Но общие привычки только подчеркивали различие между ними: Манек был крепкий, ширококостный, а Ом худенький, как птенчик. «Если уж кому и жениться, — думала Дина, — то, скорее, Манеку, а не Ому, восемнадцатилетнему худышке».
Дина в очередной раз задумалась о причине его болезненной худобы, заметной, когда он шнырял по квартире, и особенно бросавшейся в глаза вечерами на кухне, когда она любовалась, как ловко он месит обсыпанными мукой руками тесто и раскатывает чапати. Скалка творила волшебство в его руках. Его умение и радость, с какой он готовил, действовали гипнотически. Дине тогда хотелось бросить все дела и просто стоять и смотреть на него.
Она наблюдала за Омом все время, пока он жил в ее квартире. Он ел с удовольствием и помногу — совсем не как птенчик. То есть, было ясно — он худой не из-за недоедания. И Дину снова стали мучить прошлогодние подозрения.
— Так дело не пойдет, — сказала она Ишвару. — Благодаря тебе, юноша берет на себя большую ответственность. Но каким мужем и отцом он будет с желудком, набитым глистами?
— Почему вы так в этом уверены, Дина-бай?
— Он жалуется на головные боли и чешет интимные места. Ест много — а в результате кожа и кости. Типичные признаки.
На следующий день она дала Ишвару темно-коричневую бутыль с глистогонным средством, купленным ею в аптеке.
— Лучшего подарка к свадьбе мне не подобрать.
Розовую жидкость надо было проглотить за один раз. Ишвар внимательно все оглядел, открутил крышку и понюхал — запах был не из приятных. «Но как хорошо, — подумал он, — если Ом вылечится перед свадьбой».
— А если дело не в глистах?
— Ничего страшного. Лекарство не навредит. Подействует как слабительное. Пусть вечером поголодает, а на ночь его выпьет. Вот здесь на наклейке все написано.
Но Ишвар не настолько хорошо знал английский, чтобы разобрать что-то помимо терминов, связанных с шитьем, вроде «лифа», «рукава», «воротничка», «талии». Он просто пообещал, что заставит племянника выпить всю дозу перед сном.
Самым сложным было убедить Ома отказаться от ужина.
— Какая несправедливость! — жаловался он. — Заставить голодать повара, который испек для вас чапати!
— Ты ешь — и глисты едят. Им тоже надо поголодать у тебя в желудке. А когда ты выпьешь лекарство, они с жадностью набросятся на него — и передохнут.
Манек сказал, что видел фильм, в котором врач становится совсем маленьким, проникает в тело пациента и убивает болезнь.
— Я тоже мог бы взять крошечное ружье и перестрелять твоих глистов.
— Конечно, — сказал Ом. — Или взять крошечный зонтик и заколоть всех.
— Ты кое-что забыл, — напомнил Ишвар. — Если будешь таким маленьким, то глисты в желудке покажутся тебе кобрами или питонами. Сотни таких тварей будут кишеть вокруг, извиваться, шипеть.
— Я как-то об этом не подумал, — сказал Манек. — Проехали. Путешествие отменяется.
На следующее утро Дина отследила первые семь походов Ома в туалет, а потом потеряла им счет.
— Я умираю, — простонал он. — От меня ничего не останется.
Под вечер юноша наконец вышел из уборной шатаясь от слабости, но счастливый.
— Вышел! Похож на маленькую змею!
— Он был живой или дохлый?
— Отчаянно ворочался.
— Выходит, лекарство его не прикончило. Какой сильный паразит! Большой?
Ом на секунду задумался и вытянул руку.
— Вот такой, — и он показал расстояние от кончиков пальцев до запястья. — Дюймов восемь примерно.
— Теперь понимаешь, почему ты такой тощий? Эта гнусная тварь и ее детеныши съедали весь твой рацион. В твоем желудке сидели еще сотни маленьких желудочков. А мне никто не верил, когда я твердила: это глисты. Ничего, теперь ты быстро наберешь вес. Скоро будешь такой же крепкий, как Манек.
— У нас есть три недели, чтобы сделать из тебя сильного мужа, — сказал Манек.
— И отца полдюжины сыновей, — прибавил Ишвар.
— Не давай плохих советов, — возразила Дина. — Не больше двух. Предел — трех. Разве вы ничего не слышали о планировании семьи? И запомни, Ом, всегда относись к жене с уважением. Не ругайся, не кричи и рукам воли не давай. И будь уверен — я не потерплю керосиновых плиток на веранде.
Ишвар понял ее намек, хотя тот был очень завуалированный.
— Нет, в нашем сообществе не приняты самосожжения невест и самоубийства из-за наследства, что случается в корыстных высших кастах, — сказал он.
— Вот как? А как у вас относятся к детям мужского и женского пола? Есть предпочтения?
— Мы не можем изменять эти вещи. Все в руках Бога.
Манек слегка подтолкнул локтем Ома и прошептал:
— Вовсе не в руках Бога, а в твоих штанах
Ому понадобился день, чтобы прийти в себя от глистогонного. А уже следующим вечером Манек предложил отпраздновать возвращение аппетита друга на берегу кокосовой водой и бхел пури.
— Ты портишь моего племянника, — сказал Ишвар.
— Вовсе нет. Я угощаю его впервые. Раньше все поедал его ручной глист.
Ишвар смотрел на мужчину в дверях, стараясь понять, кто стоит перед ним: голос был знакомый, но лица он не узнавал. А потом отпрянул в ужасе — внешне изменившийся мужчина оказался сборщиком волос. Голова была тщательно выбрита и блестела, усы он тоже сбрил.
— Ты! Откуда тебя принесло? — Ишвар прикидывал, что лучше — послать его куда подальше или вызвать полицию.
Раджарам стоял с опущенной головой, не поднимая глаз.
— Вот, решил заскочить, — сказал он. — Давно не виделись, хотел узнать, работаете ли вы еще здесь.
— А куда делись твои длинные волосы? — спросил Ом, и Ишвар неодобрительно прищелкнул языком. Ему не хотелось, чтобы племянник общался с убийцей.
— Хорошо, что вы спросили об этом, — сказал Раджарам, поднимая голову. У него были пустые глаза — в них не было огня безжалостного предпринимателя. — Вы мои единственные друзья. Я нуждаюсь в вашей помощь. Но мне очень стыдно… я так и не вернул вам долг.
Ишвар с трудом сдерживал отвращение. Впутаться в криминальную историю за несколько дней до поездки за невестой — это плохой знак. Если от этого убийцы можно избавиться за несколько рупий, он денег не пожалеет. Он отступил назад, дав возможность Раджараму войти на веранду.
— Так что случилось на этот раз?
— Сплошные неприятности. Ничего, кроме них. С тех пор, как разрушили наши хижины, моя жизнь превратилась в цепь бед. Я готов отказаться от этого мира.
«Туда тебе и дорога», — подумал Ишвар.
— Извините, — вмешалась Дина, — я не очень хорошо вас знаю, но как парси говорю: самоубийство — большой грех, людям нельзя выбирать время своей смерти. Тогда можно было бы выбирать и время своего рождения.
Уставившись на ее волосы, Раджарам ответил не сразу.
— Выбор конца не имеет ничего общего с выбором прихода в мир. Они независимы друг от друга. Впрочем, в любом случае вы меня не поняли. Я имел в виду, что хочу отказаться от материального мира, стать санньяси[132], проводить жизнь, медитируя в пещере.
Дина отнеслась к этому как к такому же неправильному выбору, как и самоубийство.
— Я не согласен, — заявил Манек.
— Манек, прошу, не перебивай меня, — попросила Дина и снова повернулась к Раджараму. — А как поживает мой набор для парикмахера? Еще работает? Он сделан в Англии.
Мужчина побледнел.
— Да, прекрасно работает.
В присутствии Манека и Дины Раджарам перестал говорить.
— Могу я пригласить своих друзей на чашечку чая? Как называется то место, куда вы ходите? «Арам»?
— «Вишрам», — ответил Ишвар и порылся в кармане, прикидывая, хватит ли денег на чай. Хотя приглашение исходило от сборщика волос, но на него рассчитывать не приходилось.
Не говоря ни слова, все трое дошли до угла и сели в кафе за стоявший в отдалении столик. Повар помахал им засаленной рукой: «Пришли новые истории, — крикнул он радостным голосом. — Что расскажете на этот раз?» Портные рассмеялись и покачали головами.
— Только то, что жаждем твоего необыкновенного чая, — сказал Ишвар. — Наш друг пришел издалека повидаться с нами.
Раджарам неловко оглядывался по сторонам: он забыл, какое маленькое и открытое это кафе. Но его радовало, что шум работающих плит дает возможность поговорить без свидетелей.
— Что это за бред о санньяси? — спросил Ом.
— Я абсолютно серьезен. Мне хочется уйти от этого мира.
— А как же работа парикмахера?
— Она и положила начало проблеме. С первого дня пошли неудачи. За годы сбора волос я утратил навыки брадобрея.
Ишвар не собирался верить ничему, что говорил убийца.
— Ты хочешь сказать, что разучился стричь?
— Хуже того. Когда клиент подходит ко мне на улице и просит подровнять волосы, он уходит от меня почти лысым.
— Почему?
— Что-то находит на меня. Вместо того чтобы здесь отрезать, там убавить, словом, придать форму, я стригу наголо. По-своему, это даже забавно. Некоторые клиенты такие приятные и милые, что, когда я подношу им зеркало, говорят: «Спасибо, очень хорошо». Возможно, они щадят мои чувства, не говоря, что я плохой парикмахер. Но большинство клиентов недобрые люди. Они громко ругаются, отказываются платить, грозятся избить меня. А я просто не могу вовремя остановиться, срабатывает инстинкт сборщика волос. Я превращался в монстра. Прошел слух о маньяке с ножницами, и рядом с моим стулом никто больше не останавливался. Выбора не было. Пришлось снова заняться сбором волос. Но тут тоже возникла проблема — негде было хранить пакеты с дешевыми клочками волос, скопленными за время работы. В вашем сундуке им тоже не нашлось бы места. Нужен был небольшой склад. Помните мою хижину в поселке? Там все было завалено волосами.
Раджарам в отчаянии заломил руки и покачал головой.
— Если б каждую неделю добывать по косице в двенадцать — четырнадцать дюймов, я мог бы прожить. Этого хватило бы на еду раз в день. Но мне не везло.
— А как же мешочки, которые ты оставил у Шанкара? — перебил его Ом. — Там были длинные волосы.