984-й год, пятнадцать лет назад. Я снова занялся компьютерами. У меня свой компьютерный магазин на Тоттенхэм-Корт-роуд. И сейчас, когда мир приближается к новому тысячелетию, я пишу эти строки. На сей раз я женился на Сьюзен. Искал ее месяца два. У нас есть сын.
Мне под сорок. Обычно такие, как я, не доживают до сорока. Сердце останавливается. Когда ты это прочтешь, меня уже не будет в живых. Ты будешь знать точно. Увидишь, как опускают в яму гроб, куда поместились бы два человека нормального роста.
Но знай, Сьюзен, хорошая моя: мой настоящий гроб вращается по орбите вокруг Луны. Похож на летающую чайную чашку. Они вернули мне мир и тебя – ненадолго. В последний раз, когда я сказал тебе правду – тебе или кому-то похожему на тебя, ту правду, которую я знал, ты от меня ушла. Может, это была не ты, и тот я был не я, но я не хочу рисковать снова. Поэтому я запишу все, что знаю, и когда меня не станет, тебе отдадут этот рассказ вместе с прочими бумагами. До свидания, Сьюзен.
Да, они бессердечные, бесчувственные, компьютеризированные мерзавцы, пиявки, присосавшиеся к разуму человечества – того, что осталось от человечества. Но я все равно им благодарен.
Я скоро умру. Но последние двадцать минут – это были лучшие годы моей жизни.
Страницы из дневника, найденного в обувной коробке, забытой в «грейхаунде» где-то между Талсой, штат Оклахома, и Луисвиллом, штат Кентукки
Pages from a Journal, Found in a Shoebox Lift in a Greyhound Bus Somewhere Between Tulsa, Oklahoma, and Louisville, Kentucky. © Перевод Т. Покидаевой, 2007.
Понедельник, 28-е
Видимо, я уже давно гоняюсь за Скарлет. Вчера был Лас-Вегас. На стоянке у казино нашлась открытка. Там малиновой помадой было написано слово. Одно слово: «Помни». На обратной стороне – шоссе в Монтане.
Я не помню, что́ надо помнить. Я в дороге, еду на север.
Вторник, 29-е
В Монтане или, может, в Небраске. Пишу в мотеле. Снаружи беснуется ветер, я пью черный мотельный кофе – и завтра буду его пить, и послезавтра. Сегодня в закусочной маленького городка один человек произнес ее имя. «Скарлет в пути», – сказал этот мужик. Полицейский из автоинспекции – подхожу послушать, а он тему сменил.
Он рассказывал о лобовом столкновении. Битые стекла блестели на асфальте, точно бриллианты. Мужик обратился ко мне «мэм», очень любезно.
Среда, 30-е
– Достает не работа, – сказала женщина. – Достает, как на тебя люди смотрят. – Ее била дрожь. Ночь выдалась зябкой, а женщина оделась не по погоде.
– Я ищу Скарлет, – говорю.
Она стиснула мне руку, потом погладила меня по щеке, так ласково.
– Ищи, детка, ищи. Найдешь, как дозреешь. – И заскользила прочь по улице.
Это было уже не в маленьком городке. Может, в Сент-Луисе. Как понять, что ты в Сент-Луисе? Ищу перешеек, переход меж Востоком и Западом – может, он там и есть, но что-то незаметно.
Чуть позже был мост через реку.
Четверг, 31-е
Вдоль дороги заросли черники. Красная нитка запуталась в кустах. Мне страшно: а вдруг я ищу то, чего больше нет. Может, и не было никогда.
Сегодня случился разговор с женщиной, прежде любимой. В кафе в пустыне. Она там официантка, давным-давно.
– Я думала, ты едешь ко мне, – сказала она. – Похоже, я для тебя лишь очередная остановка в пути.
Мне было нечем ее утешить. Она меня не слышала. Надо было спросить у нее, где Скарлет, – может, она знала.
Пятница, 32-е
Ночью мне снилась Скарлет. Огромная и дикая, и она охотилась на меня. Во сне было понятно, какая она с виду. Просыпаюсь в пикапе, припаркованном у обочины. Какой-то парень светит фонариком мне в окно. Называет меня «сэр», просит предъявить документы.
Говорю ему, кто я, по-моему, есть и кого ищу. Он лишь смеется и уходит, качая головой. Насвистывает песенку – я такую не помню. Еду на юг, в новое утро. Иногда я боюсь, что это уже одержимость. Она идет пешком. Я еду в машине. Почему она вечно опережает меня?
Суббота, 1-е
Нашлась обувная коробка, я в ней храню всякие штуки. В джексонвиллском «Макдоналдсе» съедаю гамбургер с сыром, выпиваю шоколадный коктейль и раскладываю на столе все, что хранится в коробке: красная нитка с куста черники; открытка; полароидный снимок, найденный на пустыре, заросшем фенхелем, рядом с бульваром Сансет, – на снимке шепчутся две девчонки, лица расплывчаты; аудиокассета; какие-то золотистые блестки в крошечном пузыречке, который мне подарили в Вашингтоне; страницы, выдранные из журналов и книг. Фишка из казино. Этот дневник.
– Когда ты умрешь, – говорит черноволосая женщина за соседним столиком, – из тебя теперь смогут сделать бриллиант. Тут все по-научному. Я хочу, чтобы меня так и помнили. Хочу сиять.
Воскресенье, 2-е
Тропы, которыми ходят призраки, начертаны на земле древними словами. Призраки не пользуются автотрассами. Они ходят пешком. Может быть, я гоняюсь за призраком? Иногда я будто смотрю ее глазами. А иногда – будто она смотрит моими.
В Уилмингтоне, Северная Каролина. Пишу на пустом пляже, солнечный свет переливается на воде, и мне так одиноко.
Мы все выдумываем по ходу. Правда же?
Понедельник, 3-е
В Балтиморе, стою в переулке под осенней моросью и думаю, куда иду. Привиделась Скарлет в машине, которая ехала на меня. Скарлет сидела рядом с водителем. Лица не разглядишь, но волосы у нее были рыжие. Женщина за рулем престарелого пикапа была толстой и счастливой, и у нее были длинные черные волосы. А кожа смуглая.
Потом ночую в доме у незнакомого человека. Просыпаюсь, а он говорит:
– Она в Бостоне.
– Кто?
– Та, кого ты ищешь.
Я спрашиваю, откуда он знает, но он не желает говорить со мной. Через некоторое время просит меня уйти, ну, и вскоре я ухожу. Хочу поехать домой. Я бы с радостью, если б только знать, где мой дом. А так снова в путь.
Вторник, 4-е
В полдень проезжаю Ньюарк, вижу верхушку Нью-Йорка, уже тогда замазанную пыльной взвесью, а теперь окрашенную в ночь грозой. Это мог быть конец света.
Думаю, свет закончится в черно-белых тонах, как старое кино. (Волосы черные как смоль, моя радость, кожа белее снега.) Может быть, мир не рухнет, пока у нас есть цвета. (Губы алые как кровь, вновь и вновь напоминаю себе.)
В Бостон приезжаю под вечер. Ищу и ищу ее в зеркалах и отражениях. Бывает, вспоминаю времена, когда белые пришли в эти края, когда черные высадились на берег, спотыкаясь в кандалах. Вспоминаю времена, когда на эту землю пришли краснокожие, когда земля была моложе.
Я помню времена, когда земля была одинока.
– Разве можно продать свою мать? – так ответили первые люди, когда их попросили продать ту землю, по которой они ступали.
Среда, 5-е
Она говорила со мной вчера вечером. Точно она. Прохожу мимо телефона-автомата на улице в Метайри, штат Луизиана. Телефон звонит, я беру трубку.