— Я приду туда.
— А как твой экзамен? — спросила Дина.
— Он закончится в три.
— А как насчет того экзамена, что будет через день? — Дине хотелось отговорить Манека от этой затеи. Ей было не по себе от его решения пойти на кремацию нищего. — Разве тебе не нужно сразу вернуться домой и засесть за учебники?
— Сразу после кремации так и сделаю.
— Простите, я на минутку, — сказала Дина и вышла с веранды. — Манек, — позвала она юношу из задней комнаты. Он пожал плечами и вышел за ней.
— Что за ерунда? Почему тебе надо туда идти?
— Потому что я так хочу.
— Мне не до шуток! Ты знаешь, как я боюсь этого человека и мирюсь с его обществом только потому, что он оберегает квартиру. Нет необходимости устанавливать с ним близкие отношения.
— Не хочу с вами спорить, тетя. Но на кремацию я пойду.
Дину озадачила его решимость, но она отнесла ее на счет напряжения перед экзаменами.
— Хорошо. Вижу, тебя не остановить. В таком случае я пойду с тобой. — «Все-таки какой-никакой пригляд», — подумала она.
Они вернулись на веранду.
— Мы обсудили завтрашний день, — сказала Дина. — Я тоже пойду на кремацию.
— Как замечательно! — обрадовался Хозяин. — Не знаю, как вас благодарить! Я тут подумал — в каком-то смысле хорошо, что Ишвар и Ом уехали два дня назад. Печаль омрачила бы свадьбу. А такое событие, как и смерть, случается лишь однажды.
— Как верно сказано, — согласилась Дина. — Хорошо если бы все это понимали. — Ее удивило, как точно его слова отражали ее собственные мысли.
Хозяин Нищих разрешил всем своим подопечным не работать в день кремации. Собрание на тротуаре хромых, слепых, безруких, безногих, увечных, с изуродованными лицами людей не могло не привлечь много народу. Все интересовались, не открыла ли какая-нибудь больница из-за недостатка места здесь свое отделение.
Дина и Манек присоединились к Хозяину, который пил чай в «Вишраме».
— Только взгляните на этих зевак, — сказал он с отвращением. — Для них это цирк.
— И никто не бросил ни одной монетки, — отметила Дина.
— Ничего удивительного. Жалость отвешивается в малых дозах. А когда много нищих собралось в одном месте, все делают вот так, — и он приложил к глазам кулаки, словно держал бинокль. — Для них это ярмарочное представление. Люди забывают, насколько уязвимы они сами, несмотря на свои рубашки, туфли и портфели; ведь безжалостный мир в мгновенье ока может лишить их всего, и тогда они окажутся в том же положении, что и мои нищие.
Манек слушал неумеренную болтовню Хозяина, пытавшегося скрыть за словами боль. Почему люди стесняются своих чувств? Будь то ярость, любовь или горе — они всегда стараются выдать их за что-то другое. А некоторые еще претендуют на то, что их чувства сильнее и глубже, чем у остальных. Небольшое раздражение выдают за приступ сильного гнева, а где достаточно улыбки или короткого смешка разражаются истерическим смехом. И то и другое бесчестно.
— Равнодушие людей, — сказал Хозяин, — объясняется еще одним важным фактором. В нашем бизнесе, как и в остальных, все решают три вещи — местоположение, местоположение и еще раз местоположение. Если всех этих нищих поставить не у «Вишрама», а около главного храма или места паломничества, деньги потекут рекой.
Тело Шанкара лежало на похоронных носилках из свежего бамбука у задней двери «Вишрама» рядом со складским помещением, где хранились тарелки, кухонная утварь, лишние плиты и топливо. Хозяин объяснил, что лицо покойного закрыли, потому что вынести такое зрелище было невозможно. Изуродованное тело закрывала простыня, а поверх нее лежало покрывало из свежих цветов — роз и лилий.
Глядя на погребальное ложе, Манек подумал, что, возможно, похоронная процессия началась для родителей Авинаша от морга. А может, им разрешили взять тело домой для вознесения молитв? Наверное, все зависит от сохранности тела и от того, как долго оно способно находиться при комнатной температуре. В не кондиционированном мире. Где все кончается плохо.
— Любезно со стороны работников «Вишрама» позволить Шанкару лежать здесь перед последней дорогой, — сказала Дина.
— Любезность здесь ни при чем. Я хорошо заплатил повару и официанту. — Хозяин вытянул шею и, посмотрев в окно, помахал только что подошедшим четырем мужчинам. — Ну все. Можно начинать.
Этих мужчин, носильщиков с вокзала, Хозяин нанял, чтобы нести носилки.
— У меня не было выбора, — оправдывался он. — Я единственный родственник. Конечно, я буду время от времени подставлять свое плечо, ради уважения к брату, но никто из нищих сделать это не сможет. Все они слабые. Если они возьмутся, носилки могут рухнуть.
Для Шанкара он ничего не пожалел — закупил лучшие благовония, масло и сандаловое дерево. Все это дожидалось своего часа на месте погребения, там же ждал их опытный махапатра, проводящий погребальные церемонии. Заготовили также корзины с лепестками роз, чтобы плакальщики осыпали ими носилки во время долгого пути. После окончания траурной церемонии Хозяин должен сделать пожертвование храму от имени Шанкара.
— Меня беспокоит только одна вещь, — сказал он. — Как бы остальные нищие не решили, что подобного пышного прощания удостоится каждый из них.
После четырех часов к месту кремации двинулась самая медленная процессия, когда-либо шедшая по улицам города. Большинство калек передвигались с черепашьей скоростью. Некоторые из-за уродств шли, почти прижавшись к земле, и использовали плечи, как рычаги. Другие ползли на боку, как крабы. Были и такие, что, сложившись пополам, шли на четвереньках с задранными кверху задами, похожими на горбики верблюдов. По негласному соглашению процессия еле плелась, но настроение у всех было хорошее — нищие смеялись и болтали между собой, получая удовольствие от новых впечатлений, так что создавалась иллюзия скорее праздника, а не похорон.
— Как грустно, — произнесла с неодобрением Дина. — Случилась смерть, а траура нет.
— Что вы хотите, тетя? — сказал Манек. — Они, возможно, завидуют Шанкару. — «А впрочем, какое значение имеет траур», — думал он. Мог и он лежать на погребальных носилках, и ничего в мире не изменилось бы.
Хозяин перемещался вдоль колонны, как линейный монитор, следя, чтобы не было бессмысленных задержек. Когда он оказался у конца процессии, Дина его позвала.
— Ни Манек, ни я никогда не были на индуистских похоронах, — призналась она. — Как нам себя вести?
— Естественно, — ответил Хозяин. — Своим присутствием вы оказали честь Шанкару. Пуджари произнесёт молитвы. Я поднесу огонь к погребальному костру, а в конце расколю череп, потому что у Шанкара не было сына.
— А это не тяжелое зрелище? Мне говорили, что запах очень сильный. И действительно видно, как горит плоть?
— Да, но не беспокойтесь. Это прекрасное зрелище. Вы уйдете с легким сердцем, чувствуя, что Шанкара достойно проводили в вечность, где, надеюсь, платформа ему больше не понадобится. После погребального костра я всегда испытываю подъем — ощущение завершенности, спокойствия, совершенного баланса между жизнью и смертью. Именно поэтому я иногда хожу на кремацию чужих людей. Если у меня есть свободное время и я вижу похоронную процессию, я присоединяюсь к ней.
И он заторопился к началу колонны, чтобы успокоить недовольных полицейских. Еле плетущиеся нищие раздражали постовых, на взгляд блюстителей порядка, скорость калек была слишком уж ничтожная. «Пошевеливайтесь!» — то и дело покрикивали они. Их вообще раздражало любое медленное движение — будь то машины, повозки, бродячие собаки или люди. Исключение составляли разве только коровы. Горя желанием поскорее перевести колонну через оживленный перекресток, они махали руками, свистели, кричали и просили, жестикулировали, бросали угрожающие взгляды, хватались за головы и размахивали кулаками. Но все эти отработанные приемы ни к чему не приводили: несуществующие конечности не реагировали — каким бы резким ни был свист или яростным жест.
Носильщики при вокзале, привыкшие быстро передвигаться с тяжелым багажом, тоже с трудом приспосабливались к необычной скорости колонны. Как только слова гимна «Ram naam satya hai!»[138] начинали звучать тише, носильщики понимали, что вырвались вперед и останавливались, пережидая, когда расстояние сократится.
На полпути к месту кремации, после часа изматывающего шествия, небольшой полицейский отряд в касках, размахивая дубинками, без всякого предупреждения преградил путь колонне. Мужчины, державшие носилки, шарахнулись в сторону, и труп Шанкара скатился вниз. Визжа от ужаса, нищие попадали на землю. Розовые лепестки из полдюжины корзин покрыли мостовую нежным покровом.
— Теперь понимаешь? Вот почему мне не хотелось тебя отпускать, — проговорила тяжело дыша Дина, когда они с Манеком добежали до тротуара. — Неспокойные времена — беда приходит без предупреждения. Что делают эти идиоты полицейские? Почему они бьют нищих?
— Может, опять хватают людей для трудовых лагерей? Как было с Ишваром и Омом?
Затем так же внезапно полицейский отряд прекратил бесчинствовать. Главный полицейский извинился перед Хозяином за нарушение священного таинства.
— Я сам благочестивый человек и уважаю религиозные обряды. Произошла досадная ошибка. Все это по невежеству.
По его словам, до них дошла информация, что в городе проходит с непонятными политическими целями издевательская похоронная церемония, которая, скорее всего, нарушает закон о чрезвычайном положении. Особенное подозрение вызвал тот факт, что в церемонии участвует много нищих.
— Решили, что переодетые политические активисты устроили уличное представление, изобразив членов правительства в виде плутов и мошенников, паразитирующих на обнищании нации. Сами знаете, как это бывает.
— Объяснимая ошибка, — согласился Хозяин, приняв извинение. Его больше обеспокоила беспечность тех, кто готовил носилки — они явно проявили небрежность, привязывая тело Шанкара — слишком уж легко оно скатилось. В то же время он понимал, что вина работников простительна: вряд ли они имели дело с такими сложными останками.