у Военного совета Хрущеву.
На другой день, 27 июля Сталин подготовил приказ наркома обороны N 227, в котором прозвучали суровые обвинения в адрес солдат Красной Армии и ее военачальников, продолжавших уже более месяца отступать. В приказе говорилось: "Население нашей страны, с любовью и уважением относящихся к Красной Армии, начинают разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток". Сталин требовал: "Ни шагу назад!" Слова приказа относились прежде всего к войскам Юго-Западного направления, в том числе и Сталинградского фронта.
5 августа по приказу Ставки растянутый Сталинградский фронт был разделен на Сталинградский (командующим остался В.Н.Гордов) и Юго-Восточный (командующий – А.И.Еременко, член Военного совета – Н.С.Хрущев.) На следующий день немецко-фашистские войск перешли в наступление и овладели переправами через Дон. Оборона Сталинграда оказалась под угрозой. 9 августа Сталин писал в адрес руководства фронтов: "Я поражен вашей близорукостью и растерянностью. Сил у вас много, а справиться с положением не хватает у вас хребта. Жду от вас сообщение о ликвидации тревожного положения на вашем фронте".
10 августа произошла новая реорганизация фронтов. Сталинградский фронт был подчинен в оперативном отношении Юго-Восточному, а Н.С.Хрущев был назначен членом Военных советов обеих фронтов. Однако руководство действиями фронтов осуществляли на месте прибывшие в Сталинград заместитель Верховного главнокомандующего Г.К.Жуков, начальник Генерального штаба А.М.Василевский, член ГКО Г.М.Маленков, начальник артиллерии Красной Армии Н.Н.Воронов, командующий ВВС А.А.Новиков, а также другие представители Ставки. Работой предприятий Сталинграда руководил представитель ГКО В.А.Малышев.
В своих мемуарах Хрущев постарался не только свести к минимуму роль представителей ГКО и Ставки в руководстве Сталинградским сражением, но и очернить их, а заодно и Сталина. Он писал: "Всякий раз в самые критические минуты, я ощущал, что Сталин обращает на меня самое пристальное внимание, и поэтому послал Маленкова, чтобы тот наблюдал за мной. Я заметил, что Маленков и Василевский вместе перешептывались. Маленков вернулся в Москву и сообщил, почему сражение идет так плохо, и, естественно, хотел избежать личной ответственности за то, что происходило. В ходе своего перешептывания с Василевским, Маленков готовил осуждение кого-либо и я знал, что выбор падал на меня. Он ничего не понимал в военных делах, но он был более, чем компетентен, когда дело касалось интриг". В этих замечаниях проявлялась подозрительность Хрущева, которую отмечали многие его коллеги по работе. Кроме того, в своих оценках Хрущев проявлял типичное для него презрение к знаниям и способностям других людей.
Стараясь выгоднее изобразить себя, Хрущев убеждал, что он, в отличие от других руководителей страны, долго находился в гуще боевых действий. С этой целью он особо подчеркнул в докладе на ХХ съезде, что Сталин лишь однажды выезжал на фронт. Действительно, среди членов Политбюро Хрущев, пожалуй, дольше всех пробыл на фронтах Великой Отечественной войны. В то же время он не был единственным, кто рисковал своей жизнью, оказавшись в пределах действия вражеского огня. На различных фронтах находились члены ГКО Ворошилов, Берия, Маленков, Каганович. При этом Ворошилов и Каганович были ранены. Во время поездки в Ленинград в начале сентября 1941 года на станции Мга под огонь врага попала правительственная комиссия в составе Молотова, Маленкова, Косыгина и других. Члены комиссии едва не были захвачены в плен прорвавшейся группой немецких автоматчиков. Весной 1942 года Молотов совершил рискованный перелет над территорией, оккупированной немцами, и его самолет попал под огонь сначала немецких зениток, а на обратном пути – под огонь советского истребителя. Все дни ленинградской блокады Жданов, как и другие руководители Ленинграда, находился в городе, подвергавшегося не только бомбардировкам, но и артобстрелу.
Да и пребывание в Москве в первые месяцы войны не гарантировало безопасности. Микоян был сбит воздушной волной после взрыва бомбы, упавшей в пределах Кремля. Кандидат в члены Политбюро Щербаков был контужен в результате бомбардировки правительственных зданий. В это время все советские руководители, находившиеся в Москве, включая Сталина, рисковали своей жизнью. Именно поэтому решения Сталина остаться в Москве в октябре 1941 года, а затем провести парад 7 ноября 1941 года в условиях, когда немцы находились под Москвой, свидетельствовало о его мужестве.
Нет сомнения в том, что сам Хрущев обладал немалым мужеством. Он не растерялся, когда 23 августа под прикрытием массированной бомбардировки города, немецкие войска прорвали оборону советских войск и вышли к Волге. Когда немецкие войска вышли к Тракторному заводу, Хрущев, по словам авторов "Истории Великой Отечественной войны", "потребовал от Городского комитета обороны привести в боевую готовность все имеющиеся на Тракторном заводе танки и по тревоге поднять истребительные батальоны и части народного ополчения". В результате попытки немцев взять Тракторный завод с ходу были сорваны. Со свойственной ему энергией и инициативностью Хрущев постоянно занимался организацией обороны города.
В то же время совершенно очевидно, что Хрущев сознавал опасность пребывания в городе, превратившегося в поле боя, а потому он постарался убедить Верховное командование в необходимости перевести командный пункт фронта за Волгу. В этой связи Хрущев вспоминал: "Волна за волной немецкие самолеты бомбили город. Сталинград был в огне. Нас отрезали от левого берега Волги. Связь с левым берегом играла решающую роль для нашего наблюдения за ходом сражения. Командующий Еременко и я решили, что продолжение нашего пребывания в Сталинграде неразумно".
Эти замечания не слишком логичны: если защитников Сталинграда отрезали от левого берега Волги, то туда было невозможно перебраться. Кроме того, получалось, что с левого берега нельзя было командовать войсками, отрезанными от него, а можно было лишь наблюдать за ходом сражения.
Хрущев направил просьбу в Ставку, чтобы разрешить военному совету и штабу фронта эвакуироваться на левый берег. Он вспоминал: "Прошел день, но ответа не было. Мы повторили просьбу. Опять из Москвы не было ни слова. Мы не могли перенести командный пункт без разрешения. Тогда позвонил Сталин по какому-то другому вопросу. Я сам с ним разговаривал и сказал ему: "Товарищ Сталин, мы уже повторяли нашу просьбу перевести командный пункт на левый берег, но Генеральный штаб все еще не ответил. Время поджимает, поэтому я прошу вас дать нам разрешение на переезд сейчас же".
Сталин ответил: "Это невозможно. Если наши войска узнают, что их командующий и штаб выехали из Сталинграда, город падет". Сталин очевидно помнил, что он не покинул Москву в разгар сражения за столицу, так как опасался, что его отъезд скажется отрицательно на боевом настрое защитников города. Хрущев писал, что он "старался объяснить Сталину как можно доходчивее, что его опасения необоснованы: "Товарищ Сталин, я не так на это смотрю. 62-я армия под начальством Чуйкова осуществляет оборону Сталинграда. Мы также назначили Гурова в Военный совет и дали ему указания оставаться в городе и усилить руководство армией. Мы абсолютно уверены, что Чуйков и Гуров справятся со своей задачей. Они будут сдерживать попытки противника прорвать нашу оборону и завладеть городом".
Наконец, Сталин уступил доводам Хрущева: "Ну, хорошо. Если вы уверены, что фронт устоит и наша оборона не будет прорвана, я дам вам разрешение переехать на левый берег. Однако позаботьтесь о том, чтобы оставить представителя штаба фронта в Сталинграде, чтобы он мог вам сообщать, как идут дела. Я хочу, чтобы вы имели кого-то в городе, который бы подтверждал донесения Чуйкова".
Хрущев и Еременко оставили представителем командования фронта в Сталинграде генерал-лейтенанта Ф.И.Голикова. В своих мемуарах Хрущев утверждал, что Голиков был напуган таким решением, так как исходил из того, что Сталинград обречен и его защитников ждет гибель. По словам Хрущева, генерал всем силами старался добиться пересмотра этого решения. Хрущев стыдил Голикова, обвиняя его в трусости. Возможно, что при этом он был столь груб, что Голиков впоследствии пожаловался на него Сталину, а Сталин отчитал Хрущева за грубое обращение с подчиненными вообще и с генералом Голиковым, в частности.
Рассказывая эту историю, Хрущев, очевидно, рассчитывал на сочувствие ему со стороны своих читателей. Видимо ему в голову не приходило, что стыдить Голикова за трусость у Хрущева, эвакуировавшегося за Волгу, не было морального права. Если эта история правдива, то Голиков требовал для себя таких же условий, каких добился для себя Хрущев от Сталина. Правда, переехав на левый берег Волги, Хрущев не избавил себя от опасностей войны, но существенно снизил риск своей гибели по сравнению с командующими армий, командирами частей и подразделений, офицерами и солдатами, которые оставались в пекле Сталинградского сражения.
Возможно, что, уступив доводам Хрущева, Сталин исходил из того, что присутствие его и Еременко в Сталинграде не сыграет решающей роли в обороне города. К этому времени Сталин явно был не высокого мнения о Хрущеве. По признанию Хрущева, "в дни Сталинграда" Сталин "сказал мне, что я не украинец и поэтому ее делами займется Корниец, который тогда являлся председателем Совета народных комиссаров УССР". Не исключено, что вслед за этим могла последовать отставка Хрущева с поста первого секретаря ЦК КП(б) Украины. Есть сведения, что Сталин решил назначить первым секретарем ЦК Компартии Украины П.К.Пономаренко. За этим мог последовать вывод Хрущева из состава Политбюро. В годы войны пошатнулось положение даже таких ветеранов Политбюро как Ворошилов и Каганович, а такие деятели, как Мехлис, Кулик и ряд других за ошибки и проступки, допущенные ими, были серьезно наказаны.