После этого манерного заявления святой человек сменил тон и, наклонив голову, спросил нормальным голосом:
— Ты кто?
— Помнишь Ишвара и Ома? Портных, которые одалживали тебе деньги в прежнем воплощении? Тогда ты еще был при волосах. Я жил с ними в одной квартире. — Сборщик волос призадумался, и тогда Манек прибавил: — С тех пор я отрастил бороду — может, поэтому ты меня не узнаешь?
— Вовсе нет. Бал Бабу не обманешь ни новой прической, ни бородой, — величаво ответил тот. — Так что ты хочешь знать?
— Ты шутишь.
— А ты попробуй. Спрашивай о работе, здоровье, женитьбе, планах, жене, детях, образовании — о чем хочешь. Я на все вопросы отвечу.
— Ответы я знаю. Сам хочу задать вопрос.
Бал Баба неодобрительно посмотрел на Манека, его гладкое лицо омрачилось досадой — всякого рода загадочные высказывания он считал своей прерогативой. Пересилив себя, он снова засиял просветленной улыбкой.
— Немного подумав, я понял, о чем хочу спросить, — сказал Манек. — Как помочь человеку, у которого такая же лысая голова, как у тебя?
— Это просто. В Фонде Бал Бабы продается по приемлемой цене лосьон для роста волос, в цену не включены расходы по пересылке и правилам пользования. В его основе редкие гималайские травы, его действие волшебно. Через несколько недель лысина зарастает густой шевелюрой. Потом человек приходит сюда, я беру у него несколько вновь отросших волосков и отвечаю на вопросы.
— И тебе никогда не хочется отрезать волосы? Для своей коллекции?
Бал Баба налился гневом.
— То было в другой жизни, с другим человеком. С этим покончено, разве не ясно?
— Понимаю. А тебе не хотелось навестить Ишвара и Ома после возвращения с Гималаев? Возможно, у них есть вопросы к тебе?
— Бал Баба не может позволить себе разгуливать по гостям. Он привязан к этому месту, чтобы у людей была возможность даршана.
— Ясно, — сказал Манек. — В таком случае не буду тратить твое драгоценное время. Тысячи людей ожидают своей очереди.
— Да обретешь ты блаженство покоя, — произнес Бал Баба, воздевая руку в возвышенном прощании. Но глаза его оставались злыми.
Манек решил вернуться сюда завтра утром вместе с Омом и Ишваром, благо его рейс был поздно вечером. Отличная будет шутка — собьют спесь с Бал Бабы. И заработают очки, припомнив его былые деяния.
Выход был с другой стороны палатки, там за шатким столом, заваленным письмами и конвертами, сидел мужчина и что-то писал. Манек уставился на него, пытаясь понять, где они встречались. Затем взгляд его упал на пластиковый пакетик в кармане его рубашки, набитый карандашами и шариковыми ручками. И тут Манеку вспомнились поезд и пассажир с хриплым голосом.
— Простите, вы случайно не корректор?
— Был в прошлом, — ответил мужчина. — Васантрао Валмик к вашим услугам.
— Вам не узнать меня, потому что я отпустил бороду, но много лет назад мы ехали с вами в одном поезде — вы еще тогда собирались серьезно заняться лечением горла.
— Ни слова больше, — сказал мистер Валмик, сияя от удовольствия. — Я все прекрасно помню и никогда не забывал вас. Мы тогда говорили о многом, не так ли? — Он тихо засмеялся и закрутил колпачок на ручке. — Так редко встречаешь людей, которые умеют слушать. Большинство начинают нервничать, как только заводишь рассказ о своей жизни. Но вы были идеальным слушателем.
— Я получил тогда большое удовольствие. Ваш рассказ сократил время путешествия. Кроме того, ваша жизнь очень интересна.
— Вы очень добры. Но открою вам тайну: все жизни интересны.
— Только не моя.
— Вы ошибаетесь. Как-нибудь расскажите мне вашу жизнь от начала до конца — ничего не сокращая. Вы должны это сделать. Это очень важно.
Манек улыбнулся.
— Но почему?
Мистер Валмик раскрыл глаза от удивления.
— А вы не понимаете? Это важно, потому что помогает вам вспомнить, кто вы есть. Тогда можно двигаться дальше — без страха растерять себя в этом вечно меняющемся мире.
Он замолчал и дотронулся до кармана с ручками.
— Мне очень повезло: я рассказал мою историю дважды. Первый раз — вам в поезде, а второй раз — очаровательной даме во дворике при суде. Но с тех пор прошло много времени. Я жажду встретить нового слушателя. Да, когда рассказываешь свою жизнь, как бы восстанавливаешь себя.
— Каким образом?
— Не могу сказать, но чувствую это здесь. — И мистер Валмик приложил руку к карману рубашки.
Он что, чувствует это шариковыми ручками? Нет, конечно же, корректор имел в виду сердце.
— А чем вы сейчас занимаетесь, мистер Валмик?
— Я заведую почтовыми заказами Бал Бабы. Он делает предсказания и по почте тоже. Люди посылают ему свои волосы. Я открываю конверты, выбрасываю волосы, забираю деньги и пишу ответы на вопросы.
— Вам это нравится?
— По правде говоря, очень. Здесь неограниченные возможности. В ответах я могу использовать самые разные формы — эссе, прозаическую поэму, поэтическую прозу, афоризмы. — Погладив карман с ручками, он продолжил: — Мои любимые малышки трудятся изо всех сил, создавая один вымысел за другим, и эти вымыслы для адресатов реальнее, чем их настоящая печальная судьба.
— Рад был вас повидать, — сказал Манек.
— А когда мы встретимся снова? Вы должны рассказать мне все о себе.
— Может быть, завтра. Я собираюсь привести двух своих друзей к Бал Бабе.
— Прекрасно, прекрасно. До встречи.
У выхода служитель протянул Манеку латунную миску, в которой позвякивали монеты.
— Любое пожертвование приветствуется.
Манек бросил в миску несколько монет, чувствуя, что потратил их не зря.
В ответ на звонок Манека дверь слегка приоткрылась. Фигура с худыми, похожими на палки запястьями ничем не напоминала ту тетю Дину, с которой он расстался восемь лет назад. Восемь лет, разумеется, не могли пройти бесследно, но тут кто-то еще потрудился.
— Что вам надо? — спросила Дина, подаваясь вперед. Ее глаза казались крошечными точками под линзами вдвое толще тех, которые она носила при нем. Черные волосы почти не пробивались сквозь седину.
— Тетя, — проговорил Манек сдавленным голосом. — Это я, Манек.
— Кто?
— Манек Кохлах, ваш жилец.
— Манек?
— Я отпустил бороду. Поэтому вы не узнаете меня.
Дина подошла ближе.
— Да. У тебя борода.
Голос ее звучал равнодушно. «Глупо было ожидать чего-то от этой встречи», — подумал Манек.
— Я заезжал к вам на квартиру… но… вас там не застал.
— Иначе и быть не могло. Квартира не моя.
— Я очень хотел видеть вас, и портных, и…
— Нет больше портных. Входи. — Дина закрыла за ним дверь и пошла впереди, осторожно ступая и придерживаясь за стены и мебель в полутемной прихожей.
— Присаживайся, — сказала она, когда они вошли в гостиную. — Ты появился так неожиданно. Можно сказать — ниоткуда.
В ее голосе ему послышалось осуждение. Манек покорно кивнул — крыть было нечем.
— А бороду ты сбрей. Она похожа на туалетную щетку.
Манек засмеялся, и Дина тоже — коротким смешком. Он с радостью отметил прежние серебристые нотки в ее смехе, но этого было мало, чтобы преодолеть отчуждение. Комната, в которой они сидели, была богато обставлена. Дорогая старинная мебель, антикварный фарфор в стеклянных горках, изысканный персидский ковер на стене.
— Обещаю, тетя, в следующий раз бороды не будет.
— Может, тогда я быстрее тебя признаю. — Дина хотела было поправить шпильку в волосах, но ей это не удалось. — Глаза совсем не видят. Морковки, которые ты заставлял меня есть, закончились. Мои глаза уже не спасти.
Манек неуверенно засмеялся, но Дина на этот раз его не поддержала.
— Ты долго не приезжал. Еще несколько лет, и я совсем ослепну. Даже сейчас я смутно вижу тебя.
— Я был далеко. Работал в Дубае.
— Ну и как там?
— Не знаю… пусто.
— Пусто?
— Пусто… как в пустыне.
— Но эта страна ведь и находится в пустыне. — Дина помолчала. — Ты не написал мне оттуда.
— Простите. Но я никому не писал. Это казалось… бессмысленно.
— Да. Бессмысленно, — повторила она. — Да и адрес мой изменился.
— А что случилось с квартирой, тетя?
Дина рассказала ему.
Манек наклонился и прошептал:
— А вам здесь хорошо? Нусван не огорчает вас? — И понизив голос еще больше: — Еды вам хватает?
— Можешь не шептать, в доме никого нет. — Дина сняла очки, протерла их краешком юбки и снова надела. — Еды больше, чем мне надо.
Манек неуверенно заерзал на стуле.
— А как поживают Ишвар и Ом? Где они теперь работают?
— Они не работают.
— На что тогда они живут? У Ома ведь жена и дети?
— Нет у него ни жены, ни детей. Они теперь нищие.
— Простите, тетя, что вы сказали?
— Они оба нищие.
— Не может быть! Это невозможно! Я хочу сказать — как им не стыдно? Если нет портняжной работы, можно найти другую. Ведь…
— Как можешь ты судить, если ничего не знаешь? — оборвала его Дина.
Ее язвительный тон охладил его пыл.
— Пожалуйста, расскажите мне, что случилось.
Пока она говорила, холод ножом вошел в его тело, и он сидел, оцепенев, неподвижный, как статуэтки в стеклянной горке.
Когда она закончила рассказ, он по-прежнему не шевелился. Дина наклонилась и потрясла его за коленку.
— Ты слушаешь?
Манек слегка кивнул. Слабые глаза женщины не уловили этого мимолетного движения, и она повторила свой вопрос уже с раздражением:
— Так ты слушаешь? Или я просто сотрясаю воздух?
На этот раз он заговорил.
— Да, тетя, я слушаю. — Голос его звучал безжизненно.
«И лицо такое же безжизненное», — подумала она.
— Ты не узнал бы их, если б увидел. Ишвар совсем усох — не потому что нет ног, он весь как-то съежился. А Ом, напротив, раздался. Последствие кастрации.
— Да, тетя.
— А помнишь, как мы вместе готовили?
Он кивнул.
— Помнишь котят?