— Да перестань. Какая независимость? Она обращается с нами как с рабами. Гребет с нас деньги, и пальцем не пошевелив. Посмотри на ее квартиру. И электричество есть, и вода, все есть. А что есть у нас? Вонючая дыра в трущобе. Никогда нам не собрать достаточно денег, чтобы вернуться в деревню.
— Уже сдаешься? Так ничего в жизни не достигнешь. Надо бороться, Ом, даже если жизнь тебя бьет. — Зажав биди между мизинцем и безымянным пальцем, он раскрытой рукой поднес сигарету к губам.
— Вот увидишь, я узнаю, куда она ходит, — сказал Омпракаш, решительно вскинув голову.
— При таком движении у тебя дым красиво закручивается.
— Только подожди, я узнаю адрес компании.
— Каким образом? Думаешь, она тебе скажет?
Омпракаш вернулся в заднюю комнату и вынес оттуда большие, острые ножницы. Сжимая ножницы обеими руками, он театральным движением проткнул ими воздух.
— Приставим эти ножницы к ее горлу, и она все расскажет.
Дядя дал ему подзатыльник.
— Что сказал бы твой отец, услышь он тебя? Глупые слова вылетают из твоего рта, как строчки из швейной машины. И такие же небрежные.
Омпракаш стыдливо убрал ножницы.
— И все же в один прекрасный день она перестанет быть посредником. Я прослежу ее путь до фирмы.
— Не знал, что ты умеешь проходить сквозь запертые двери, как великий Гогия Паша. Или Омпракаш Паша? — Ишвар прервал речь, чтобы затянуться, выпустил дым через нос и улыбнулся, глядя на сердитое лицо племянника. — Послушай, так устроен мир. Некоторые — в центре, другие — на обочине. Чтобы мечты взрастали и приносили плоды, нужно терпение.
— Терпение нужно, когда отращиваешь бороду. А тех денег, которые она нам платит, не хватит даже на масло и дрова на наши похороны. — Омпракаш яростно почесал голову. — И почему ты в разговоре с ней прибегаешь к такой дурацкой интонации, словно ты неотесанный увалень из глубинки?
— А я такой и есть, — сказал Ишвар. — Человеку нравится чувствовать себя главным. И если мой тон помогает Дине-бай чувствовать себя лучше, что тут плохого? — Наслаждаясь последними затяжками от гаснувшей сигареты, он повторил: — Терпение, Ом. Некоторые вещи не изменишь, их надо просто принимать.
— Так что ты на самом деле думаешь? Сначала говоришь — борись, не сдавайся. Теперь советуешь, все принимать. Болтаешься туда-сюда, как горшок без задницы.
— Твоя бабушка Рупа часто так говорила, — рассмеялся Ишвар.
— Так что определись, дядя. Выбери что-то одно.
— Не получится. Я всего лишь человек. — И Ишвар вновь рассмеялся. Смех перешел в сильный кашель, сотрясший все его тело. Ишвар подошел к окну, отодвинул штору и сплюнул. Будь он ближе, увидел бы, что это не слюна, а кровь.
Отходя от окна, Ишвар увидел подъезжавшее такси.
— Скорее, она вернулась, — хрипло прошептал он.
Мужчины стали быстро наводить порядок — взбивать подушки, ставить на место чайный столик, засовывать в карманы спички и окурки. Искра отлетела от сигареты во рту Омпракаша, словно насмешливый комментарий к его пышущим гневом словам. Он сдул ее с обивки. Вбегая в заднюю комнату, они затянулись последний раз, а потом потушили сигареты и выбросили окурки через заднее окно.
Дина расплатилась с таксистом и полезла в сумочку за ключами. Потускневший латунный замок висел грозно и устрашающе. Не будучи по природе тюремщиком, она повернула ключ, испытывая чувство вины.
Омпракаш протянул руки, чтобы помочь ей со свертками.
— Я слышал, как вы приехали.
— Там еще есть, — сказала Дина, указывая на рулоны ткани за дверью. Омпракаш обежал их глазами, пытаясь увидеть название фирмы или адрес.
Когда все внесли в квартиру, Ишвар вручил Дине конверт.
— Кто-то барабанил в дверь и кричал, что замком его не одурачишь. И оставил вот это.
— Наверно, приходили за арендной платой. — Дина отложила письмо, не вскрыв его. — Вас видели?
— Нет, мы спрятались.
— Хорошо. — Она положила на место сумочку и надела тапки.
— Вы что, заперли нас на время вашего отсутствия? — спросил Ишвар.
— Разве вы не поняли? Да, мне пришлось.
— Но почему? — взорвался Омпракаш. — Разве мы воры или еще какой-нибудь сброд? Вы что, так думаете? Заберем ваши вещички — и деру?
— Что за глупости! Что у меня брать? Все дело в домовладельце. Если он заявится, когда меня нет, он выбросит вас на улицу. А замок его остановит. Взломать замок — противозаконно.
— Так и есть, — согласился Ишвар. Ему не терпелось увидеть выкройки новых платьев. Пока племянник кипятился, он быстро стянул с обеденного стола скатерть и разложил бумажные выкройки.
— Сколько на этот раз за платье? — вмешался Омпракаш, щупая новый поплин.
Дина не обратила на него внимания, поглощенная тем, как Ишвар передвигает выкройки. Мужчина вел себя как увлеченный пазлом ребенок.
Омпракаш снова завелся: «Очень сложный фасон. Взгляните на треугольные вставки для клеша. На этот раз оплата должна быть выше».
— Да прекрати ты свое нытье, — взорвалась Дина. — Дай старшим разобраться. Если не уважаешь меня, уважай хотя бы своего дядю.
Ишвар сопоставлял отдельные детали с образцом, бормоча про себя:
— Рукав, ладно. И спинка со швом посредине, несложно. — Племянник только хмурился от таких признаний.
— Да, работа легкая, — сказала Дина. — Легче, чем та, которую вы закончили. Однако новости хорошие: платят все те же пять рупий за платье.
— Пять рупий — это слишком мало, — возмутился Омпракаш. — Вы говорили, что возьмете заказ повыгоднее. Наше время стоит больше.
— Я беру то, что предлагает фирма. Иначе с нами не будут иметь дела.
— Мы выполним заказ. Грешно спорить из-за денег.
— Тогда сам и работай. Я не стану горбатиться за пять рупий, — отрезал Омпракаш, но Ишвар обнадеживающе кивнул Дине.
Та пошла на кухню готовить обещанный чай. Расстановка сил была неплохая: дядя сумеет обуздать племянника. Она бросила взгляд на чашки с блюдцами. Взять те, что с розовой каймой или с красной? Подумав, решила поставить чашки с розовой каймой. Потом они займут отдельное место, как и использованный стакан. Сама она будет пить из чашки с красной каймой.
Дожидаясь, пока закипит вода, Дина осмотрела проволочную сетку, натянутую вместо разбитого стекла, и увидела в ней дыру. «Опять эти несносные кошки, — с раздражением подумала она. — Пробираются сюда украдкой в поисках пищи или прячась от дождя. Кто знает, какую заразу приносят они с помоек».
Она кое-как укрепила сетку, намотав уголок на гвоздь. Чайник объявил о готовности сильной струей пара. Дина лишь слегка приглушила мощное кипение, получая удовольствие от сгущавшейся дымки над пузырящейся водой — некой иллюзии дружеской болтовни, наполненной жизни.
Она неохотно выключила чайник, и белое облако расплылось на отдельные белесые пятна. Налив чай в три чашки, внесла в комнату две с розовой каймой.
— А вот и чай, — сказал Ишвар, с благодарностью беря чашку. Омпракаш продолжал работать, не поднимая головы. Он все еще дулся. Дина поставила чашку подле него.
— Мне не хочется, — буркнул он. Не говоря ни слова, Дина пошла на кухню за своей чашкой.
— Чай восхитительный, — сказал Ишвар, когда она вернулась. Желая привлечь внимание племянника, он даже причмокнул. — Гораздо лучше, чем в «Вишраме».
— Наверное, он весь день у них кипит, — предположила Дина. — Это вредит чаю. Когда устанешь, ничто так не помогает, как чашка свежезаваренного чая.
— Золотые слова. — Ишвар сделал еще глоток и снова зазывно причмокнул. Омпракаш потянулся за своей чашкой. Остальные сделали вид, что ничего не замечают. Омпракаш жадно выпил чай — все с тем же сердитым выражением лица.
Оставшиеся два часа он провел, согнувшись за машинкой и непрерывно ворча. Ишвар был счастлив, когда часы показали наконец шесть. Становилось трудно сохранять мир между Диной-бай и племянником.
Утро неумолимо двигалось к полудню, когда Ибрагим, сборщик квартплаты, ковылял по улице, намереваясь посетить Дину Далал и потребовать ответа на вчерашнее письмо. Полный достоинства, в малиновой феске и черном шервани[29], он приветливо улыбался встречным жильцам, говоря «Салям» или «Как поживаете?». Судьба одарила его автоматической улыбкой, она проступала на его лице всякий раз, когда он открывал рот. Это счастливое свойство было ему помехой в тех случаях, когда арендатор задерживал квартплату. Тогда требовалось серьезное выражение лица, лучше даже суровое, с насупленными бровями.
Ибрагим был пожилой человек, но выглядел даже старше своих лет. В левой руке, которая еще ныла от вчерашнего стука в дверь, он нес пластиковую папку, перехваченную двумя резиновыми лентами. В ней хранились квитанции, счета, ордера на ремонт, документы о разногласиях и судебные бумаги, имеющие отношение к тем шести домам, которые он опекал. Некоторые дела тянулись еще с того времени, когда ему было девятнадцать, и он начинал работать на отца нынешнего владельца. Находились и такие, которые достались Ибрагиму от его предшественника.
Документация была настолько подробная, что иногда Ибрагиму казалось, что он тащит с собой не бумаги, а самые настоящие дома. Предыдущая папка, переданная Ибрагиму почти пятьдесят лет назад его предшественником, была не из пластика, а из двух деревянных досок, скрепленных сафьяновой лентой. Она еще хранила запах своего владельца. Истертая хлопчатобумажная лента на кожаной основе стягивала содержимое папки. Темные, потрескавшиеся доски деформировались и, когда их раскрывали, скрипели, издавая тяжелый запах табака.
Молодой и честолюбивый Ибрагим стеснялся появляться на людях с такой старомодной вещью. Хотя она содержала вполне респектабельную документацию, он понимал, что люди оценивают прежде всего внешний вид, а похожие замызганные папки с картами и лже-таблицами носили имеющие дурную славу — астрологи и предсказатели. Ибрагима приводила в ужас сама мысль, что его могут принять за одного из этих мошенников. В нем поселились серьезные сомнения относительно работы, из-за которой приходится носить пресловутую папку — он чувствовал себя обманутым, словно е