— Прекрати!
— …коричневые кружки? Насколько большие?
— Заткнись! Предупреждаю тебя!
— А лоно? Большое и сочное и, наверно, много…
Манек обогнул кресло и влепил Ому пощечину. Тот, пораженный, несколько секунд в молчании потирал щеку. В его глазах застыло удивление, смешанное с болью. Придя в себя, он с криком «Ах ты, сволочь» набросился на Манека, размахивая кулаками.
Кресло упало. Манек получил сильный удар по голове и слабее — по плечам. Чтобы усмирить Ома и в то же время не навредить ему, Манек схватил его за рубашку и притянул к себе: теперь у того не было возможности махать кулаками. Раздался треск. Карман остался в руке Манека, а в рубашке Ома теперь зияла дыра.
— Негодяй! — завопил Ом, нападая на Манека с новой силой. — Ты порвал мою рубашку.
Громкая возня привлекла внимание Ишвара за швейной машиной, и он вышел на веранду.
— Ой-ой! Что еще вы затеяли, разбойники?
В присутствии Ишвара желание драться у обоих пропало. Ишвару не стоило труда их разнять. Злость осталась только в глазах противников. Мгновение они испепеляли друг друга взглядами, а потом разошлись.
— Он порвал мою рубашку, — воскликнул Ом, глядя на оторванный карман.
— Такое случается, когда дерешься. Но с чего вы сцепились?
— Он порвал мою рубашку, — с болью повторил Ом.
Услышав крики, Дина раньше времени вышла из ванной.
— Поверить не могу, — сказала она, выслушав рассказ Ишвара. — Я думала, это кричат хулиганы на улице. А это вы двое? Что случилось?
— Спросите у него, — пробормотали оба.
— Он порвал мою рубашку, — прибавил Ом. — Вот взгляните. — И показал на оторванный карман.
— Рубашка, рубашка! Это все, что ты можешь сказать? — сердито сказал Ишвар. — Рубашку можно зашить. Почему вы дрались?
— Я не такой богатый, как он. У меня всего две рубашки. И одну он порвал.
Манек бросился в свою комнату, схватил первую попавшуюся рубашку и, вернувшись, швырнул ее Ому. Тот поймал рубашку и кинул обратно. Манек ее не поднял.
— Вы ведете себя как мальчишки, — сказала Дина. — Пойдем, Ишвар-бхай, займемся делом. — Она понимала: лучше оставить их одних, иначе в попытке сохранить лицо им будет труднее помириться.
Манек весь день провел в своей комнате, а Ом торчал на веранде. Сколько ни шутил Ишвар над их кислыми лицами, сколько ни называл «горе-героями», ничего не действовало. Дина расстроилась, что каникулы юношей заканчиваются таким неприятным инцидентом.
— Только взгляните на них, — сказала она. — Похоже, в моем доме свили гнезда две унылые совы. — И Дина состроила печальную гримасу. Однако рассмеялся один Ишвар.
На следующее утро с видом мученика Ом объявил, что хочет продолжить работу.
— На мой взгляд, каникулы затянулись, — сказал он. Манек сделал вид, что ничего не слышал.
Работа у Ома сразу не заладилась, а дальше дела пошли еще хуже.
— Фирма такую работу не примет, — предупредила юношу Дина. — Твое плохое настроение не должно отражаться на шитье.
Как своего рода знак мученичества, Ом продолжал носить порванную рубашку с болтающимся карманом, хотя на ее починку ушло бы меньше десяти минут. За едой он демонстративно не пользовался ножом и вилкой, хотя к этому времени освоил их применение, и ел руками. За столом теперь царило молчание — война сместилась в область звуков. Манек гремел столовыми приборами, даже картофелину разрезал так, словно та была куском гималайского кедра. На это Ом отвечал тем, что шумно облизывал пальцы, чавкал и шлёпал языком и губами. Манек пронзал вилкой мясо, словно гладиатор, бросающийся на льва. Ом же клал мясо на ладонь и поедал, понемногу посасывая его.
Эти экстравагантные представления могли бы быть забавными, если б не причиняли страдания тем, кто, кроме них, сидел за столом. Дина чувствовала себя обманутой: пропала радовавшая ее счастливая семейная атмосфера. За ее столом непрошеным гостем воцарилось уныние.
Спустя две недели после Дивали фейерверки стали громыхать по ночам все реже, а потом совсем прекратились.
— Ну вот, и наступили тишина и покой, — сказал Ишвар, выбрасывая беруши, которые до этого держал рядом с постелью.
Манеку выставили оценки за первый семестр — не самые лучшие, мягко говоря. Всему виной его недобросовестность, сказала Дина.
— Теперь буду следить, чтобы ты сидел за учебниками не меньше двух часов. Каждый вечер после ужина.
— Даже мама не была со мной так строга, — проворчал он.
— Была бы, если б увидела эти отметки.
Настроить Манека на регулярные занятия оказалось не таким уж трудным делом. Он сопротивлялся только для виду: больше делать все равно было нечего. После драки юноши не разговаривали, как ни старался Ишвар их помирить. Он поддержал Дину, когда она уговаривала Манека взяться за ум.
— Только подумай, как будут рады твои родители, — сказал он.
— И дело не только в родителях — учись ради себя, дурачок, — продолжала Дина. — Ты, Ом, тоже послушай. Родятся у тебя дети, обязательно отдай их в школу, а потом и в колледж. Как думаешь, почему я сейчас должна на кого-то работать? Потому что в свое время отказалась учиться. Ничего нет важнее хорошего образования.
— Золотые слова, — согласился Ишвар. — Но почему вы, Дина-бай, отказались учиться?
— Это долгая история.
— Расскажите, — попросили хором Ишвар, Манек и Ом. Поведя себя одинаково, юноши нахмурились, и это заставило Дину улыбнуться.
— Не люблю вспоминать мою жизнь и детство и испытывать при этом сожаление или обиду, — начала Дина.
Ишвар понимающе кивнул.
— Но иногда, помимо моей воли, прошлое вспоминается. И тогда я задаюсь вопросом, почему все сложилось именно так, почему моя жизнь не стала такой яркой, какую мне все сулили в школе, когда меня еще звали Диной Шроф…
Доносившиеся с веранды звуки говорили о том, что портные готовятся ко сну. Матрасы размотали и встряхнули. Вскоре Ом стал массировать дяде ноги. Об этом Манеку сказали тихие, полные облегчения вздохи. Послышался голос Ишвара: «Да, вот здесь посильнее, очень пятка болит», и склонившийся над учебником Манек невольно испытал зависть к такой близости племянника и дяди.
Манек вздохнул и посмотрел на часы — все домочадцы рассеялись по квартире. Он тосковал по прежним временам — совместным прогулкам, вечерним посиделкам в гостиной, где тетя Дина шила одеяло, а они смотрели, как продвигается работа, болтали, планировали, чем займутся на следующий день и что приготовят на ужин. Этот заведенный порядок придавал устойчивость и надежность жизни.
В рабочей комнате все еще горел свет. Дина не ложилась спать, желая убедиться, что Манек выполнил домашнее задание.
В дверь позвонили.
Портные сели в постели и потянулись за рубашками. Дина вышла на веранду и спросила, не открывая дверь: «Кто там?»
— Простите за беспокойство, сестра.
Дина узнала голос сборщика квартирной платы. «Как глупо, — подумала она, — являться в такое время».
— Что случилось? Уже поздно.
— Жаль тревожить вас, сестра, но меня прислали из конторы.
— Сейчас? Разве дело не могло подождать до завтра?
— Мне сказали, это срочно. Я человек подневольный.
Дина, взглянув на портных, пожала плечами и открыла дверь, придерживая ее за ручку. В следующее мгновение двое мужчин, стоявших за Ибрагимом, толчком распахнули дверь, откинув Дину, и ворвались внутрь, словно ожидали встретить сопротивление.
Один из мужчин был почти лысый, другого, напротив, украшала густая черная шевелюра, однако клочковатые усы, холодные глаза и могучие, слегка сутулые плечи делали их похожими на двух угрюмых близнецов. «Похоже, они копируют киношных злодеев», — подумал Манек.
— Простите, сестра, — Ибрагим растянул рот в обычной улыбке. — Контора прислала меня передать вам последнее — устное — предупреждение. Пожалуйста, выслушайте его внимательно. Вы должны освободить квартиру в течение сорока восьми часов. Основание: нарушение правил эксплуатации жилища.
На лице Дины отразился страх прежде, чем она овладела собой.
— Если вы сейчас же не уберетесь отсюда вместе с этими бандитами, я вызову полицию! У хозяина будут проблемы! Я привлеку его к суду.
Лысый заговорил тихим, вкрадчивым голосом:
— Зачем оскорблять нас и называть бандитами? Мы работаем на хозяина. Как эти портные работают на вас.
— Мы замещаем суды и адвокатов, — продолжил второй, — которые только лишняя трата денег. В наши дни мы добиваемся лучших результатов, чем они. — Мужчина жевал пан, и потому говорил с трудом, из уголков его губ сочилась темно-красная жидкость.
— Ишвар-бхай, беги на угол! Зови полицию! — крикнула Дина.
Лысый закрыл собой дверь. Когда Ишвар попытался обойти его, тот отшвырнул портного в дальний угол веранды.
— Пожалуйста! Только без драк! — взмолился Ибрагим, его седая борода тряслась от страха.
— Если вы сейчас же не уйдете, я позову на помощь, — пригрозила Дина.
— Только пискни — сразу заткнешься, — сказал уверенно лысый. Он по-прежнему сторожил входную дверь, а тот, что жевал пан, направился в заднюю комнату. Ибрагим, Дина и портные беспомощно следовали за ним. Манек следил за происходящим из своей комнаты.
Мужчина остановился и огляделся — казалось, ему здесь нравится. А потом неожиданно взорвался. Схватив стул, он стал крушить швейные машины. Когда у стула обломились ножки, он взял другой и молотил им, пока и тот не развалился.
Откинув стул, бандит пнул ногой «зингеры», а затем стал рвать разложенные стопкой готовые платья, раздирая их по швам. Занятие оказалось не из легких — плотная ткань и крепкие стежки поддавались с трудом. «Рвись, зараза, рвись!» — бормотал он ткани.
Застывшие было в изумлении Ишвар и Ом бросились на защиту своего труда, но бандит отшвырнул их как котят.
— Да остановите его! — Схватив Ибрагима за руку, Дина тащила и толкала старика к распоясавшемуся бандиту. — Это же вы их сюда привели! Сделайте что-нибудь!
Ибрагим, нервно заламывая руки, стал собирать испорченный товар. Как только бандит откидывал очередное порванное платье, он его подбирал и аккуратно укладывал в стопку вместе с остальными.