— Кофе ещё есть? — спросила я.
Она удивленно посмотрела.
— Для Сэмюэля, — уточнила я.
Она улыбнулась, но жалость в ее глазах почти погубила меня. С раннего детства я усвоила, что жалость это нечто нежелательное. Жалость это дар, но все, что стоит получить, должно быть заслужено.
— Я могу приготовить свежий кофе.
— Да, пожалуйста, — сказала я.
Схватив несколько тарелок, я последовала за ней на кухню.
— Тебе не нужно мне помогать. Это моя работа, — сказала Аделита, забирая у меня тарелки и ставя их в посудомоечную машину.
Я смотрела, как она готовит кофе. Наша вторая горничная занялась чисткой кастрюли, но бросила на меня любопытный взгляд.
— У Сэмюэля похмелье? — спросила Аделита.
Моя защита взлетела вверх. Наши горничные практически жили в доме, так что вполне естественно, что они были свидетелями многого, но раскрывать уязвимость Сэмюэля все равно было неправильно.
— С ним все в порядке. Он просто хочет свежего кофе.
Я почувствовала облегчение, когда через пять минут вышла из кухни с кофейником дымящегося кофе. Сэмюэль не сдвинулся со своего места на полу, но, по крайней мере, съел печенье.
Выражение его лица смягчилось, когда он заметил меня, но я уже увидела темноту.
Я налила ему кофе, и он сделал большой глоток, шипя от обжигающего жара.
Я опустилась на пол рядом с ним, не зная, что сказать. После похищения Фины, Сэмюэль стал еще более замкнутым, и теперь, когда она сбежала, это, вероятно, не изменится.
Несколько минут мы сидели молча, Сэмюэль дул на свой кофе, а я погрузилась в свои мысли. В конце концов, я больше не могла этого выносить.
— Как ты думаешь, мы еще увидим Фину?
Сэмюэль напрягся.
— Она предала нас. Накачала меня наркотиками, чтобы спасти Фальконе. — он замолчал, но его суровое выражение лица сказало мне больше, чем слова.
— Она сделала это ради близнецов. Здесь, в Наряде, они никому не нравились.
Сэмюэль хмыкнул.
— Она могла отправить их в Вегас.
— Ты действительно думаешь, что Фина могла бы жить без своих детей?
Но Сэмюэль был не в том состоянии, чтобы прислушиваться к голосу разума.
— Что теперь будет? — спросила я.
Сэмюэль пожал плечами.
— Мы двинемся дальше. Серафина ушла, и на этот раз мы не будем пытаться ее вернуть. Возможно, однажды она придёт к нам, как только поймет, какой сумасшедший Римо Фальконе.
— Наряд примет ее обратно?
Сэмюэль отвел взгляд, и, несмотря на гнев и чувство предательства, в его глазах читался ясный ответ.
— Она девушка, — сказал он вместо этого.
— Возможно, когда-нибудь наступит мир с Каморрой.
Сэмюэль вскочил на ноги.
— Мира не будет, если Данте не захочет поднять мятеж. Данило, папа и я никогда бы не согласились, и, зная многих будущих Младших Боссов, сомневаюсь, что они хотят мира. Нам это не нужно.
Когда я встала, Сэмюэль тронул меня за плечо.
— Не переживай о войне. Просто постарайся быть счастливой и быть ребенком, София.
Я заставила себя улыбнуться.
— Нашей семье нужно, чтобы я стала взрослой, а теперь, когда я обещана Данило, я не могу оставаться маленькой девочкой.
— Ты можешь выбросить Данило из головы на ближайшие шесть лет, божья коровка. Наша семья сама по себе восстановиться. Ты не можешь исправить то, что сломали Римо и Серафина. — он сжал мое плечо, прежде чем уйти.
Возможно, он был прав, но я знала, что не могу успокоить свои мысли. Я хотела исправить нашу семью и показать Данило, что он сделал правильный выбор.
Моя головная боль все еще пульсировала в висках, когда я направил машину к дому моих родителей. После короткой ночи в особняке Мионе я забрал свою машину и направился в отель, чтобы переодеться и захватить сумку. И поехал обратно в Индианаполис. Мое тело кричало, чтобы я лег спать, но сообщение от мамы заставило меня отправиться к ним вместо этого.
Когда я открыл дверь ключами, Эмма вкатилась в прихожую.
— Я услышала звук твоей машины, — тихо сказала она.
Ее глаза покраснели и опухли от слез. Несмотря на очевидное огорчение, она внимательно посмотрела мне в лицо и сказала:
— Выглядишь не очень. Все в порядке?
Известие о том, что Серафина помогла Римо сбежать, еще не дошло до дома моих родителей. Хотя я сомневался, что это не обсуждается среди моих людей.
Я поцеловал ее в щеку с натянутой улыбкой.
— Дела в Миннеаполисе были напряженными, но давай не будем сейчас об этом переживать.
Это еще мягко сказано. Дерьмо очень скоро ударит, и разочарование моих людей и гнев из-за вражеского переворота попадёт по мне, даже если Данте принял решение. Некоторые будут испытывать мой авторитет, и мне придется проявить силу. Еще больше энергии будет потрачено впустую, в неправильном направлении.
— Мама с папой наверху, — сказала Эмма, а потом прошептала: — Папа был очень плох последние несколько дней. Я думаю… не думаю, что он доживет до Рождества. — ее голос дрогнул, и она закрыла лицо руками.
Я сжал ее плечо.
— Ему и раньше становилось лучше.
У него случалось несколько тяжелых эпизодов, за которыми следовали недели улучшения здоровья, но в целом его тело ухудшилось. Я поднялся наверх. Дверь в спальню родителей была открыта, и я вошёл без стука. Папа лежал в центре массивной двуспальной кровати, похожий на скелет — сломленный, увядшее тело, удерживаемое в этом мире только силой воли.
Мама вышла из ванной, вытирая брызги крови на своей белой шелковой блузке. Ее кожа была бледной, а карие глаза красными. Заметив меня, она подскочила и медленно опустила руку, сжимавшую полотенце, к себе. Ее каштановые волосы находились в беспорядке, обычно элегантный шиньон взъерошен, из него выбивались пряди.
— Что случилось? — спросил я.
— У твоего отца был приступ кашля, — сказала она без эмоциональным голосом, а затем со странной улыбкой произнесла. — Кажется, моя блузка испорчена.
Я подошел к ней и положил ей на плечо руку.
— Когда ты в последний раз спала?
Она покачала головой, будто вопрос был неуместен.
— Я нужна твоему отцу. Ему необходимо мое полное внимание, чтобы поправиться.
Я снова взглянул на кровать. У меня было мало надежды, что папа поправится. Возможно, он будет цепляться за жизнь — что бы от нее ни осталось — еще несколько недель, но его смерть не за горами. Слова Эммы могли оказаться верными. Недели до Рождества казались непреодолимым расстоянием для человека, прикованного к постели.
Думая о предстоящих неделях, я почувствовал, как меня охватывает глубокая усталость. Смерть отца и неизбежный надвигающийся скандал в Наряде потребуют от меня всех сил.
— Как… — вырвавшееся из потрескавшихся губ отца слово заставило нас подпрыгнуть.
Она бросилась к нему и промокнула ему рот мокрым полотенцем. Его остекленевшие глаза остановились на мне. Я опустился на стул рядом с кроватью и наклонился вперед, чтобы понять его.
— Как все прошло?
Каждое слово вырывалось из его тела болезненным хрипом, и моя собственная грудь болела, просто представляя его борьбу. У меня была миллисекунда, чтобы решить, что сказать.
— Все прошло хорошо, — сказал я, делая выбор на лжи.
Отец не общался ни с кем за пределами семьи, потому что не хотел показывать свою слабость перед другими. Он хотел, чтобы они запомнили его как сильного лидера, каким он был раньше. Это означало, что правда о фиаско с Римо Фальконе не достигнет его ушей, если я поговорю с несколькими ключевыми людьми и прослежу, чтобы они держали рот на замке.
Его глаза возбужденно блеснули.
— Мы замучили его до смерти. Это заняло у нас два дня, но в конце концов он взмолился о пощаде. Мы отрезали ему член и покончили с его жалкой жизнью.
Как только я произнес эти слова, мое собственное разочарование снова нахлынуло на меня. Я так долго стремился к конечной цели — уничтожить Римо, но все было напрасно.
Отец кивнул.
— Они… они все так делают. Ты оказал честь?
— Да.
Ложь легко слетала с моих губ, может, потому, что ее легче было переварить, чем правду. Мне все еще было тяжело смириться с тем, что Римо вернулся в Лас-Вегас, что он будет жить своей жизнью, и не только этим… у него была Серафина, чтобы выставить напоказ его победу над Нарядом.
— Возможно, теперь девочка сможет двигаться дальше. Если она отправит этих детей в интернат подальше отсюда, люди в конце концов забудут об их существовании, — добавила мама.
Я проглотил свою горечь. Серафина двинулась дальше, но никто из Наряда не забудет ни о черноволосых отпрысках Фальконе, ни о событиях породившие их.
Отец внимательно наблюдал за мной, и я быстро скрыл свои чувства. Конечно, он догадался о моих проблемах. Он слишком хорошо разбирался в людях.
— Ты все еще зациклен на этой девушке?
Стиснув зубы, я покачал головой. Я больше не был уверен, что чувствую. Еще несколько дней назад я испытывал странное чувство тоски всякий раз, когда видел Серафину или просто думал о ней, но после того, что она сделала… мои чувства повернулись в обратную сторону.
У Марко было очень своеобразное мнение о девушках. Он говорил, что все они в душе оппортунисты и легко склоняются в ту сторону, которая им больше подходит. Они выбирают тот вариант, который принесёт наибольшую выгоду. Я всегда считал его размышления результатом его горечи по отношению к матери. Теперь я уже не был так уверен. Конечно, не все девушки такие? Но в нашем мире многие предпочли собственное преимущество лояльности.
Серафина выбрала жизнь рядом с Капо, в центре внимания, со своими детьми как наследниками трона Каморры. Она так же быстро примчится обратно в Наряд, как только поймёт, что Римо Фальконе не годится в отцы, что он не поделит с ней трон. Девушки ничего не значили для этого безумца.
— Должен сказать, что я счастлив, что София собирается стать Манчини. Она более приземленная, ее легче контролировать. Она доставит тебе меньше хлопот, чем ее старшая сестра, — сказала мама.