ночь, боясь, что Кирсти может не дожить до рассвета. Наутро парализованная страхом Бекки, которая так и не сомкнула глаз, нарядила дочку в лучшую пижаму и завязала ей бант, перед тем как малышку отвезли в лабораторию катетеризации. Был День святого Валентина – какая ирония судьбы. Позже Бекки мне объяснила:
– Девочка всегда должна быть красивой, даже когда ей нездоровится.
Я сел в самолет, отправлявшийся в Англию, и тут же принялся делать наброски внутреннего строения аорты, легочной артерии и дефектной левой коронарной артерии Кирсти. Общепринятая на тот момент техника проведения операций при АОЛКА имела ряд ограничений и характеризовалась высоким уровнем смертности, поэтому я задался целью за время полета найти какую-нибудь альтернативу. К тому времени, когда мы пролетали над островом Ява, я уже продумал предстоящую операцию. В Австралии я регистрировался на рейс последним из пассажиров, а в Лондоне первым покидал самолет после посадки. Пока я дожидался, чтобы присоединили телескопический трап и открыли двери, старший стюард протянул мне бутылку шампанского, пожелал удачи и прошептал:
– Вы оперировали ребенка моей сестры.
Как тесен мир. Я его поблагодарил.
Добравшись до Оксфорда, я позвонил Кацумате, попросил его привести родителей Кирсти ко мне в кабинет и захватить с собой стандартную форму информированного согласия. Катетеризация сердца показала именно то, что заподозрил Арчер. Кирсти нуждалась в срочной операции.
При нашей первой встрече Бекки выглядела уставшей и осунувшейся. Она сразу догадалась, кто я такой. Ее лицо просияло, когда они с мужем вошли в мой холодный кабинет.
– Мы так рады вас видеть, – сказала она. – Как добрались?
– Хорошо. Тихо-спокойно, – солгал я. – Итак, нам пора браться за дело, правда?
Кацумата где-то раздобыл электрообогреватель, чтобы в помещении стало хоть чуточку теплее, и мы принялись обсуждать операцию. Родители Кристи объяснили, что один их родственник работал представителем фирмы, выпускающей искусственные клапаны сердца, и хорошо меня знал. Кстати, он собирался увидеться со мной на конференции в Австралии. Они выразили сожаление по поводу моей сорвавшейся поездки и огромную благодарность за то, что я вернулся, потому что они не позволили бы никому другому оперировать их малышку. Итак, молодые родители излучали энтузиазм, хотя Бекки не могла унять дрожь: страх одолевал ее. Бедняжка. После долгих томительных недель, проведенных в больнице, наконец пришел день, которого она так боялась, – день, когда она может потерять ребенка.
Обычно я делаю все, чтобы не заразиться беспокойством. Коллегам-анестезиологам в этом отношении сложнее: они присутствуют при мучительном расставании, когда родители вручают им маленького пациента. Я описал своей бригаде, какую операцию запланировал, и объяснил, почему мне кажется, что моя идея гораздо удачнее традиционной методики. Я собирался взять часть стенки аорты, состряпать из нее новую левую коронарную артерию и расположить ее ниже соответствующего участка в легочной артерии, чтобы образовалась трубка, вверху которой будет находиться смещенное начало собственной левой коронарной артерии Кристи. В результате должна была получиться новая коронарная артерия, которая поставляла бы в сердце насыщенную кислородом кровь под большим давлением прямиком из аорты, откуда она изначально и должна была поступать. Богатая кислородом кровь обеспечит необходимую подпитку мышцам отказывающего сердца и предотвратит дальнейшие сердечные приступы. Кацумату предложенный мной подход до того взволновал и заинтриговал, что он побежал собирать больничную съемочную бригаду.
Из-за тяжелой сердечной недостаточности операция была сопряжена со значительным риском. Трясущейся рукой Бекки подписала форму информированного согласия, и я вместе с ней и ее мужем зашел в детскую палату. Состояние Кирсти оказалось хуже, чем я ожидал. Если откровенно, у детей я прежде такого не видел. Она была тощей, практически без подкожного жира, ее ребра с заметным усилием поднимались и опускались, она часто дышала вследствие застоя в легких, а живот раздулся от скопившейся жидкости. Без срочного хирургического вмешательства этот чудесный ребенок не протянул бы и недели. Мысленно выругавшись, вслух я произнес:
– Я в операционную.
Майк вместе с медсестрами активно подготавливал препараты и катетеры в наркозной комнате. Он знал, что к чему, поскольку делал Кирсти наркоз перед катетеризацией сердца, а часть мониторов была по-прежнему подключена.
– Вы правда думаете, что удастся спасти ребенка? – спросил он с ходу.
Ничего не ответив, я принялся дружелюбно здороваться с медсестрами и перфузиологами, находившимися в операционной, а потом ушел в комнату отдыха. Я не хотел становиться свидетелем того, как Бекки оставляет своего ребенка с незнакомыми людьми: это всегда мучительный момент для родителей.
Когда я вернулся, Кирсти лежала на операционном столе, накрытая зелеными хирургическими простынями, которые удерживала на месте липкая пленка. На виду оставались лишь крошечная грудная клетка и раздутый живот. Любая операция на сердце должна быть обезличенной процедурой, техническим процессом.
Я присоединился к Кацумате и двухметровому Мэтью, нашему австралийскому коллеге, у раковины для мытья рук перед операцией. Пока мы в тишине обрабатывали руки антисептическим раствором, рядом с операционными лампами кто-то установил видеокамеру.
Вокруг царило возбуждение. Нам предстояло сделать нечто новаторское, таинственное и рискованное.
Когда я провел лезвием скальпеля вдоль грудины Кристи, на коже не выступило ни капли крови. Из-за шока кровь из кожных капилляров была перенаправлена к жизненно важным органам. Далее электрокоагулятор разрезал тончайший слой жировой ткани, чтобы добраться до кости. Это сопровождалось характерным жужжанием и запахом горелого, потому что ток прижигал кровоточащие сосуды, хотя таких было немного. Затем электропила прошлась вдоль ее грудины, обнажив ярко-красный костный мозг.
С помощью небольшого металлического ретрактора мы раскрыли крошечную грудную клетку, согнув и растянув суставы между ребрами и позвоночником. У младенцев мясистая вилочковая железа лежит между грудиной и околосердечной сумкой; она уже выполнила свою задачу, снабдив плод необходимыми антителами, так что мы смело ее удалили.
Электрокоагулятор продолжил свою грязную, но жизненно необходимую работу – разрезал околосердечную сумку, чтобы мы могли добраться до сердца. Изнутри полилась бледно-желтая жидкость, которую тут же удалили с помощью отсоса. Персонал трудился в полном молчании. Майк ввел гепарин, чтобы предотвратить образование тромбов в аппарате искусственного кровообращения, перфузиологи подключили многочисленные трубки, насосы и оборудование для насыщения крови и тканей кислородом, чтобы поддерживать в Кирсти жизнь, пока ее сердце будет бездействовать, а операционная медсестра Паулина сосредоточилась на том, чтобы в нужный момент мгновенно подавать мне необходимые хирургические инструменты. Мне редко приходилось о чем-то просить вслух. Для столь слаженной работы все члены команды должны быть мастерами своего дела и успеть друг с другом сработаться. С большинством из присутствовавших в операционной людей я проработал многие годы и всецело им доверял.
Когда мы раздвинули края околосердечной сумки, чтобы обнажить сердце, Кацумата громко втянул воздух и пробормотал:
– Вот дерьмо.
Зрелище и впрямь было пугающим. Майк, вернувшийся после первого перекура, склонился над простынями: комментарий Кацуматы его заинтриговал. Я согласился с тем, что на деле все оказалось еще хуже, чем мы ожидали. Остальные всё видели на экране.
Сердце, которому полагалось быть не больше грецкого ореха, в реальности оказалось размером с лимон. Раздутая правая коронарная артерия бросалась в глаза; множество ее расширенных ответвлений стремилось дотянуться до левого желудочка. Правая часть сердца активно качала кровь, стараясь противостоять повышенному давлению в легких, тогда как левый желудочек был очень увеличен и почти неподвижен. Участки омертвевших мышц чередовались с белой рубцовой тканью – таков результат многочисленных болезненных микроинфарктов, которые Кирсти перенесла за первые полгода жизни. Опасения Кацумата были уместны, но я решил не реагировать на его замечания. Нашей задачей было обеспечить сердцу нормальное кровоснабжение, чтобы девочке стало лучше. Кирсти еще была жива, и следовало потрудиться, чтобы так оставалось и дальше.
Обнажив сердце девочки, я ощутил сомнения: мудро ли я поступил, когда согласился взяться за столь сложную операцию сразу же после суточного перелета? С другой стороны, разве лучше было бы отложить операцию или вовсе от нее отказаться?
Для Кирсти другого выхода не было. Найти донорское сердце для срочной пересадки младенцу практически невозможно, поэтому «перепланировка» сосудов, снабжающих сердце кровью, была единственным шансом на спасение. Вместе с видеокамерой за происходящим в нетерпении наблюдала сама смерть, и все мы это понимали, но, раз уж я начал, обратного пути не было.
Мы подключили Кирсти к аппарату искусственного кровообращения, я дал отмашку, и его запустили. Перфузиолог включил насос, и сердце Кирсти медленно опустело. Машина взяла на себя его функцию, перенаправляя кровь от легких в камеру для искусственного насыщения кислородом. Обескровленное сердце продолжало биться, и я разрезал легочную артерию над тем местом, где от нее ответвлялась патологическая коронарная артерия. Здесь-то и должен был начинаться кровеносный сосуд. Наша задача состояла в том, чтобы, не создавая лишнего напряжения в тканях, соединить его с аортой, расположенной на пару сантиметров выше. Традиционный метод заключался в том, чтобы просто растянуть и переместить начало коронарной артерии сбоку на аорту. Проблема в том, что такой подход нередко приводил к тромбозу и закупорке артерии, поэтому я решил не отступать от своего плана.