И в это невеселое время к ним пришел за очередным платежом Хозяин Нищих. Фонари еще не зажгли, и сумерки казались темнее обычного.
— Что случилось? — спросил мужчина. — Неужели домовладелец осмелился опять вас беспокоить?
— Не в этом дело! — ответила Дина. — Пропали наши милые котята.
Хозяин разразился хохотом. Все остолбенели — никто из них раньше не слышал, чтобы он смеялся.
— Видели бы вы свои несчастные лица, — сказал мужчина. — Не припомню, чтобы вы так худо выглядели даже после визита к вам бандитов. — И он вновь рассмеялся. — Жаль, не могу вам помочь — кошкам я не указ. Но у меня хорошие новости — может, хоть они поднимут вам настроение.
— Что за новости? — спросил Ишвар.
— Они касаются Шанкара. — И он широко улыбнулся. — Сейчас я еще не могу рассказать ему все — ради его же блага. Но могу поделиться этими чудесными новостями с вами — ведь вы его единственные друзья. Только смотрите — не проговоритесь.
Все обещали молчать.
— Это случилось через несколько недель после того, как я забрал вас и Шанкара из трудового лагеря. Одна из нищенок, очень больная женщина, вдруг стала мне рассказывать о своем детстве и о детстве Шанкара. Каждый раз, когда я приходил за собранной милостыней, она предавалась воспоминаниям. Она была старой, очень старой для нищенки, лет сорока. На прошлой неделе она умерла. Но перед самой смертью призналась мне, что Шанкар ее сын.
Само по себе это не удивительно, сказал Хозяин, он давно это подозревал. Еще маленьким мальчиком, сопровождая отца во время обхода, он часто видел, как она кормит грудью ребенка. Все ее звали Носачихой — хотя у нее вообще не было носа. Тогда она была молодой, лет пятнадцати, с прекрасной фигурой, и владельцы борделей говорили, что хорошо бы за нее заплатили, если б не изуродованное лицо. Было известно, что при рождении пьяный отец в гневе исполосовал дочери нос, разочарованный тем, что жена не родила сына. Мать залечила рану и спасла ребенку жизнь, хотя отец всегда говорил: лучше б она умерла, у нее нет никакого приданого, кроме уродливого лица, лучше б ей умереть. Постоянные издевательства и травля привели к тому, что девочку продали в наш бизнес.
— Не знаю точно, в каком году отец приобрел Носачиху, — сказал Хозяин. — Только помню ее с ребенком на руках. Спустя несколько месяцев младенца, нареченного Шанкаром, отобрали у матери, чтобы сделать несколько операций, готовя к будущей профессии.
Матери не вернули ребенка, решив, что выгоднее сдавать его нищенкам, работавшим в разных районах. Кроме того, чужие женщины, прикладывавшие младенца к груди, легче изображали крайнее отчаяние и нужду, и потому им хорошо подавали. Носачиха же, обнимая сына, не могла полностью скрыть свою радость, и это отражалось бы на подаянии.
— И вот так Шанкар жил сам по себе, получив со временем платформу на колесах и ничего не зная о своей матери, — рассказывал мужчина. — А я тем временем унаследовал бизнес. И забыл свои детские подозрения о том, что Шанкар сын Носачихи. Так продолжалось до последнего времени.
О Шанкаре ему напомнила сама Носачиха, когда умирала на тротуаре. И клялась, что родила сына от его отца. Сначала мужчину потрясла ее наглость — такое даже в уме не укладывалось. Он пригрозил, что вычеркнет ее из числа клиентов, если она не извинится. «Меня это не пугает, — сказала Носачиха, — все равно смерть близка».
По-прежнему не веря ей, мужчина спросил, зачем она клевещет на его отца? Чего добивается? Он гневно смотрел на нее, в то время как прохожие продолжали бросать монеты в кружку женщины. Некоторые, не зная причину происходящей драмы, останавливались, поглядывая на него с подозрением.
— Может, думали, что вы собираетесь ее ограбить? — предположил Манек.
— Ты совершенно прав. Я был страшно зол. Мне хотелось послать их черт знает куда.
Дина вздрогнула от этой грубости и еле удержалась от замечания. В гостиной стало темно, и она включила свет. Все заморгали от неожиданности, прикрывая глаза.
— Но я сдержал себя, — продолжил Хозяин. — В моей профессии существует правило: жертвователь — всегда прав.
Не обращая внимания на любопытных, он задумался о словах Носачихи. Ярость сменилась неуверенностью. Он назвал ее лгуньей, которая шантажирует его, находясь на краю смерти и желая навечно посеять в нем сомнения. «Помолчи и послушай, — сказала женщина. — Я твоя мачеха, хочешь ты того или нет. И у меня есть доказательства. Ты когда-нибудь массировал спину и плечи отца?»
«Конечно, — ответил он. — Я был хорошим сыном. И всегда, когда бы отец ни позвал меня, шел и делал массаж — и так до самой его смерти».
— Тогда ты видел, — удовлетворенно произнесла женщина, — у него на затылке большую шишку — там, где начинается позвоночник».
— Я не понимал, откуда Носачиха могла об этом знать, — сказал Хозяин Нищих. — Но она настаивала, чтобы я ответил, была на этом месте у отца шишка или нет. Она не хотела продолжать, пока я неохотно не признал: да, у отца было то, о чем она говорит. Тогда женщина торопливо заговорила.
Это случилось давно, когда она была совсем юной, и у нее только начались месячные. Его отец как-то вечером забрел туда, где она спала на мостовой. Он был пьян — пьян до такой степени, что его не оттолкнуло ее уродливое лицо, и он полез к ней. Девушке хотелось оттолкнуть мужчину — уж очень отвратительно от него несло перегаром, но она сдержалась, только отвернула лицо и лежала неподвижно, словно мертвая, позволяя делать все со своим телом. Когда он кончил, девушка села, и ее вырвало прямо подле раскатисто храпящего мужчины. Ночью он проснулся, и извергнутая из него рвота смешалась с ее небольшой лужицей. Потом ей послышалось какое-то хлюпанье, и, открыв глаза, она увидела, как крысы, чавкая, поглощают блевотину.
Должно быть, хозяину понравилось ее тело, потому что он приходил к ней не раз, даже когда не был пьян. Теперь мужчина не был ей так противен. Когда он лежал на ней и смотрел на ее лицо без отвращения, ей даже нравилось то, чем они занимались. Девушка чувствовала, как плоть ее оживает, ей было приятно сливаться с другим телом. Обнимая хозяина, она нащупала большую шишку на затылке. Девушка рассмеялась и спросила, откуда у него такое. Он пошутил, что вырастил шишку специально для ее удовольствия — чтобы ей было с чем играть, помимо всего прочего.
Так случилось, что мужчина, который, глядя на ее уродливое лицо, продолжал заниматься с ней любовью, занял место в ее сердце. Он рассказал, что родился с тридцатью четырьмя позвонками вместо обычных тридцати трех, и этот лишний, сросшийся с верхним позвонком, постоянно причинял ему боль.
Разве не о твоем отце я говорю сейчас, спросила его Носачиха, какие еще могут быть сомнения?
Он согласился, что все верно, но пока речь идет только о блуде пьяного отца — и ни о чем другом.
А вот и нет, с гордостью поправила его женщина, он приходил к ней и трезвый. Именно это было самым дорогим в ее жизни, и самым важным, о чем она помнит даже на пороге смерти.
Ему пришлось нехотя признать и это. Но их связь еще не доказывает, заметил он, что Шанкар сын отца и его единокровный брат. Нет, доказывает, сказала Носачиха, у моего сына тоже шишка в начале позвоночника, и в этом легко убедиться. Конечно, он может сказать, что это всего лишь совпадение, но в душе будет знать правду.
— И она была права. В глубине сердца я знал правду. Но все смешалось, я был зол, испуган и смущен. И в то же время испытывал счастье. Ведь я, единственный ребенок, потерявший родителей и не имевший никаких родственников, вдруг обрел брата. И еще мачеху, хотя она была почти моего возраста и умирала.
Когда он поверил женщине, на место ярости и раздражения пришла признательность. Почему она не открылась ему раньше, спросил он. Боялась, что, если известие разозлит или оскорбит его, им с Шанкаром придется плохо, ответила женщина — их могли убить или продать какому-нибудь жестокому хозяину в отдаленные места, где они будут чужаками. Больше всего она боялась расстаться с привычными тротуарами своей юности.
Но теперь она умирает, и все уже не имеет значения. Истину теперь знает только он — пусть и поступает, как хочет. Рассказать или не рассказать Шанкару — зависит от него.
Он убедил женщину, что ее откровенность доставила ему только радость. Теперь надо поскорее доставить ее в хорошую больницу. Оставшееся время она должна провести в нормальных условиях. Он пошел вызывать такси.
Несколько таксистов, увидев больную нищенку, отказались ее везти, опасаясь за чистоту салона. Наконец один остановился, привлеченный толстой пачкой денег, которой помахивал Хозяин. У машины была разбита фара и покорежен бампер. Сидя на заднем сиденье с женщиной на руках, он слушал горестный рассказ водителя о злобном полицейском, разбившем машину за то, что таксист на этой неделе задержал конверт с деньгами.
В больнице было много народа. Носачиху положили на пол в коридоре, где множество бедняков дожидалось своей очереди. Запах карболки смешивался со зловонным запахом человеческих тел. Хозяин делал что мог, чтобы расшевелить дежурных, и даже говорил с доктором, у которого было доброе лицо. На его белом халате был надорван большой карман, в который он затискивал стетоскоп. Хозяин попросил его поторопиться и осмотреть его мать, пообещав хорошо отблагодарить. Доктор мягко попросил его не беспокоиться — всех примут. И тут же убежал, держа руку в разорванном кармане.
Хозяин решил, что медицинские работники так преданы своему высокому призванию, что потная пачка денег ничего для них не значит, в отличие от большинства людей. Но он не смог увидеть достаточное количество врачей и медсестер, чтобы прийти к окончательному выводу. Мачеха так и не дождалась осмотра — умерла. Он утешил себя тем, что устроил ей пышные похороны на деньги, которые пошли бы на оплату больничных счетов.
— После всего этого я пошел к Шанкару, — со вздохом произнес Хозяин Нищих. — Конечно, я ничего не рассказал ему о случившемся — хотел вначале спокойно подумать о том, что узнал от Носачихи.