— Какое красивое! — восхитилась Руби, развернув его. — Просто роскошное! А что с этим уголком? Почему он не закончен?
— Не хватило материала.
— Какая жалость! — Руби задумалась на мгновение. — А знаешь, у меня есть немного красивой ткани. Как раз хватит, чтобы закончить.
— Спасибо. — Но для себя Дина решила, что все оставит как есть.
Ночью, лежа в постели под этим одеялом, Дина перечисляла в уме множество событий, соединенных вместе лоскутами, которые она сшивала с помощью иголки, нитки и любви. Если что-то забывалось, одеяло само подсказывало ей ответ. Свет, падающий из открытого окна, был достаточно яркий — его хватало, чтобы рассмотреть пестрые клочки. Запечатленная в одеяле история ее жизни.
Однажды ночью Нусван и Руби постучали в ее дверь и вошли без спроса. Она как раз находилась где-то в середине истории.
— Дина? Тебе что-то нужно?
— Нет.
— С тобой все в порядке?
— Конечно.
— Нам послышались голоса, — сказала Руби. — Мы подумали, что ты разговариваешь во сне — может, сон плохой приснился или еще что.
Так Дина узнала, что теперь она не мысленно обращается к прошлому, а проговаривает его вслух.
— Нет, я просто молилась. Простите, что побеспокоила вас.
— Ничего, — ответил Нусван. — Но я не разобрал, какую ты читала молитву. Надо тебе взять уроки дикции у приемника дастура «Обними меня» в храме огня.
Посмеявшись этой шутке, супруги вышли из спальни.
— Помнишь, какой она была после смерти Рустама? Почти каждую ночь выкрикивала его имя, — прошептал Нусван.
— Это было так давно. С чего бы ей опять волноваться из-за этого?
— Возможно, она так и не сумела это пережить.
— Да. Наверное, от некоторых вещей оправиться невозможно.
Оставшись одна, Дина сложила лоскутное одеяло. Его узоры вызывали из молчания непрошеные слова — значит, его нужно убрать навсегда. Дину пугала исходящая от него магия — не известно, куда она могла ее привести. Ей не хотелось испытывать судьбу.
Нусван перестал дразнить Дину — она никак не реагировала, и ему стало неинтересно. Иногда, сидя в своей комнате, он вспоминал свою прежнюю, упрямую, несдержанную сестренку и жалел, что ее больше нет. «Да, — вздыхал он, — вот что делает жизнь с теми, кто не усваивает ее уроки — она ломает их и укрощает дух. Однако теперь Дине хотя бы не придется трудиться из последних сил — о ней есть кому позаботиться».
Вскоре уволили служанку, которая приходила по утрам убираться, протирать полы и пылесосить. Нусван объяснил это тем, что «негодяйка хотела больше денег, ссылаясь на то, что в доме стало больше жильцов».
Дина намек поняла и взяла уборку на себя. Женщина поглощала в себя все, как огромная губка, а оставшись одна, отжимала себя насухо, и процесс возобновлялся.
Теперь Руби подолгу отсутствовала. Правда, перед уходом всегда осведомлялась, не нужна ли ее помощь. Дина не удерживала золовку, ей нравилось быть дома одной.
— Благодаря Дине, я теперь могу восстановить свое членство в клубе «Уиллингтон», — сказала Руби как-то вечером Нусвану. — Прежде на это не хватало денег.
— Дина — одна на миллион, — согласился муж. — Я всегда это говорил. Да, у нас были стычки и споры, правда, Дина? Особенно относительно замужества. Но меня всегда восхищали твоя сила и упорство. Никогда не забуду, с каким мужеством ты перенесла гибель Рустама на третью годовщину вашей свадьбы.
— Нусван! Ну зачем вспоминать об этом за обедом и волновать бедняжку Дину?
— Виноват, виноват! — И Нусван послушно поменял тему, переключившись на чрезвычайное положение. — Проблема в том, что из него ушло первоначальное эмоциональное напряжение. Ушел страх, который дисциплинировал людей, делал их пунктуальнее и трудолюбивее, этот страх ушел. Правительству надо что-то предпринять, чтобы оживить программу.
Теперь за обедом не поднимался вопрос о ее замужестве. «В сорок три года вопрос исчерпан — товар залежался», — сказал Нусван жене.
Воскресными вечерами они играли в карты.
— А ну, поторапливайтесь, — созывал Нусван женщин ровно в пять. — Пришло время карт.
Брат неукоснительно соблюдал этот ритуал, который хоть как-то поддерживал в нем мечту о крепкой семье. Иногда, если заходил гость, они вчетвером играли в бридж. Но чаще всего игроков было трое, и они часами играли в рамми под давлением Нусвана, видевшего в этом признак семейного счастья.
— Вы знаете, что Индия — родина карт? — спрашивал он.
— Что ты говоришь? — восклицала Руби. Знания Нусвана всегда ее потрясали.
— Да. И шахмат тоже. Существует теория, что игра в карты ведет происхождение от шахмат. Европа познакомилась с картами только в тринадцатом веке через Ближний Восток.
— Невероятно, — сказала Руби.
Нусван сбросил карты лицевой стороной вниз и объявил:
— Рамми.
После объявления комбинации Нусван стал анализировать ошибки других игроков.
— Нельзя было сбрасывать червового валета, — сказал он Дине. — Поэтому ты и проиграла.
— Решила рискнуть.
Нусван собрал карты и стал тасовать.
— Кто сдает? — спросил он.
— Я, — ответила Дина и взяла колоду.
Эпилог: 1984
Ранним утром самолет из Дубая с большой задержкой доставил Манека на родину. Как молодой человек ни старался выспаться в самолете, ему не удалось — мешали вспышки на экране: в туристическом салоне смотрели фильм. И вот теперь он с заспанными глазами стоял в очереди на таможенный досмотр.
Аэропорт расширялся, и пассажиров согнали во временную конструкцию из рифленого железа. Перестройка, как вспомнилось Манеку, началась здесь еще восемь лет назад, когда он только летел в Дубай. Жаркие волны, ударяясь о раскаленный металл конструкции, рикошетом били по людям. Запахи пота, сигаретного дыма, дешевого одеколона и дезинфекции носились в воздухе. Люди обмахивались паспортами и таможенными декларациями. Кто-то потерял сознание. Два служителя пытались привести мужчину в чувство, посадив у работающего вентилятора на столе таможенного офицера. Послали за водой.
После небольшого перерыва возобновилась проверка багажа. Стоящий сзади пассажир жаловался на медлительность таможенников, и Манек пожал плечами:
— Может быть, им сообщили, что сегодня из Дубая везут большую порцию контрабанды.
— Да нет, здесь все время так, — сказал мужчина. — Особенно если рейсы с Ближнего Востока. Ищут драгоценности, слитки золота, электронику. — Мужчина объяснил рвение таможенников тем, что правительство недавним указом установило размеры бонуса таможенникам, изловившим контрабанду. — Так что теперь они землю носом роют.
Офицер, осматривая багаж Манека, запустил руки под одежду и шарил там. «А вдруг нельзя было провозить мышеловку», — подумал Манек. Изрядно все перерыв, офицер вытащил руки и неохотно пропустил молодого человека.
Манек прижал вещи и закрыл чемодан. Выйдя на улицу, подозвал такси и попросил отвезти его на железнодорожный вокзал. Водитель отказался туда ехать.
— Это как раз район беспорядков. Там опасно.
— Что за беспорядки?
— Разве вы не знаете? Там бьют, режут и сжигают живьем.
Манек не стал пререкаться с шофером и подошел к другому таксисту. Однако все отказывались ехать, ссылаясь на вооруженные столкновения. Некоторые советовали ему провести какое-то время в гостинице, пока ситуация не прояснится.
Расстроенный Манек предложил очередному водителю дополнительное вознаграждение.
— Я удвою сумму на твоем счетчике. Мне надо срочно домой. У меня умер отец. Если опоздаю на поезд, пропущу похороны.
— Дело не в деньгах, господин. Ваша жизнь и моя стоят намного больше. Ладно, садитесь, сделаю, что смогу. — Таксист щелчком включил счетчик.
Такси с трудом выбралось из ряда машин, занявших подъезды к аэропорту, и вскоре они уже ехали по шоссе. Иногда, отрываясь от дороги, водитель поглядывал на пассажира в зеркало заднего вида. Манек поймал его взгляд.
— Вам следовало бы сбрить бороду, господин, — сказал шофер. — Вас могут принять за сикха[150].
Манек очень гордился своей бородой, и ему было все равно, за кого его примут. Бороду он начал отращивать два года назад и все это время тщательно заботился о ней.
— Почему меня должны принять за сикха? Тюрбана на мне нет.
— Многие сикхи теперь не носят тюрбаны, господин. Но без бороды было бы безопаснее.
— Безопаснее? Почему?
— Разве вы не знаете? Сейчас повсюду убивают сикхов. Уже три дня жгут их магазины и дома, режут юношей и мужчин. А полиция только суетится и делает вид, что охраняет места их поселений.
Шофер переехал на крайнюю левую полосу — их нагоняла колонна армейских грузовиков. Он обратился к Манеку через плечо, стараясь перекричать грохот машин: «Это Войска пограничной безопасности. В газетах писали, что они войдут сегодня в город».
Колонна проехала, и таксист заговорил нормальным голосом.
— Погранвойска — наши лучшие военные силы. Первая линия защиты против агрессора. А сейчас им приходится охранять границы между нашими городами. Какой позор для страны!
— Но почему только сикхов?
— Не понял, господин.
— Ты сказал, режут сикхов.
Таксист недоверчиво посмотрел в зеркало. Пассажир что, прикидывается несведущим? Но, подумав, решил, что вопрос задан всерьез.
— Все началось три дня назад, когда убили премьер-министра. Ее застрелил охранник из сикхов. То, что происходит, — ответная месть.
Шофер обернулся к Манеку.
— Где вы были, господин, если не слышали о случившемся?
— Про убийство я знаю, но про волнения не слышал. — Манек смотрел на трещины в виниловой обивке сиденья перед ним и на потертый воротничок шофера. На шее мужчины зрели небольшие чирьи. — Я был очень занят, торопился, чтобы приехать вовремя на похороны отца.
— Понимаю, — сочувственно произнес таксист. — Нелегко вам. — Он свернул в сторону, чтобы не сбить собаку, рыжеватую дворняжку, облезлую и тощую.