Тарковский писал, что присылает мне этот «презент» в качестве извинений. За что – не уточнил, но все и так ясно. Разумеется, еще в письме он выражал надежду на мое скорейшее выздоровление, но это вовсе не имело значения.
– Возьми и верни князю. И скажи, пусть больше мне не докучает, мне необходим отдых, – я героически всучила подарок женщине, и хоть мне до полусмерти любопытно, что там внутри, даже не подумала его открыть. – И передай, что если Его Светлость желают мне что-то сказать, то смогут сделать это лично в следующий понедельник.
Ни в чем не повинная женщина даже не успела возразить: я почти выставила ее за дверь и закрылась на замок, попрощавшись через щелочку. Послушала, как посланница спускается по лестнице, и повернулась к сестрам.
Обе смотрели на меня, как на идиотку.
– Ты что, правда отказалась от подарка Тарковского? – не веря своим глазам, уточнила Марта.
Марина молчала, внимательно меня оглядывая.
– Что между вами произошло? – тихо спросила она, и я в который раз удивилась ее проницательности.
– Ничего особенного, – отмахнулась я, снова невольно вспоминая те несколько мгновений – а может, и минут – таких нежных, что по-прежнему замирало сердце. И после такого он даже не явился лично. Прислал служанку с какой-то подачкой. И это мне, княжне, решил отдариться, как деревенской девке, которую завалил на сеновале! Мерзавец!
– Идите спать, уже поздно, – спохватившись, я отправила сестер в комнату, а сама еще долго стояла у раковины в ванной, снова и снова окатывая лицо холодной водой.
Наутро проснулась разбитая и, потягивая кофе, смотрела в окно. Низкие темно-синие тучи нависали над золотистой листвой, которая россыпью монет звенела на ветру. По стеклу барабанили первые капли дождя.
Нестерпимо хотелось прогуляться. Это иррациональное желание преследовало меня с того момента, как я открыла глаза. Краузе запретил мне слишком напряженную физическую активность, так что о вечерней пробежке не могло быть и речи, но ходить-то я по-прежнему могу?
Долго боролась с глупой идеей слоняться по ближайшему парку под дождем, но в итоге решила, что ничего страшного не случится, если я немного намокну. Свежий ветер так и манил вдохнуть его полной грудью, а еще сквозняк напомнил, что уже пора бы законопатить окна: в этой квартире они настолько старые, что если не утеплить, зимой мы с сестрами тут замерзнем.
Сестры еще спали, когда я уходила. Оставила им тарелку с горячими гренками, накрытую полотенцем, и записку, чтобы не беспокоились. Подхватила из угла за тумбочкой зонтик, которого раньше даже не замечала, и выскользнула из квартиры.
Впервые с того момента, как оказалась в этом странном мире, я осталась в одиночестве. Парковые дорожки пустовали не только из-за плохой погода, но и оттого, что день сегодня будний. Вдалеке слышался резкий гул машин, но его почти полностью заглушал ветер. Погода будто щадила меня: куда бы я не повернулась, листья и капли дождя летели мне в спину, и прогулка оказалась гораздо приятнее, чем я ожидала.
Я усиленно гнала мысли о том, что сегодня предстоит сделать, и старалась дышать так, как учил Тарковский. Хотя о нем тоже лучше бы не думать.
В попытках избавиться от шума бессмысленных рассуждений в голове, начала оглядываться по сторонам. И когда лишние мысли покинули меня, начала замечать – или чувствовать – воздушные потоки. Я не видела их глазами, но как-то знала, почти осязала, как у земли ветер завихряется в маленькие воронки, как ластится под руку и как наверху, там, где трепещут только самые тонкие ветви деревьев, дает себе волю и рвется вперед в полную силу.
Ухватив эту картину всего на несколько мгновений, я от восторга остановилась. Дыхание сбилось, и стоило мне слегка потерять концентрацию, как видение – или ощущение – тут же пропало. Я решила не отчаиваться и продолжила медленно шагать по покрытому трещинами асфальту, слушая шорох листьев под ногами. И через несколько минут снова увидела карту ветра. Я уже читала о ней в учебниках: в них говорилось, что увидеть ее можно спустя пару месяцев тренировок. Но кажется, мне немного повезло. Наверное, надо рассказать об этом Краузе? Потом.
Я отдалась новым ощущениям, с любопытством разглядывая окружавшие меня потоки. Каждый из них норовил подхватить меня и унести вдаль, к самым вершинам городских крыш. Мысленно последовав за самым настойчивым из них, я услышала сонный голос Марты вперемежку с хрустом гренки.
– Все так изменилось, – пробубнила она и отпила чаю из кружки.
Я присела на ближайшую лавочку и невольно навострила уши.
– Да, Марго как будто стала другая, но немножечко даже и прежняя, – тихо добавила Марта и, судя по звукам, тоже отпила немного чаю. – Не знаю, заметила ли ты, но иногда мне кажется, что она забыла какие-нибудь совсем простые вещи.
– Точно! Раньше она всегда носила те кружевные перчатки на прогулку, а вчера и не подумала их надеть. Даже искать не стала, будто и вовсе про них не помнила! – поддакнула Марта.
– Я не совсем про то. Помнишь, когда к нам в последний раз приходила Аглая? Марго смотрела на нее так, будто видит впервые. И с Яринским она раньше по-другому разговаривала, и плакала каждый раз после того, как ей удавалось ненадолго от него отделаться. А теперь будто и забыла, какую боль ей приносили встречи с ним, – пояснила Марина, голос которой становился все более задумчивым.
– И правда. Еще она к подругам совсем перестала ездить. Вся в работе, как какая-нибудь женщина из народа, – фыркнула младшая сестра. – Ты думаешь, все это из-за магии?
– Я конечно слышала, что сила меняет людей, но чтобы настолько… Даже не знаю. Может, эти изменения зрели давно? Может, она просто так устала, что больше не могла по-прежнему? – судя по тону, собственные догадки Марину не слишком убеждали.
– Чего гадать? Давай просто спросим у нее и послушаем, что ответит. Даже если будет лгать… – тут голос Марты дрогнул, будто ей и предположить что-то подобное о сестре стало страшно, – сама по себе ее ложь тоже что-нибудь может сказать.
Девочки еще что-то обсуждали, но я усилием воли заставила себя прекратить слушать. Радость, которая появилась после знакомства с потоками ветра, тут же пропала. И домой теперь возвращаться совершенно не хотелось.
Рассудительность и сплоченность девочек меня порадовала, но то, что стояло за их разговором, отдалось ноющей болью в груди. Попав в этот мир и в это тело, я приняла новую семью как что-то само собой разумеющееся. Я решила, что раз оказалась здесь, значит, обязана позаботиться о тех, кто от меня зависит. Но совершенно не успела подумать о том, стоит ли рассказывать девочкам правду. Со временем и вовсе заигралась в их настоящую сестру и, кажется, сочла, что знать правду им не обязательно.
Они все же имеют право знать, но стоило представить, как я говорю им о том, что я не их сестра, а где настоящая Маргарита, вовсе не знаю, как становилось тошно: собственного имени не помню, заняла чужое тело и даже отчасти – чужую личность. Что я должна им сказать? Поверят ли они мне?
Резкий порыв ветра едва не сорвал с моей головы шляпу и дернул зонтик вверх. Пришлось подскочить и ухватиться за ручку покрепче, чтобы моя защита от дождя не улетела и не запуталась в лысеющий ветвях деревьев.
Погода испортилась еще сильнее, вынуждая меня вернуться в квартиру. И хоть я теперь боялась видеть сестер, другого выбора не оставалось. Не могу же я просто сбежать и бросить их? Даже если я – не их настоящая сестра, я чувствовала, что люблю их и ни за что не смогу оставить.
К счастью, если сестры и решили меня допросить, то явно не сегодня. Вместе мы обсудили утренние новости, вычитанные в газете, а потом я решила провести свободное время с пользой: закрылась в комнате и начала выискивать в недавно купленных журналах интересные заметки, на которые могла бы ответить.
Вскоре на глаза попался длинный и местами бессвязный монолог кого-то крайне самоуверенного, кто писал под псевдонимом «Глас истины». Все рассуждения этого надутого индюка сводились к тому, что потомственным дворянам и магам не следует работать, и чем проще и ближе к обычной жизни труд, тем он постыднее. Заметка обличала в том числе и девушек вроде Маргариты, вынужденных трудиться секретарями или (что особенно ужасало автора заметки) счетоводами из-за потери состояния.
Я мысленно потерла руки, уже представляя, как мой ответ этому снобу заставит людей разделиться на два лагеря: одни согласятся со мной и будут твердить, что труд, созидание и возможность видеть результаты своей работы – это неотъемлемое право любого человека, другие останутся при старых убеждениях.
Откуда-то я знала, что так и будет. И почему-то предвкушение этой бури общественного негодования меня радовало. Пришлось напомнить себе, что мой ответ еще даже не написан, к тому же, его могут вовсе не принять в журнал. Успокоившись, я приступила к работе.
Нужные фразы сами выскальзывали из-под пальцев, но каждая попытка вспомнить, откуда я знаю, что и как сказать, чтобы текст звучал сильнее, отдавалась сильной болью в висках. Становилось ясно, что эти знания из той, прошлой жизни, и из того мира, где не было никакой магии и дворянства, но что именно я делала, на кого училась и кем работала, по-прежнему оставалось тайной.
Когда я закончила, дождь за окном немного стих, так что отправить письма у меня получилось довольно быстро. Я возвращалась домой, мысленно составляя меню на ужин, но у входа в подъезд меня остановил чей-то окрик.
– Маргарита! Кажется, мы не виделись целую вечность!
Я обернулась. Ко мне стремительно приближалась милая пухленькая блондинка в голубом платье. Она придерживала шляпу с пышными перьями, которая так и норовила улететь вместе с очередным порывом ветра. С трудом подавив озорное желание окружавшего меня воздуха сорвать парочку украшений с головного убора незнакомки, я растянула губы в улыбке, пытаясь припомнить, кто она вообще такая.