Манек взял следующую пуговицу.
— Если б мои глаза видели, как прежде, — вздохнула Дина, глядя, как он, смочив нитку губами, легко продел ее в ушко. Чтобы найти с изнанки отверстия в пуговице, он несколько раз прицеливался, но в результате пришил пуговицу за нужное время и, довольный, отрезал нитку.
Прошло два часа. За это время Манек пришил шестнадцать пуговиц, а Дина подшила три платья.
— Теперь видишь, сколько времени уходит на шитье? — сказала она. — А сейчас я пойду приготовлю обед.
— Я не голоден.
— Есть ты не хочешь, лекций у тебя нет. Разве не странно?
— Но так и есть, тетя. Забудьте об обеде. Я действительно не хочу есть.
— А обо мне ты не подумал? Вчера из-за волнений у меня и крошки во рту не было. Могу я хоть сегодня поесть с удовольствием?
— Сначала работа, а удовольствие потом, — улыбнулся Манек, прилаживая очередную пуговицу и поглядывая на Дину краешком глаза.
— Решил стать моим боссом? — сказала Дина с наигранной суровостью. — Если я не поем, не будет ничего — ни работы, ни удовольствия. Свалюсь в обморок над шитьем.
— Хорошо. Обедом займусь я. А вы лучше подшивайте.
— Из тебя получится образцовая хозяйка. Что это будет? Хлеб и масло? Чай и тосты?
— Это будет сюрприз. Я скоро вернусь.
Перед уходом Манек вдел нитки в шесть иголок, чтобы не подвергать испытанию глаза женщины.
— Зачем такие траты? — ворчала Дина. — Родители оплачивают твое питание.
Манек выложил в миску мясное рагу из ресторана и поставил на стол.
— Я купил еду на свои карманные деньги. Имею право тратить их как пожелаю.
В густом остром соусе плавали соблазнительные кусочки куриной печени и желудков. Наклонившись над миской, Дина вдохнула исходящий от блюда аромат.
— Тот же изумительный запах, его очень любил Рустам. Только в здешнем ресторане умеют делать такую насыщенную подливку, в других местах это блюдо подают суховатым. — Она зачерпнула ложечкой немного соуса и поднесла к губам. — Изумительно. Можно прибавить еще воды — это не испортит вкус. Тогда нам хватит и на обед, и на ужин.
— Отлично. А вот это специально для вас. — И Манек протянул ей сумку.
Дина полезла в нее и вытащила оттуда пучок моркови.
— Ты хочешь, чтобы я сварила ее для нас?
— Только для вас, тетя. И вы должны съесть ее сырой. Это полезно для глаз. Особенно сейчас, когда вы их напрягаете.
— Спасибо, но что-то не хочется.
— Никакого рагу без моркови. Съешьте хотя бы одну.
— Ты в своем уме? Неужели ты думаешь, что я стану есть сырую морковь? Даже моя мать не могла этого добиться. — Пока женщина накрывала на стол, Манек почистил небольшую морковку, обрезал кончики и положил рядом с тарелкой Дины.
— Надеюсь, морковь для тебя, — сказала Дина.
— Не съешьте морковь — не получите рагу. — Манек не выпускал из рук миску. — Таково условие. Для вашей пользы.
Дина рассмеялась, но от вида рагу у нее потекли слюнки. Она взяла морковь за тонкий кончик, словно хотела стукнуть юношу по голове, и с отвращением вгрызлась в нее. Манек с улыбкой передал ей миску.
— Отец говорил, что одним глазом видит лучше, чем другие двумя, из-за того что регулярно ест морковь. Морковка в день — и никаких проблем со зрением.
Во время обеда Дина морщилась каждый раз, когда ей приходилось откусывать морковь.
— Только благодаря вкусному рагу этот сырой овощ не застревает в моем горле.
— А теперь ответьте, тетя, — спросил Манек, когда они покончили с едой, — стали вы лучше видеть?
— Вижу достаточно хорошо, чтобы разглядеть тебя, хитреца.
Работа после обеда пошла лучше, но ближе к вечеру у Дины отяжелели веки.
— Мне нужен перерыв на чай. О’кей, босс?
— Пятнадцать минут — не больше. И мне чашечку, пожалуйста.
Дина пошла на кухню, посмеиваясь и качая головой.
В семь часов ее мысли переключились на заботы об ужине.
— Оставшееся рагу на кухне вызывает у меня острый аппетит. Как ты считаешь? Поедим сейчас или дождемся восьми?
— Как хотите, — пробормотал Манек с иголкой во рту. Он отмотал от катушки нитку нужной длины.
— Вы только посмотрите на него! Первый раз сел за шитье и уже ведет себя как заправский портной! Немедленно вынь иголку изо рта! Сейчас же! Пока не проглотил!
Манек смущенно вынул иголку. Дина точно подметила — он старался во всем подражать Ому, который беспечно удерживал губами все подряд — булавки, иголки, лезвия, ножницы, острые, ненадежные предметы, бесшабашно подвергая опасности нежную, беззащитную плоть.
— Как я объясню твоей маме, почему у сына застряла в горле иголка?
— А вот Ома вы никогда не осаживаете.
— Это совсем другое дело. Ом опытный портной, он вырос в этой среде.
— Вы ошибаетесь. Он из сапожников.
— Они тоже умеют управляться с инструментами, кроить и шить. Но я и Ома останавливала. Он тоже мог навредить себе, как и ты. — Дина вышла на кухню, а Манек продолжал работать, пока она накрывала на стол.
Во время ужина, вспомнив слова Манека о портных, она спросила: «Так они сапожники? И что им пришло в голову поменять специальность?»
— Меня просили никому не рассказывать. Все дело в их касте. Они боятся, что к ним станут плохо относиться.
— Мне можно рассказать. Я не придаю значения этим глупым обычаям.
И Манек вкратце поведал ей историю Ишвара и Ома, составленную из рассказов портных за время совместных чаепитий в «Вишраме». Он рассказал об их деревне, о жестоких землевладельцах, угнетавших чамаров, о побоях, порках, правилах, которым неприкасаемые должны неукоснительно следовать.
Дина перестала есть и нервно перебирала в руке вилку. Облокотившись на стол, она уперлась подбородком в кулачок. Пока он говорил, вилка выскользнула из ее руки и стукнулась о тарелку. Манек не стал подробно рассказывать об убийстве родителей, детей и бабушки с дедушкой.
Дина подняла вилку.
— Я не знала… Даже не представляла… все эти жуткие истории в газетах о кошмарах, творящихся между кастами, вдруг оказались реальными, рядом со мной. Прямо в моей квартире. Впервые я столкнулась с пострадавшими от этого людьми. Боже, какое немыслимое страдание. — Дина покачала головой, словно не в силах поверить такому.
Она попробовала доесть рагу, но не смогла.
— По сравнению с ними, моя жизнь — сплошное удовольствие. А сейчас они опять попали в беду. Люди говорят: Бог велик, Бог справедлив, но я в этом не уверена.
— Бог умер, — сказал Манек. — Так написал один немецкий философ[108].
Дина была возмущена.
— Только немцы могут такое придумать, — нахмурилась она. — И ты в это веришь?
— Раньше верил. А теперь думаю, что Бог — творец гигантского лоскутного одеяла. С бесконечным разнообразием узоров. Но одеяло становилось все больше и запутанней, с трудно различимыми узорами, не сочетавшимися друг с другом квадратами, ромбами и треугольниками, и в конце концов все утратило смысл. И Он потерял к нему интерес.
— Какую ерунду ты иногда болтаешь, Манек.
Пока Дина убирала со стола, Манек отворил окно, несколько раз мяукнул, а потом выбросил остатки хлеба и рагу. Надеясь, что еда не слишком острая для кошек, он вернулся к шитью и взял в руки новое платье, напомнив предварительно Дине о необходимости поторапливаться.
— Нет, этот парень явно свихнулся. Пяти минут не даст отдохнуть после ужина. Я старая женщина, а не молодой щенок, вроде тебя.
— Совсем вы не старая, тетя. Вы молодая. И очень красивая, — осмелев, прибавил Манек.
— А ты что-то разболтался, — сказала Дина, не скрывая своего удовольствия.
— Только одна вещь меня смущает.
— Какая?
— Почему такая молодая женщина говорит как старушка и постоянно ворчит.
— Вот разбойник. Сначала он мне льстит, а потом оскорбляет. — Смеясь, она подколола булавками край платья и подняла его, чтобы посмотреть, ровно ли. — Теперь я вижу пользу от длинных ногтей у портных. Так ты с ними и правда подружился? Ведь они много рассказали тебе о своей жизни в деревне.
Манек быстро вскинул глаза на женщину и пожал плечами.
— А здесь они провели много дней за работой, и ничего мне не рассказали. Почему?
Манек снова пожал плечами.
— Перестань отвечать посредством плеч. Твой Творец лоскутного одеяла что, забыл пришить тебе язык? Так почему портные открылись тебе, а мне не сказали ни слова?
— Может, они вас боялись?
— Боялись меня? Какая ерунда! Если на то пошло, так это я их боялась. Боялась, что они свяжутся с экспортной компанией и обойдутся без меня. Или найдут работу лучше. Иногда я даже боялась указывать на их ошибки, и вечером, когда они уходили, сама исправляла эти погрешности. С чего им меня бояться?
— А вдруг вы найдете портных лучше, а их прогоните — вот чего они боялись.
Дина какое-то время обдумывала сказанное.
— Жаль, ты не сказал этого раньше. Я бы их успокоила.
Манек снова пожал плечами.
— Это ничего не изменило бы, тетя. Вы могли помочь только одним — предоставить им ночлег.
Дина откинула платье.
— Ты все о том же! Совсем не щадишь мои чувства! Будешь повторять до тех пор, пока я не ослепну от осознания вины?
Иголка, пройдя через отверстие в пуговице, уколола Манека. Вскрикнув, он стал сосать большой палец руки.
— Продолжай, злой мальчишка! Скажи, что во всем виновата я! Выгнала их на улицу, потому что у меня нет сердца!
Манек пожалел, что был с ней так резок. Подшивая платье, Дина вдруг закашлялась, будто подавилась. Звучал кашель, как призыв Манека к действию, и он принес женщине стакан воды.
Сделав несколько глотков, Дина сказала: «А ты был прав. После моркови я стала лучше видеть».
— Случилось чудо! — Манек театральным жестом вознес руки, чем вызвал у нее улыбку. — Теперь я Морковный Махариши[109], и рядом со мной другим окулистам делать нечего.