Он снова кивнул.
Дина сделала еще одну попытку вдохнуть в него жизнь.
— Сколько сейчас времени?
— Половина первого.
— Если не торопишься, можешь увидеть Ишвара и Ома. Они придут сюда в час.
Голос молодого человека вибрировал от переполнявших его эмоций, но не тех, которых ждала Дина.
— Простите, я не могу остаться. — К отказу примешивался ужас, слова вылетали в спешке. — Понимаете, срочные дела… завтра уже улетаю, маминых родственников надо повидать, кое-что купить — да и в аэропорт. Может быть, в следующий раз.
— В следующий раз. Хорошо. Будем ждать следующего раза.
Они встали и направились к выходу.
— Подожди, — остановила его Дина у самых дверей. — У меня есть кое-что для тебя.
Так же осторожно ступая, она вернулась с коробкой в руках.
— Ты оставил ее в моей квартире.
Шахматы Авинаша.
— Спасибо. — Манек покачнулся, но голос его прозвучал спокойно. Он протянул руку, чтобы взять коричневую коробку, но вдруг замешкался.
— На самом деле они не нужны мне, тетя. Оставьте себе.
— А что мне с ними делать?
— Отдайте кому-нибудь… вашим племянникам?
— Ксеркс и Зарир не играют. Они всегда заняты.
Манек понимающе кивнул.
— Спасибо, — повторил он.
— Пожалуйста.
Манек покрутил коробку в руках, любовно погладил ее края.
— До свидания, тетя.
Дина молча кивнула. Манек наклонился к ней и легко чмокнул в щеку. Она подняла руку, как бы желая помахать вслед, отступила назад и стала закрывать дверь. Манек повернулся и торопливо поспешил по мощенной булыжником дорожке.
Услышав, как дверь захлопнулась, Манек остановился. Он был уже в конце дороги, под деревом. В зелени ветвей пела птица. Глядя на коробку, он слушал пение. На него что-то капнуло, и он поспешил отпрыгнуть. Пальцы нащупали на голове липкую слизь, он снял ее листьями и вытер пальцы. Теперь на дереве осталась только ворона, певчая птичка улетела. Интересно, кто из них постарался? Отец говорил, что помет вороны приносит исключительную удачу.
Манек взглянул на часы — без двадцати час. Скоро появятся Ишвар и Ом. Если он задержится на несколько минут, то их увидит. И они увидят его. Но — что он им скажет?
Он стал ходить взад-вперед по тихой улице за домом. Дойдя до конца улицы, поворачивал и возвращался к дому Дины. Через какое-то время он увидел, как двое нищих появляются из-за угла. Один, безногий, сидел, тяжело обмякнув, на тележке с колесами. Другой тянул тележку, перекинув веревку через плечо. Лишний вес смотрелся на нем странно, словно одежда на вырост. Под мышкой он нес сломанный зонтик.
«Что я скажу им?» — в отчаянии подумал Манек.
Они подошли ближе, и тот, что сидел на тележке, встряхнул железную банку с монетками.
— Господин, подайте денежку, — робко попросил он.
«Ишвар, это же я, Манек! Неужели ты не узнаешь меня?» — слова бились в нем, но не находили выхода. — «Ну, скажи что-нибудь, — приказал он себе, — скажи скорей!»
Теперь стал клянчить милостыню и второй: «Подайте денежку, господин!» У него был высокий, пронзительный голос, смотрел он с вызовом и насмешкой. Нищие застыли выжидающе — протянутые руки, позвякивающие монеты.
«Ом! Какое кислое у тебя лицо, друг! Ты забыл меня?»
Но слова любви и печали застыли у него на губах.
Безногий закашлялся и сплюнул. В слюне была кровь. Тележка покатилась дальше, и Манек увидел, что Ишвар сидит на подушке. Нет, то была не подушка, а что-то грязное и мятое, сложенное в несколько раз до размеров подушки. Лоскутное покрывало.
Подождите, хотел он крикнуть, подождите меня. Ему хотелось побежать следом, вернуться вместе с ними к тете Дине, сказать ей, что он передумал.
Но ничего этого он не сделал. Нищие свернули на мощенную булыжником дорожку и скрылись из вида. Только слышалось поскрипывание колес по неровным камням. Потом и оно стихло, и Манек продолжил путь.
Манек торопливо прошел мимо крикетного поля, мимо палатки Бал Бабы, мимо раненого плотника на обочине и замедлил ход, только оказавшись в знакомых местах. На гостинице «Вишрам» висела новая неоновая вывеска. Теперь бывшее второсортное кафе, прихватившее соседние магазины, имело вид преуспевающего ресторана. Бессмысленно горящие на солнечном свете буквы издавали легкий жужжащий звук и вибрировали. «Заходите, ешьте, пейте, отличное кондиционирование, уют и комфорт» — гласило объявление под неоновой вывеской.
Манек вошел внутрь, и его сразу подвели к сверкающему стеклянной столешницей столику. Официант в аккуратной униформе подошел с большим меню на глянцевой бумаге. Манек положил шахматы на пустой стул рядом и заказал кофе.
Наступило время обеда, и в зале было много народу. Официант торопливо прошел мимо со стаканом воды:
— Кофе сейчас приготовят, господин. Подождите минуты две.
Манек кивнул. Из приемника, стоявшего на полке над кассой, лилась скучная инструментальная музыка, почти не слышная из-за шума в зале. Манек обвел взглядом соседние столики, за ними сидели офисные работники в рубашках типа сафари, галстуках, пиджаках, они быстро ели, а их беседа в сопровождении звякающих приборов касалась в основном превратностей бизнеса, денежных пособий, бюджета и продвижения по службе. Клиенты были новые, не похожие на крестьян и потных рабочих, приходивших сюда поесть в прежние времена.
Принесли кофе. Манек положил сахару, долго его размешивал, немного отпил. Немедленно возник официант.
— Все в порядке, господин?
— Да, спасибо.
Официант поправил солонку и перечницу и с энтузиазмом протер поднос.
— Господин, теперь у власти сын премьер-министра. Как думаете, он будет хорошим правителем?
— Кто знает. Поживем — увидим.
— Верно. Все они говорят одно, а делают другое. — Официант отошел к другому столу, который покинули клиенты. Манек смотрел, как он собирает грязные тарелки, потом соединяет их со стопкой на соседнем столе, потом еще с одной и только после этого несет, пошатываясь, эту гору на кухню.
Официант скоро вернулся и глянул на полупустую чашку Манека.
— Будете есть, господин?
Манек покачал головой.
— У нас очень вкусное мороженое.
— Нет, спасибо. — Такое повышенное внимание действовало ему на нервы — вежливая улыбка шла в новом «Вишраме» в упаковке со всем остальным. Теперь он сидит в одиночестве. А в старый «Вишрам» всегда ходил вместе с Омом и Ишваром. Они сидели здесь днем за пропахшим едой столом. А за окном катался Шанкар, махая им култышками, он ерзал на тележке, позвякивая железной банкой. Потом его сожгли на погребальном костре. Молился священник, горел сандал, дымили благовония. Завершенность. В отцовой кремации этого не было — открытый огонь все-таки лучше. По крайней мере, для живых…
Группа клиентов, вставая из-за стола, шумно отодвинула стулья, их место тут же заняли новые. Они приветствовали обслуживающий персонал по именам. Очевидно, завсегдатаи. Манек взял в руки шахматы, открыл крышку и вытащил наугад фигуру. Пешка. Он покрутил ее в пальцах, отметив, что зеленое сукно у основания фигуры отстает.
Официант тоже это заметил.
— Купите клей «Кэмел», господин. Приклеит намертво.
Манек кивнул. Он допил кофе и положил пешку в коробку.
— Мой сын тоже играет в эту игру, — с гордостью произнес официант.
Манек поднял глаза.
— Вот как? У него есть шахматы?
— Нет, господин. Своих нет. Они слишком дорогие. Он играет только в школе. — Заметив пустую чашку, официант вновь предложил меню. — Уже два часа, господин, кухня скоро закроется. У нас вкусная курица карри, бирьяни[157]. Или закуски — рулет с бараниной, пакора, пури-бхаджи.
— Нет, только еще кофе. — Манек встал и пошел в глубину зала в поисках туалета.
Туалет был занят. Манек подождал в коридоре, откуда он хорошо видел кипучую деятельность на кухне. Помощник повара рубил мясо, шинковал овощи, мешал, взбалтывал, на лице у него выступил пот. Тощий мальчуган очищал тарелки от объедков, а потом замачивал их в раковине.
«Несмотря на весь лоск — хромированные поверхности, стекло и флуоресцентные лампы, кое-что осталось здесь и от старого «Вишрама», — подумал Манек, — плиты топят по-прежнему углем и керосином». Тут дверь туалета скрипнула, и он вошел внутрь.
Когда он вышел, как раз освободился столик рядом с кухней. Манек решил сесть за него. Официант опрометью бросился к нему, чтобы напомнить, что кофе дожидается его на другом столе.
— Я выпью здесь, — сказал Манек.
— Здесь не самое лучшее место, господин. Шум и запахи с кухни будут вас беспокоить.
— Все хорошо.
Официант подчинился, принес кофе и шахматы, а потом удалился, чтобы обсудить с коллегами предпочтения и причуды клиента.
Кто-то крикнул на кухню, чтобы приготовили шиш-кебаб[158]. Помощник повара подкинул уголь в плиту, а когда он разгорелся, часть его выложил на жаровню. На шампуры нанизали куски баранины и печень. Огонь пылал вовсю — повара старались изо всех сил, раздувая его.
«Как любопытно разгораются эти угольки, — думал Манек, — они, словно живые, дышат и пульсируют». Сначала маленькие, чуть наполненные теплом, они постепенно накаляются докрасна, шипят и трещат, из них вырываются языки пламени, все превращается в жар, страсть, меняется на глазах, угрожает, разрушает. И потом — спад. Мягкое тепло, уступчивость и наконец — неподвижность.
Часы обеда в «Вишраме» подошли к концу. После трех официант начал мягко намекать Манеку, что пора уходить, стараясь, чтобы намеки звучали шутливо.
— Все уже давно разбежались по офисам, господин, — говорил он с улыбкой. — Побаиваются хозяев. Но вы, наверное, сами большой босс — только вы позволили себе задержаться.
«Да, только я, — подумал Манек. — Кто не спешит, тот опаздывает».
— Вы в отпуске?
— Можно сказать и так. Дай счет, пожалуйста. — Манек снова бросил взгляд в сторону кухни. Печи не горели. Поварята убирали помещение, готовя его к ужину, когда приходят постоянные гости. Угли на жаровне превратились в золу.