— Тебя мне нельзя бить, — сказал он Манеку. — Но кому-то стоило бы тебя проучить — для твоей же пользы.
Ома он отвел в заднюю комнату и швырнул на табурет.
— Чтоб я больше не слышал от тебя ни единого слова. Работай молча, пока не придет время уходить.
Обед прошел в молчании, слышался только стук ножей и вилок. Дина быстро убрала со стола, сразу ушла в рабочую комнату и заперла за собой дверь.
«Словно я сексуальный маньяк или еще что похуже», — подумал Манек, чувствуя себя самым несчастным человеком на свете. Он сидел в гостиной, надеясь, что Дина выйдет, и у него будет возможность извиниться. Он слышал, как она выдвигает и задвигает ящик. Скрип кровати. Постукивание гребня. Глухой звук отодвигаемых табуретов. При стуке крышки сундука, его лицо залила краска стыда. Когда под дверью погасла полоска света, тяжелое чувство охватило Манека.
Неужели она напишет его родителям и нажалуется? Впрочем, он это заслужил. Уже почти два месяца она трогательно заботится о нем, а он ответил ей такой подлостью. Впервые после отъезда из дома он чувствовал себя спокойно, в безопасности, и все это благодаря тете Дине. Она спасла его от общежития, где он чувствовал себя больным — постоянно теснило в груди и каждое утро тошнило.
И теперь, по собственной глупости, он все потерял. Выключив свет рядом с диваном, он побрел к себе в комнату.
Стыд не покинул Манека и утром. А когда Дина с грохотом поставила перед ним тарелку с яичницей из двух яиц, он покраснел еще больше. Уходя в университет, он с порога крикнул: «До свидания, тетя!» — но она в ответ не помахала рукой. С грустью он закрыл дверь на пустую и, казалось, тоже обиженную веранду.
Легкий намек на прощение забрезжил в воздухе после обеда. Как и в предыдущий вечер, Дина удалилась в дальнюю комнату, не оставшись шить лоскутное покрывало на диване, однако на этот раз оставила дверь приоткрытой.
С затаенной надеждой Манек сидел в гостиной, слыша разговоры соседей. Кто-то гневно укорял кого-то — дочь, догадался Манек.
— Ах ты, шлюха, — гремел мужской голос. — Только потаскушки приходят домой так поздно! Ты что, думаешь в восемнадцать лет тебя и отколотить нельзя? Я тебя проучу! Если говорят — вернуться к десяти часам, это значит, в это время ты должна быть дома.
Манек взглянул на часы: десять двадцать. Тетя Дина все не появлялась. Свет она тоже не выключала. Обычно они ложились спать в десять тридцать, и он решил заглянуть в комнату и пожелать ей спокойной ночи.
Она сидела в ночной рубашке — спиной к двери. Манек решил, что лучше тихо уйти, но Дина услышала легкий скрип. «Боже, — подумал он в панике, — она подумает, что я подглядываю».
— Что еще? — резко спросила Дина.
— Простите, тетя, я просто хотел пожелать вам спокойной ночи.
— Хорошо. Спокойной ночи. — Голос звучал сухо.
Ее тон задел Манека, и он уже стал отступать, но потом остановился и откашлялся.
— Еще…
— Что еще?
— Еще я хотел извиниться… за вчерашнее.
— Перестань мямлить на пороге. Войди и скажи, что надо.
Манек робко вошел. Ее обнаженные руки были так красивы, а сквозь тонкую ткань просвечивали очертания… но он не осмелился задержать взгляд. Мысль о том, что она мамина подруга, продолжала его мучить и после того, как он принес свои извинения.
— Я хочу, чтобы ты понял, — сказала Дина. — Я сержусь не потому, что твой позорный поступок каким-то образом оскорбил меня. Мне просто стыдно за тебя, стыдно, что ты ведешь себя как бездельник. Как какой-нибудь бродяга. А ведь ты из хорошей семьи парсов. Мне доверили опекать тебя, и я тебе доверяла.
— Простите, — прошептал Манек с опущенной головой. Дина подняла руку и потрепала его по волосам. Это движение и обнаженные подмышки были очень эротичными.
— Теперь иди спать, — сказала она. — И в следующий раз думай.
Засыпая, Манек вспомнил тетю Дину в ночной рубашке, потом она как-то слилась с образом девушки в поезде на верхней полке.
Глава седьмая. Время перемен
После истории с прокладками Дина была уверена, что теперь ни Ишвар, ни Ом не осмелятся приглашать Манека к себе на обед. А если и пригласят, он откажется из страха ее обидеть.
Однако через несколько дней приглашение вновь последовало, и, похоже, отказываться Манек не собирался.
— Не верю своим ушам, — сердито прошептала она Манеку. — Неужели недостаточно того, что было? Может, хватит с меня волнений?
— Я ведь извинился, тетя Дина. Ом тоже очень раскаивается. Какая связь между той провинностью и приглашением на обед?
— Думаешь, извинения достаточно? Видимо, ты не понимаешь проблемы. Я ничего против них не имею, но они портные — мои наемные работники. Нужно держать дистанцию. Ты сын Фаруха и Абан Кохлах. Не притворяйся, что не видишь между вами разницы, учитывая их сообщество, их окружение.
— Отец и мать не возражали бы, — сказал Манек, пытаясь объяснить, что его воспитали иначе: родители поощряли общение с людьми из разных слоев.
— Ты хочешь сказать, что я ограниченный человек, а твои родители широко мыслящие, современные люди?
Манек устал с ней спорить. Иногда ему казалось, что она не в себе, когда делает нелепые заявления вроде: «Если они тебе так дороги, может, соберешь вещи и переберешься к ним? Я могу написать твоей маме, куда переводить деньги за новый пансион».
— Я только один раз их навещу. Отказываться — невежливо. Они решат, что я задаюсь.
— А ты подумал о последствиях этого визита? Хорошие манеры — это прекрасно, но как быть со здоровьем и гигиеной? Как они готовят еду? Достаточно ли хорошее используют масло? Или покупают дешевый ванаспати[96], как большинство бедных людей?
— Не знаю. Пока что они живы и здоровы.
— У них желудок привык к такой пище, глупый ты мальчишка, а у тебя нет.
Манеку вспомнилась ужасная еда в университетской столовой, которую неделями выдерживал его желудок, а также перекусы в придорожных палатках. Интересно, если он об этом расскажет, повлияет ли его рассказ на кулинарные теории тети?
— А вода? — продолжала она. — Подают там чистую воду или с разными примесями?
— Обещаю, что воду пить не буду. — Манек уже твердо решил, что поедет. Тетя стала слишком на него давить. Даже мама не позволяла себе такого.
— Ладно, поступай, как знаешь. Но помни, если подхватишь какую-нибудь заразу, не рассчитывай, что я буду за тобой ухаживать. Тут же отправлю экспрессом к родителям.
— Со мной все будет хорошо.
И когда в следующий раз Ишвар и Ом заговорили об обеде, Манек дал свое согласие. Дина вспыхнула и стиснула зубы. Манек улыбнулся с невинным видом.
— Тогда завтра? — уточнил радостно Ишвар. — Вместе в шесть и поедем. — И поинтересовался, что любит Манек. — Рис или чапати? И какие предпочитаешь овощи?
— Мне все равно, — сказал Манек. Остаток дня портные провели, обсуждая меню скромного праздника.
Ишвар первый обратил внимание, что над лачугами не вьется дым от очагов, на которых готовят ужин. Вглядываясь вдаль, он споткнулся на потрескавшемся тротуаре. В это время суток дым обычно заволакивал горизонт.
— Не пойму, все постятся, что ли?
— Хватит тревожиться обо всех. Главное — я умираю от голода.
— Ты всегда умираешь от голода. Может, у тебя глисты.
Ом не засмеялся — шутка уже приелась. Отсутствие дыма беспокоило Ишвара. Зато до них доносился глухой рев, похоже, больших машин. «Неужели дороги вечером ремонтируют?» — подумал он по мере того, как рев приближался. Затем, вспомнив о завтрашнем обеде, сказал:
— Завтра надо продукты купить с утра. Нельзя тратить на это время после работы. Вот был бы ты женат, твоя жена приготовила б обед заранее в ожидании гостя.
— А почему бы тебе самому не жениться?
— Я уже стар для этого. — Ишвар всерьез подумал, что Ому и правда пора жениться — нельзя откладывать такие вещи.
— А я даже подобрал тебе жену, — сказал Ом.
— Кого же?
— Дину-бай. Я знаю, она тебе нравится, ты всегда принимаешь ее сторону. Осталось ее потискать.
— Бесстыжий мальчишка, — сказал Ишвар и дал племяннику легкий подзатыльник. Они свернули на дорогу к поселку.
В сумерках непонятный грохот медленно и неуклонно надвигался на них, подобно огромному шару. Затем раздался взрыв. Воздух наполнился криками ужаса, боли и ярости.
— Да что же там происходит?
Последнюю часть пути портные пробежали, оказавшись на месте в разгар схватки.
Жители поселка толпились на дороге, пытаясь попасть в свои жилища, их крики сливались с воем сирен машин «скорой помощи», которые не могли проехать. Полиция утратила контроль над ситуацией. Жители рвались вперед, и им это удалось. Но тут возобновили действия полицейские и отбили натиск. Люди падали, их топтали, истошный вой сирен «скорой помощи» дополнял рев гудков, ко всему этому примешивался визг детей, оттертых от родителей.
Отброшенные назад жители изливали свою боль в беспомощных воплях: «Звери бессердечные! Для бедняков нет справедливости! У нас и так почти ничего не было, а теперь и того меньше! Чем мы провинились, куда нам теперь деваться?»
Во время небольшого затишья Ишвар и Ом нашли Раджарама.
— Я был здесь, когда началась заваруха, — сказал тот, тяжело дыша. — Они приехали — и все разрушили. Прямо смели наши дома. Негодяи, обманщики подлые…
— Кто они? — Портные пытались добиться от него ответа.
— Мужчины, они назвались инспекторами по безопасности. Обманули нас. Сказали, что приехали по приказу правительства, чтобы посмотреть условия жизни в поселке. Сначала люди обрадовались, что власти проявили к ним интерес. Может, что-то изменится к лучшему — вода, отхожие места, освещение, ведь перед выборами это обещали. И мы сделали то, что просили эти мошенники, — покинули хижины. Но как только поселок опустел, сюда въехали большие машины.
В роли бульдозеров выступали старые джипы и грузовики, снабженные стальными листами и короткими деревянными балками, служившими тараном, они крепились к передним бамперам. Машины пробивали и разрушали постройки из фанеры, старого рифленого железа и пластика.