…».
Сразу же после смерти Сталина Берия прекращает дело о «заговоре» еврейских националистов. Всех участников, в их числе большую группу работников МГБ, освобождают. Обвинения в адрес Абакумова «рассыпались». Казалось, что и Абакумов вместе со своими семью заместителями подлежат освобождению, но этого не произошло. Не для того Берия вместе с Маленковым сажал чекистов.
12 марта 1953 года на совещании у себя в кабинете Берия заявляет, что хотя обвинения Абакумова и его аппарата в заговоре несостоятельны, он и его конкретные заместители будут нести ответственность за создание дел на «авиаторов», жену Молотова Полину Жемчужную и уничтожение Михоэлса. Через 3 недели, убедившись в непричастности лично Абакумова к уничтожению еврейского националиста Михоэлса, это обвинение с Абакумова Берия снимает. А вот по делу на «авиаторов» оперативно-технические и следственные мероприятия продолжаются.
Но вмешивается Хрущев, который поднимает вопрос о существовании все же заговора с участием Абакумова. Никита Сергеевич добавляет, что в работе по делам «авиаторов» и Жемчужиной, подчиненной Абакумову, следственной частью по особо важным делам отмечались некоторые нарушения соцзаконности: нарушения нормального сна подследственных, низкая температура в камерах, что было несопоставимо с круглосуточным пребыванием Абакумова в кандалах и холодильниках.
Разве Хрущев не знал о том, что Абакумов не был инициатором их ареста. В обоих этих случаях аресты производились по письменному указанию Сталина с учетом информации, полученной от сына Василия и докладной записки наркома госконтроля Мехлиса. По лживым данным были арестованы, как говорилось в предыдущей главе, нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин, командующий ВВС Советской армии А. А. Новиков, член Военного совета ВВС Н. С. Шиманов и другие.
Думается, этими арестами Сталин преследовал цель скомпрометировать маршала Жукова. Что касается Жемчужиной, то это дело велось под непрерывным наблюдением и контролем Сталина — им создавались сценарии. Исполнение указаний вождя отслеживал Берия. Даже «Ленинградское дело» совпало с развенчанием Молотова. В марте 1949 года он был снят с поста министра иностранных дел, хотя и оставался членом Политбюро.
Молотов очень переживал из-за ареста жены, Полины Жемчужиной (Перл Соломоновны Карповской), еврейки, брат и сестра которой находились в США. До 1939 года она являлась наркомом рыбной промышленности, а потом — начальником Главка текстильно-галантерейной промышленности Наркомата легкой промышленности.
В 1948 году на приеме по случаю 31-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, данном Молотовым для аккредитованных в Москве иностранных дипломатов, Жемчужина демонстративно уединилась с послом Израиля Голдой Меир и заявила ей на идише: «Я — еврейская дочь». По приказу Сталина под принуждением следователей двух ее подчиненных заставили оболгать ее и признаться, что они были с ней в интимной связи.
29 января 1949 года она была арестована и обвинена в том, что «на протяжении ряда лет находилась в преступной связи с еврейскими националистами». Она провела год в тюрьме, а потом ее выслали в Казахстан.
В феврале 1953 года заместитель Берии генерал-полковник Гоглидзе вызвал министра госбезопасности Казахстана Фитина и приказал перевести Жемчужину на Лубянку. Фитин, до недавнего главный разведчик страны, понял: эти действия верхов говорили о попытке обвинить Молотова в связях с сионистами. Но это было уже не при Абакумове, а при новом руководителе МГБ Игнатьеве.
На октябрьском 1952 года партийном пленуме Сталин открыто выступил против Молотова и Микояна, объявив их заговорщиками. Тут он, по всей вероятности, имел в виду, что под влиянием жены Молотов стал проводником политики по Крымскому вопросу, диктуемой спецслужбами Израиля через Голду Меир. Жемчужина действительно находилась с нею еще с довоенного времени в дружественных отношениях и давала советы мужу о передаче Крыма под Еврейскую автономную республику. По воспоминаниям Константина Симонова, участника пленума:
«В. М. Молотов на трибуне признает свои ошибки, оправдывается и заверяет, что он был и остается верным учеником Сталина. Сталин (прерывая Молотова): «Чепуха! Нет у меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина».
Так ли это было или не так, пленум сопровождала одна странность — стенография не велась.
До конца июня 1953 года Берия работал в тесной связке с Маленковым и Хрущевым по всем знаковым делам. Но 26 июня Лаврентия Павловича арестовали или, по другой версии, убили по заданию Хрущева. «Авиационное дело» скомпрометировало Маленкова. Соперников из бывших приближенных Сталина на пост хозяина Кремля нет. Остается один кандидат — Хрущев. Казалось бы, поскольку Абакумова посадил Берия вместе с Маленковым, логично было бы ждать, что Хрущев прекратит дело Абакумова. Однако этого не произошло, а характер обвинения в его адрес вновь меняется.
Как заявил Хрущев, Абакумов должен ответить за «Ленинградское дело». Парадокс: это чисто партийное дело инспирировалось политической элитой Кремля, а не оперативниками Лубянки. Итак, в деле Абакумова произошел поворот на 180 градусов. В период, когда следствие вел Рюмин, Абакумов обвинялся в смазывании «Ленинградского дела» (якобы он помешал доказать связь ленинградского партийно-государственного актива с английской разведкой), пассивности по делу врача-кардиолога Этингера и сокрытия сионистского заговора в МГБ СССР. Что касается иностранной разведки, Абакумов действительно «помешал», так как никакой связи с английской разведкой у ленинградцев не существовало. Ему же вменялось в вину, что он «скрыл от ЦК свою связь с «врагом народа» А. А. Кузнецовым — первым секретарем Ленинградского обкома и горкома партии.
Теперь по указанию Хрущева Абакумов, много знавший об участии в политических репрессиях Никиты Сергеевича на Украине и в Москве, обвинялся в уничтожении ленинградских руководителей. Поражает цинизм властей. На самом деле, ленинградцев уничтожили по совместному сговору Берия, Маленков и Хрущев…
Сталина не столько убедила эта троица, сколько напугала тем, что питерцы хотят создать компартию Российской Федерации со штаб-квартирой в столице бывшей Российской империи и, естественно, ущемить авторитет Центра.
Сталин, после поставленного ему в декабре 1927 года директором института мозга, академиком, всемирно известным психиатром и неврологом Владимиром Бехтеревым неутешительного диагноза «тяжелая паранойя», подтвержденного временем, наверное, не мог простить смелости ученого. Они общались один на один. Через сутки после встречи с вождем он умер при невыясненных обстоятельствах от отравления неизвестным веществом…
Лечить царей, а тем более ставить тяжелый диагноз, дело опасное.
Но известен и другой, не надуманный облик Абакумова в этой колеснице сплошных обвинений. По воспоминаниям полковника в отставке Александра Климовича Малышева:
«После окончания Великой Отечественной войны в 1946 году я — начальник следственного отдела УМГБ по Грозненской области. Первый секретарь ВКП(б) области П. Ф. Чеплаков распорядился арестовать простого рабочего за антисоветскую агитацию. Начальник областного УМГБ генерал Н. М. Ендаков предлагает мне оформить ордер на арест этого рабочего. Арест я посчитал необоснованным. На митинге, проводившемся с целью разъяснения причин временных трудностей со снабжением продовольствием, этот рабочий заявил:
— Товарищ Чеплаков, я рабочий, хлебушка маловато. Я сегодня пошел на работу, не позавтракав — хлеба нет, как бы обеспечить хлебушком.
Чеплаков возмутился, посчитал эти слова как антисоветский выпад и дал команду на арест. Я Ендакову ответил, что оформлять арест не буду, так как считаю приказ секретаря противоречащим совместным указаниям Абакумова и Круглова о переносе центра тяжести не на аресты, а на профилактическую работу.
Ендаков оформил ордер от своего имени, но и на нем я свою подпись ставить отказался. Прокурор, тем не менее, санкцию на производство ареста дал — указание Первого!
Тогда я написал письмо Жданову, курировавшему в тот период органы МГБ. Он разбираться не стал и переслал письмо в кадры МГБ. Меня отзывают в Москву. И тут начинаются полные издевательства. Я числюсь в резерве, деньги не получаю, меня не увольняют и не назначают на должность. Так продолжалось более двух месяцев. Я жил в гостинице ЦДСА. Кончились деньги, мне нечем платить за номер. Нет денег и на питание. На нервной почве все тело покрылось сыпью, вызывающей страшный зуд.
Узнав мои злоключения, один из сотрудников удивился, почему я не иду на прием к Абакумову. Он посоветовал, как записаться на прием и ободрил меня:
— Вот увидите, все будет нормально — он человек справедливый!
Так оно и оказалось. Я записался на прием и через 2 дня был принят Абакумовым. Он внимательно меня выслушал и оперативно разобрался с моим делом. Вызывает кадровиков, генералов Свинелупова и Врадию, высказывает крайнее неудовлетворение их подобной работой и приказывает:
— Даю вам 3 дня, подберите ему должность не ниже той, которую он занимал и по согласованию с ним. Об исполнении доложите. Сегодня вы свободны. О вашем отношении к заслуженным кадрам поговорим потом.
Вслед за тем он позвонил в финотдел — это было в 9 вечера, и распорядился:
— Сейчас к вам придет подполковник Малышев, сегодня же выплатите ему задержанное денежное содержание, доложите о причинах задержки и виновных в этом.
В разговоре со мной Абакумов проявил интерес к судьбе незаконно арестованного рабочего. Я сообщил, что этот рабочий освобожден и дело его прекращено, как только в отделе узнали, что мое письмо о рабочем в Министерстве. Меня удивило, что, проявляя такт, он не задал мне вопроса, почему я обратился к Жданову, а не к нему. Другой руководитель мог поступить со мной, как Свинелупов. Жалобщик — жалобщиков не любят. Понял я и то, если бы была его воля, освободился бы он и от Свинелупова и от Врадии, но это была номенклатура и креатура ЦК партии.