Я отпила из бокала вишневого сока, собираясь с мыслями. Девочки продолжали буравить меня любопытными взглядами.
– Я почти уверена, что работала в университете. Только была не секретарем кафедры, а кем-то другим. Может, даже преподавателем, – я не помнила, читала ли какие-нибудь лекции, но выступления на научных конференциях как будто и в самом деле имели место. – И еще занималась другой работой. Помню, что ее было очень много: что-то писала, перечитала гору книжек. У меня не было слуг и жила я в маленьком доме, со всем бытом управлялась сама…
– А у тебя был муж? – не выдержала Марта, от любопытства даже подаваясь вперед.
– А детей ты рожала? – вторила ей Марина.
– Нет, – я покачала головой, и в этот момент сердце пронзила такая острая боль, какой я ни разу не испытывала, думая о прежней жизни. – Я не помню никого рядом с собой. Кажется, я осталась совершенно одна.
– Бедняжка, настрадалась, наверное, – Марта вспорхнула со стула, подбежала ко мне и крепко обняла. – Как хорошо, что ты вернулась, и что у тебя есть мы.
Марина налетела с другой стороны, сдавливая меня в объятьях еще крепче сестры.
– И мужчина хороший обязательной тебя полюбит. Ты же у нас такая замечательная, – прошептала она, утыкаясь носом мне в волосы.
Я тоже обняла сестер, тщетно сдерживая навернувшиеся на глаза слезы.
Следующий день оказался еще более суетливым, чем предыдущий. Утром, прежде чем начать сборы на концерт, я мельком глянула на записки и карточки, которые забрала вчера из почтового ящика и о которых совершенно забыла вечером. Большинство из них содержали номера телефонов журналистов и просьбы дать интервью какой-нибудь газете.
Я фыркнула и смела все без разбора в плетеную корзину для бумаг, которой обзавелась недавно. Я сама заявлю о себе, когда настанет подходящий момент!
Но потом, одумавшись, покопалась в корзине и выудила из нее визитку той девушки в брюках, свободный вид и манера которой так понравились мне на собрании.
«Евгения Срельникова» – значилось над номером телефона. Ее визитку я отложила в записную книжку. Как знать, может, когда и пригодится. Остальные же так и остались лежать в среди прочего мусора и неудачных черновиков.
Концерт начинался в четыре часа дня. Я уже собиралась вызывать такси, но Марина остановила меня, в последний момент предупредив, что за нами приедет машина. Что за машина, я спросить не успела, сестра указала в окно. Там, возле черной иномарки, уже стоял тот самый юноша с больными руками – Павел, внук барона фон Фреймана.
Я с удивлением посмотрела на Марину, та только плечами пожала.
– Когда он узнал, что вы тоже придете на концерт, предложил заехать за всеми нами. Я решила, что ничего предосудительного в этом нет, – пояснила сестра спокойно. – Да и на такси не тратиться, – добавила тихо, так, чтобы услышала только я.
Юноша представился Павлом Терентьевичем. «Просто Павел для друзей», – с мягкой улыбкой добавил он, и в этот момент его острые, даже дерзкие и болезненно-гордые черты начали казаться в какой-то мере привлекательными.
По пути он не докучал разговорами, как и его водитель – вышколенный слуга, явно работающий на семью фон Фрейман не первый год. А после того, как мы прибыли, галантно предложил нам с Мартой располагаться в зале, и вместе с Мариной удалился куда-то за кулисы.
Я с интересом осматривала здание сиротского приюта. На первом этаже, просторный коридор которого вел в местный актовый зал, дети устроили что-то вроде выставки своих рисунков. Довольно интересных, надо отметить. Марта разглядывала их с не меньшим любопытством, чем я. Увлеченные юношеским творчеством, мы обе и не заметили, как к нам приблизился Снежин.
Прода от 05.03
– Добрый день, Маргарита Алексеевна, Марта, – произнес он надменно.
Я резко обернулась, выдавая испуг, но поспешила взять себя в руки.
– Здравствуйте, Александр Николаевич, – я даже нашла в себе силы улыбнуться, поражаясь выдержке Маргариты.
– Ославили меня на весь город, и еще улыбаетесь, – подступая на шаг, оскалился Снежин.
Я потянула Марту вправо, в сторону концертного зала, чтобы не дать князю зажать нас в угол.
– Вы сами инициировали разбирательство, – невозмутимо перевела стрелки я. – И по-моему, не стоит волноваться. Может, история и шумная, но она быстро забудется.
– Может быть. Но знатные дамы с дочерьми на выданье нескоро забудут, как некий князь преследовал семью отказавшей ему девушки, – на лице Снежина от злости заходили желваки, отступать он явно не собирался.
Я огляделась и заметила, что наша дискуссия уже начала привлекать внимание. Плохо, надо срочно сворачивать боевые действия.
– Не понимаю, о каком преследовании вы говорите. И не стоит думать, что я не ценю ваше стремление к правде. В какой-то мере я даже уважаю ваше желание помочь моей работнице, которую у меня, увы, не было возможности оформить по всей строгости закона. Но со своей стороны я не могла допустить пустых обвинений, поймите, – я обезоруживающе улыбнулась. Говорила громче, чем следовало, чтобы всем вокруг стала очевидна причина дискуссии.
Ну давай же, успокойся! Пойми, что я остатки твоей репутации тоже пытаюсь спасти. Одно дело – перешептывания кумушек за закрытыми дверьми, но совсем другое – публичный скандал, который ты пытаешься тут устроить. Включи уже мозги, заткнись и проваливай!
Наверное, в моем взгляде отразились все те нецензурные эпитеты, которые ужасно хотелось высказать в адрес Снежина. Его злость немного утихла, он тоже заметил людей, количество которых вокруг нас постепенно росло.
– Что ж, рад, что вы на меня не в обиде, княжна, – пробормотал он и ретировался в сторону дверей в концертный зал.
И хотя атмосфера вроде бы стала спокойнее, меня терзало смутное предчувствие, что эта сцена – далеко не финал представления.
Когда мы наконец расселись по местами, и заиграли первые аккорды классических симфоний, я немного упокоилась. Теперь все внимание оказалось приковано к выступающим, среди которых время от времени появлялась и Марина.
Они с Павлом действительно чередовались, но спустя час концерта я начала замечать, что юноша едва заметно морщится, исполняя предпоследнюю композицию. Сцену от первого ряда кресел отделяло довольно большое расстояние, и разглядеть эмоции на точеном белом лице было не так-то просто. Кажется, никто больше не замечал трудностей парня.
Никто, кроме Марины. Она стояла за кулисами и переминалась с ноги на ногу. Я не видела ее, только ощущала движение за плотными зелеными шторами. Она то порывалась шагнуть вперед, то отступала, мерила шагами узкое пространство за сценой и тревожно поглядывала в сторону рояля.
Павел поджал губы и побледнел сильнее обычного. Марина не выдержала и шагнула на сцену.
Она вышла, будто так и задумано для выступления: медленно и плавно двинулась между играющих, опустилась на широкую скамейку перед роялем рядом с юношей и они начал играть в четыре руки. Постепенно Павел передал ведущую роль Марине, сам же только брал нижние аккорды ,придавая мелодии глубину и выразительность.
После окончания этой композиции я аплодировала вполне искренне. И слышала перешептывания пожилых дам, сидящих позади, о том, какая красивая пара могла бы получиться из молодого барона и юной княжны. Я, пожалуй, могла бы с ними согласиться, но уверена, Марина и слышать не захочет ни о чем подобном.
В последнем номере концерта за роялем осталась только Марина. Она играла с чувством, полностью отдавая музыке. Казалось, для нее вовсе не существует ни сцены, ни зала, ни других выступающих. Впрочем, под последних она иногда подстраивалась, если те сбивались с такта, но это случалось не так часто и почти незаметно. детям все прощали такие мелкие оплошности.
Когда концерт завершился и артисты раскланялись, я заметила у сцены какое-то движение. Но не придала ему значения до тех пор, пока не обнаружила, что на сцену поднимается Снежин.
Я подалась вперед, вцепившись в подлокотники кресла. Почувствовала руку Марты на своем запястье и сжала зубы, чтобы не выругаться. Выдержка Марго очень не вовремя покинула меня, но что я могу сделать прямо сейчас? Выйду на сцену, чтобы защитить Марину – опозорю нас всех. Но неужели мне придется надеяться только на ее благоразумие?
Когда Снежин, бравируя огромным букетом вульгарных алых роз, как гусар саблей, опустился перед Мариной на одно колено прямо посреди сцены, я, плюнув на приличия и увещевания Марты, вскочила с места. Будь что будет, но я не позволю так поступать с моей сестрой!
Глава 29
Я начала выбираться, костеря себя за то, что уселась в самую середину ряда, но не успела. Марину буквально заслонил собой Павел. Его мелодичный, но твердый голос разнесся над залом.
– Разве может девушка дать вам искренний ответ, когда смущена и когда на нее смотрит целая толпа? – заговорил он, оглядывая собравшихся. – Разве согласие, данное здесь, удовлетворит настоящего мужчину? Соберите остатки гордости, Александр Николаевич, и имейте смелость прекратить это!
– Наглец! Это вы все испортили! Разумеется после вашего выступления я уже не посмею ни о чем говорить с Мариной Алексеевной, – Снежин цыкнул и поднялся с колен.
Зрители зашептались. Кто-то за моей спиной ругался, потому что я юбкой платья перекрыла вид на сцену.
Изо всех сил стараясь не вслушиваться в разговоры, я поспешила выбраться в узкий проход между рядами кресел и прошла вперед. Остановилась прямо под сценой, и когда пораженный Снежин медленно встал, спустился по боковой лестнице и оказался рядом, слегка наклонилась к нему.
– Если еще раз выкинете что-нибудь подобное, я за себя не ручаюсь, – прошипела почти змеей, стиснув зубы. Вес моим словам придал легкий сквозняк, появившийся из ниоткуда и издевательски огладивший и мою кожу, и кожу мужчины.
Снежин побледнел, но больше ничем не выказал страх. Гордо вздернув голову, он удалился.
– Марго! – Марина бросилась ко мне в объятья, как только князь скрылся за дверью. Я погладила сестру по волосам, чувствуя, как шея намокает от ее слез.