— Разберутся в навете… Кругом завистники и измена. На крест для распятия я не дамся, — рубил короткими фразами бывший руководитель и герой Смерша.
— Ой, Витя, время сегодня препоганое. Хозяин стареет, вот и вьются вокруг него шептуны, желающие ему не здоровья, а гибели, — стонала Антонина, еще недавно секретарь морского отдела военной контрразведки, ставшая год назад женой любимца коллектива, в первую очередь женского, и не только на Лубянке. В Главном управлении контрразведки работали машинистками, секретарями, делопроизводителями много девушек, которым нравился их высокий, подтянутый, до синевы выбритый, наглаженный, с копной густых русых волос, всегда аккуратно причесанных, начальник. Он был требователен, но никогда не обижал подчиненных зря…
Генеральный прокурор, государственный советник юстиции 1-го класса Г. Н. Сафонов объявил вошедшему В. С. Абакумову два постановления — о возбуждении уголовного дела по признакам статьи 58–1 «б» УК РСФСР (измена Родине, совершенная военнослужащим) и об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей.
После необходимых «процедур» подследственного поместили в одиночную камеру следственного изолятора тюрьмы № 14 Управления МВД по Московской области — Матросской Тишины.
Виктор Семенович хорошо знал историю этого учреждения. Ему было известно, что в 1775 году на этом месте был основан смирительный дом для «предерзостных», который находился в ведении Общества признания. «Предерзостным» оказался и он. В 1870 году смирительный дом был переименован в «Московскую исправительную тюрьму» на 300 мужчин и 150 женщин, а в 1912 году тут были возведены тюремные здания.
В годы советской власти в 1918 году на базе тюрьмы был создан так называемый «Реформаторий» для несовершеннолетних, затем «Кожевническая исправительная колония». После казни Абакумова с 1956 года здание именовалось — «СИЗО № 1 ГУВД Москвы».
Только начальник этой тюрьмы знал, кто обозначается в ней, как «заключенный № 15». Именно такие меры предосторожности были приняты в отношении бывшего всесильного и всемогущего главы МГБ СССР.
По рассказам очевидцев-чекистов тех событий журналисту, руководителю историко-архивной службы «КомерсантЪ» Евгению Жирнову, «…содержали Абакумова в более, чем сносных условиях и будто даже обед доставляли из его любимого «Арагви». Никаких признательных показаний он не давал. И тогда в следственной части по особо важным делам МГБ (министром ГБ с 9 августа 1951 года по 14 июня 1953 года был партийный функционер С. Д. Игнатьев — Прим. авт.) был составлен альбом с фотографиями вещей, изъятых у Абакумова при обыске. Теперь такой список вряд ли кого-нибудь удивит, но тогда десятки пар обуви, ворох галстуков и все прочее было попаданием в десятку. Ходивший в латаных сапогах Сталин приказал обращаться с Абакумовым как с государственным преступником».
Как только Абакумов отправился в прокуратуру, в доме № 11 по Колпачному переулку произошел обыск при плотно зашторенных окнах.
При обыске в его кабинете следователи обратили внимание на большое количество бумажной золы — пепла, что свидетельствовало о сожжении многих документов, которые хранились, очевидно, дома. Однако сжег бывший министр не все. В ящике письменного стола изъяли документы, на которых стоял гриф «совершенно секретно». Это были компроматы на Л. П. Берию и Г. М. Маленкова. На первого — о его сексуальных шабашах, а на второго — копии заявлений по линии бракованных самолетов. Это были своеобразные скелеты в шкафу.
А что касается барахла, то, наверное, для министра ГБ с окладом 25 тысяч рублей, а до этого — руководителя ГУКР Смерш, эти тряпки были мелочью. У Г. К. Жукова и у некоторых других генералов находили трофейных вещей, в том числе мебели и антиквариата, картин, тканей и гобеленов, еще больше. Да, их снимали с должностей, но не расстреливали.
13 июля арестовали и жену Абакумова — Антонину, вместе с грудным ребенком. Как писал К. Столяров: «ребенок причинил сотрудникам прокуратуры Союза ССР массу хлопот — у матери сразу пропало молоко, и чтобы мальчик выжил, им пришлось позаботиться об искусственном питании».
В одной из бесед автора с ветераном Смерша, бывшей шифровальщицей младшим лейтенантом в отставке Марией Ивановной Диденко (подругой Тони Смирновой по работе на Лубянке — Прим. авт.), она тепло отзывалась о ней. Отмечала ее природную красоту, корректность и скромность.
«Она была самая красивая женщина в нашем главке, — заметила Диденко. — Кстати, ее отцом был Смирнов Николай Андреевич — врач, артист оригинального жанра, гипнотизер, в том числе массовых сеансов. Имел, если мне память не изменяет, псевдоним Орландо. Она даже приносила и показывала мне его небольшую афишу. Ее арестовали вместе с двухмесячным сыном Игорем».
Со слов уже упоминаемого сотрудника МГБ А. К. Малышева, Абакумову на следствии предъявили обвинение, что его следователи применяли к арестованным пытки. Вот так он поясняет этот эпизод:
«В период пребывания Сталина у власти действовал нормативный акт от 10 января 1939 года, подписанный лично Сталиным, думается в редакции Берии, гласящий:
«ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с разрешения Центрального Комитета партии… ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь в виде исключения (но исключение часто перерастало в правило — Прим. авт.) в отношении явных и не разоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».
Органам прокуратуры известно, что в бытность у власти Сталина и Хрущева вопрос о применении пыток к конкретным арестованным решался не органами МГБ и КГБ, а ЦК ВКП(б) и ЦК КПСС. Со слов Малышева, в аппарате ЦК существовало специальное подразделение, которое принимало решения о применении пыток к подследственным и их характере.
Вслед за Абакумовым арестовали и всех семерых его заместителей. Всех принуждали дать показания на своего начальника. У одного из замов министра генерал-майора Е. П. Питовранова требовали, чтобы он признался в том, что Абакумов собирался захватить власть.
— Говори, какими силами Абакумов располагал для захвата власти, как он планировал и намечал распределить министерские портфели в новом правительстве? — требовал следователь Рюмин.
— Мне эта информация не известна. Она надумана, — смело отвечал генерал.
— Ничего, скоро заговоришь, — угрожал следователь, намекая на применение пыток…
О смелом и решительном генерал-лейтенанте Евгении Петровиче Питовранове автор написал книгу «Фаворит и узник».
Но вот что интересно: ни Генеральная прокуратура, ни Верховный совет СССР не опротестовывали вышеуказанный документ, обязывающий применять пытки, и наличие такого штатного подразделения в аппарате ЦК.
Абакумов лучше других понимал: признание равносильно расстрелу. Поэтому он никаких обвинений не признавал. Тогда Сталин приказал бить его смертным боем. Новый министр МГБ Игнатьев спешил исполнить зубодробительное указание вождя. По этому поводу он даже направил Сталину записку:
«Подобраны и уже использованы в деле 2 работника, могущие выполнить специальные задания (применять физические наказания — Прим. авт.) в отношении особо важных и особо опасных преступников».
Двумя работниками были Соколов и Коняхин. Абакумов держался с большим достоинством.
В обвинительном заключении на Абакумова говорилось:
«Продолжая преступную деятельность, в 1950 году Абакумов расправился со 150 членами семей осужденных по «Ленинградскому делу», репрессировав их по решению Особого совещания при МГБ СССР».
Возникает вопрос — чьи подписи стоят на Решениях Особого совещания? Представителя прокуратуры и партийных органов там, безусловно, есть. Партии в тот период принадлежала руководящая роль в стране, следовательно, вина ложится на нее, вернее руководителей ВКП(б). Но повинны были органы Прокуратуры и МГБ. А вот участвовал ли сам Абакумов в работе таких совещаний — это вопрос.
На суде Абакумов заявил, что в работе Особых совещаний он участия не принимал. Что касается Хрущева в бытность его первым лицом на Украине, то он в работе таких совещаний участвовал. Если такие протоколы уничтожены (а происходило это по одной из версий в период с 1956-го по 1961 год) — это лишнее доказательство наличие там его подписей.
Но и это еще не главное. Репрессии членов семей, осужденных за так называемые государственные преступления, производились и до Абакумова — при Сталине и Хрущеве. Вину за установление такого порядка несет ЦК ВКП(б), при чем тут Абакумов! Смешно слушать ложь, когда знаешь правду. А перебивать жалко — человек старается, или опасно — могут посадить. Людей, о которых сказал поэт: «Я в жизни не любил овал, я только угол рисовал!», к сожалению, было мало. Время химерой пожирало волю.
В бытность Хрущева жена Абакумова провела 8 лет и 8 месяцев в заключении с младенцем, сыном Игорем, арестованная без предъявления обвинения сразу после ареста мужа.
Подвергся административной высылке в Казахстан и сын Гоглидзе от первого брака — отец 2 детей, который даже не поддерживал никаких отношений с отцом с 1934 года — момента развода с его матерью. В заключении оказался и сын Сталина — Василий, содержавшийся во Владимирской тюрьме вместе с особо опасными «государственными» преступниками. Такой порядок существовал до марта 1958 года. Что тогда Средневековье?
В этот период Хрущев и Маленков предложили солистке Большого театра Вере Александровне Давыдовой выступить на Пленуме ЦК КПСС с разоблачительным заявлением в адрес Сталина, для которого она якобы была последней любовью. Артистка категорически отказалась. Тогда Хрущев пригрозил ей возмездием. Зная коварную и мстительную натуру нового хозяина Кремля, она вынуждена была оставить Большой театр и перебраться на жительство в Тбилиси — родину мужа. Это была добровольно-принудительная ссылка.