Это письмо находилось у меня в кармане до тех пор, пока не кончилась война, и лишь тогда я приказал вернуть его на место в досье, как один из государственных документов и исторических свидетельств.
Я по-прежнему считаю, что этот документ – большая честь для нас, поскольку он является лучшим свидетельством того, что мы воевали одни на поле битвы и понимали также, что мы и останемся одни.
Вы, господин Премьер-Министр, очевидно, понимаете, что советское предупреждение, значение которого никто не может отрицать, Москва сделала неожиданно для нас через 9 дней после начала агрессии. Все эти дни мы были одни на поле битвы и могли бы к тому времени потерять нашу решимость; отчаяние могло бы овладеть нами и могло бы случиться, господин Премьер-Министр, что мы бы капитулировали перед внезапно напавшими на нас тремя государствами, среди которых были две великие державы. Мы могли бы капитулировать через два или три дня, или через неделю, наконец, утром того самого дня, когда Москва сделала своё предупреждение. А какой успех могло бы иметь предупреждение, господин Премьер-Министр, если бы к этому моменту всё было уже кончено.
Следовательно, дело, в сущности, было не только в том, что египетский народ воевал один, и не только в том, что он знал, что останется один, но всё – до момента советского предупреждения, которое было сделано через девять дней после начала битвы, – всё зависело от стойкости этого народа, его готовности идти на жертвы и, наконец, от его решимости упорствовать.
И всё же мы были восхищены советским предупреждением и его действием и не уставали говорить о нём с признательностью и благодарностью.
Наше восхищение воздействием этого предупреждения явилось одной из причин того, что после агрессии мы подверглись ожесточённой кампании, когда нас обвиняли в том, что мы забыли позицию, занятую Объединёнными Нациями, забыли роль, которую сыграла совесть мира в деле прекращения агрессии.
Что же касается тех заявлений относительно агрессии, которые вызвали Вашу неблагоприятную реакцию, то причина их появления заключалась в том, что многие радиостанции, говорящие от вашего имени, а также газеты, выходящие в Вашей стране, начали в разгар полемики между нами и сирийской коммунистической партией приписывать все заслуги этому предупреждению и изображать дело таким образом, при котором создавалось впечатление, что египетский народ не воевал, сирийский народ не поднимался, арабские народы были безразличны, что все они спокойно сидели, ожидая, когда их спасёт это предупреждение.
Я считал своим долгом поставить всё на своё место, восстановить правду и отметить действительную роль нашего народа, который был настоящей и притом единственной армией на поле битвы. Я не считаю возможным отрицать эту истину, как не считаю возможным преуменьшать её значение или игнорировать её.
Что касается разговора в этой связи о роли Аллаха в битве и содержащегося в Вашем послании вопроса – а он повторялся ещё до Вашего послания в некоторых ваших радиопередачах – вопроса о том, что же сделал Аллах, и что сделал Советский Союз, то я позволю себе сказать, что мы не отделяем роль, которую в нашей битве играл Аллах, от роли, которую играли мы сами, потому что мы глубоко верим в то, что дух Аллаха в наших сердцах укреплял нашу решимость и придавал нам силы.
Это, господин Премьер-Министр, – не попытка проповедовать религию, это – попытка показать, что одни только материальные критерии бывают во многих случаях недостаточными для оценки событий.
Если бы во время агрессии были применены одни только материальные критерии, то нам нужно было бы капитулировать, а не сопротивляться, ибо как мог бы маленький народ, если бы он не руководствовался при этом также духовными критериями, решиться на сопротивление двум великим державам, а с ними и третьему государству из числа их марионеток, которые шли на нас со всех сторон и закрыли наши выходы к морю, причём их флот неизбежно должен был закрыть их; их авиация господствовала в воздухе, причём она неизбежно должна была господствовать в воздухе, и, как Вы помните, сведения, имевшиеся в то время у вас, подтверждали – причём об этом говорилось и в ваших радиопередачах того времени, – что в воздушных операциях противника против нас участвовало более тысячи пятисот самолётов.
Всему этому мы противостояли одни, господин Премьер-Министр, даже с географической точки зрения. Было много разговоров о том, что вы хотели тогда двинуть свои армии на помощь нам, но как они могли прибыть к нам, в то время как нас разделяют моря и государства, далёкие от конфликта.
Позвольте мне ещё раз повторить, что мы оценили вашу позицию, понимали её побуждения и не думали никогда просить или ожидать от вас, чтобы вы вступили в мировую войну ради нас.
Мы понимаем, что вы правильно оцениваете события и что совсем нелогично, чтобы испытания нашей страны втянули бы вас в третью мировую войну, ибо условия вашей страны диктуют вам собственные соображения; ваши критерии имеют свои основания; и ваши друзья должны быть первыми, кто поймёт и оценит это, а мы считали и продолжаем считать себя вашими друзьями, господин Премьер-Министр, и поэтому мы попытались быть первыми, кто понял и оценил это.
Сразу же после окончания агрессии мы стали, как Вы помните, объектом других попыток, направленных на осуществление тех же самых агрессивных целей, но методами более спокойными и менее шумными.
Но цель империализма осталась той же, т. е. – покончить с нашей страной, являющейся оплотом движения арабского национализма.
Вся разница между новыми попытками и предыдущими – это разница между попыткой убить человека свинцом и попыткой убить его голодом.
Попытка убить свинцом, может быть, была более шумной.
Зато попытка убить голодом была более жестокой.
В это самое время начались, как Вы помните, попытки изолировать нас от других арабских государств, расположенных по соседству с нами.
Против нас была организована экономическая блокада, разжигалась подозрительность между нами и нашими братьями, против нас фабриковались фальшивки.
В то время, господин Премьер-Министр, наиболее часто говорилось и повторялось, что мы вмешиваемся во внутренние дела той или другой из окружающих нас стран.
В то время говорили, что мы вмешиваемся во внутренние дела Ливана. В то время говорили, что мы вмешиваемся во внутренние дела Иордании и даже доходили до того, что обвиняли вас вместе с нами в заговоре, имеющем целью установить господство над Иорданией, что и было использовано в качестве предлога для осуществления антинационального переворота в Иордании.
В то время говорили, что мы вмешиваемся во внутренние дела Саудовской Аравии, Судана, Ливии, Туниса.
Достойно удивления, дорогой Премьер-Министр, что Вы в своём послании от 12 апреля дополнили эту цепь обвинений (в тексте: путь) тем, что обвинили нас во вмешательстве во внутренние дела Советского Союза.
До чего же длинен путь, который прошло наше пресловутое вмешательство во внутренние дела других, начиная с наших попыток в Иордании и кончая тем, что мы осмелились прибегнуть к ним в отношении самого Советского Союза!!!
Во всяком случае, Ваше отношение к обвинениям во вмешательство, которые приписывались нам в прошлом, отличается от Вашего отношения сейчас. Тогда было ясно, что Вы знаете, какую роль играет империализм, понимаете его тактику; и ваши радиопередачи, ваша печать и Ваши личные заявления в то время были одним из самых важных и действенных факторов в деле разоблачения заговора, имеющего целью изолировать Египет от арабского мира, т. е. того заговора, который известен под названием доктрины Эйзенхауэра.
Тогда Вы продолжали положительно сотрудничать с нами в том, чтобы ликвидировать опасность этой попытки, направленной на осуществление агрессивных целей различными агрессивными средствами. Вы пошли навстречу нашей просьбе, заключавшейся в том, чтобы принять нашу миссию, которая и отправилась в вашу столицу во главе с маршалом Абдель Хакимом Амером – главнокомандующим вооружёнными силами и Вице-Президентом Республики – с просьбой, чтобы вы приняли участие в финансировании наших промышленных проектов, осуществление которых мы считали необходимым, чтобы выдержать экономическую блокаду и объявленную нам войну голодом.
Благодаря духу сотрудничества, который встретила наша миссия в вашей столице, и благодаря усилиям, которые прилагали Вы лично, мы смогли прийти к соглашению об экономическом сотрудничестве, затем к его подписанию 18 ноября 1957 г. Согласно ему Вы предоставили в наше распоряжение 62 миллиона фунтов в качестве долгосрочного кредита, ассигнуемого для планов экономического развития нашей страны.
Я считаю необходимым напомнить Вам здесь – а мы беседуем с такой откровенностью, делая серьёзную попытку ликвидировать причины мрака, который стал окутывать наши отношения, – что египетская миссия в Москве столкнулась кое с чем, что привлекло её внимание. Состоялась беседа между тогдашним заведующим Отделом Среднего Востока МИД СССР господином Зайцевым – сейчас он занимает пост советского посла в Ираке – и между тремя членами египетской делегации: бригадным генералом Хафизом Исмаилом, помощником начальника штаба армии, бригадным генералом Абдель Азизом Мустафой, командующим бронетанковыми войсками, и бригадным генералом Гамалем Афифи, начальником оперативного отдела военно-воздушных сил. В ходе этой беседы, которая происходила в Кремле, эти три лица услышали от господина Зайцева вкратце следующее:
«Государственный нейтралитет – это сказка. Египет непременно должен избрать мировой лагерь, к которому он присоединится, и что Египет не найдёт настоящей силы, пока не присоединится к сильному лагерю».
Затем господин Зайцев продолжал:
«Почему вы боитесь коммунизма, примите его, и мы сделаем вас сильными и защитим вас. Нейтралитет – это игра на канате, которая не может долго продолжаться». Когда содержание беседы было передано маршалу Абдель Хакиму Амеру, главе египетской миссии, он решил не предавать его широкой огласке, опасаясь впечатления, которое оно может оказать на наши отношения. Он предпочёл, и я предпочёл, когда дошло это дело до меня, не делать из него кризиса, омрачающего наши отношения.