Когда я ездил с Насером, то из вагона поезда или из автомашины видел того же буйвола с завязанными глазами и погонщика, который вычерпывает воду и подаёт на рисовые поля. Это рисовое поле очень маленькое, даже миниатюрное. Были даже хозяйства, которые обрабатывали землю вручную. Люди жили очень бедно, буквально в норах, как сурки. Это я говорю о деревне. Видимо, в результате такого нищенского положения деревни президент не предложил мне поехать в какой-то населённый пункт, по нашему в деревню, и что-то посмотреть там. Я мог наблюдать только с дороги. В одном месте я думал, это просто бугорок, а оказалось, там люди живут. Не знаю, может быть, это были самые обездоленные из обездоленных, но внешний вид людей, даже в городах, был очень бедным.
Это вполне понятно, так как по статистике жизненный уровень там низкий.
Однажды мы вместе с президентом ехали в одной машине. Вдруг президенту стало дурно. Он остановил машину, глаза у него закатились, он откинулся на спинку машины. Это у меня вызвало большое беспокойство. Он сказал, что плохо себя чувствует, у него головокружение и что ехать дальше не может. Извинился, пересел в другую машину и, по-моему, вернулся в Александрию. Нам же он предложил ехать по маршруту, который был запланирован.
Не помню, кто с нами ещё был. Видимо, Амер. Потому что Амер всегда ездил с нами. Были редкие случаи, когда Амера не было вместе с президентом при осмотре каких-либо достопримечательностей, сооружений.
Мы поехали, осмотрели. Люди старались, прилагая все усилия к более разумному использованию этих новых площадей и созданию более человеческих условий для обитателей деревень.
У меня сложилось впечатление, что в самой основе заложено непрогрессивное начало. Но своих впечатлений я не высказывал, а слушал и сравнивал. А я имел возможность сравнивать с нашими среднеазиатскими республиками. Сходство условий большое: на Ниле, как, например, в Узбекистане или Таджикистане, ведётся главным образом поливное хозяйство. Без поливки нельзя ничего получить. Я имею в виду основные культуры – рис, хлопок, фрукты. Фруктовые среднеазиатские культуры замечательные, но всё это – на поливе. Если не иметь полива, то всё это умрёт, превратится в пустыню.
Мы уже широким фронтом вели огромные механизированные работы по нивелировке площадей, прокладке каналов. Здесь же всё это было недоступно. Для них был невозможен такой способ разработок, какой имели мы. Поэтому я критически относился к их планам освоения этих земель. Но я долго колебался – высказать или нет свои сомнения президенту, боясь, что это даст повод думать, что я толкаю его на какие-то радикальные меры в области ведения сельского хозяйства – к коллективизации или другим формам крупного хозяйства. Хотя я видел возможность для проявления в Египте прогрессивности в освоении земель, полученных в результате большой воды с помощью Асуанской плотины.
Мы приехали в Александрию. По плану мы должны были собраться вечером. Туда мы приехали к обеду. Я должен был обедать в отведённом для меня дворце. Это был богатый, роскошный дворец короля. Вечером Насер пригласил меня к себе. У него там была дача довольно приличная и большая. Так что он имел возможность принимать даже несколько десятков человек. Там был зал, в котором мы потом собрались. Ехали мы вдвоём. Амера не было. Как в поговорке говорится: не терпится мастеровому, так и у меня всё время была внутренняя потребность высказать свои соображения. Извиниться и объяснить ему, что это ни в коей мере не является какой-то рекомендацией. Это просто мои соображения, которые никого ни к чему не обязывают. И я к нему обратился. Сейчас не помню, какая была форма обращения. По-моему, когда мы были один на один, то я к нему обращался «товарищ Насер», или «президент».
«У меня, – говорю, – есть свои соображения, но я колеблюсь, сказать Вам о них или нет». Я уже говорил, что он на меня производил очень хорошее впечатление: ясные глаза, подкупающий, теплый, человечный, располагающий к себе взгляд. Он мне нравился. И я сейчас питаю большие симпатии к нему, когда вспоминаю о встречах, беседах и своём пребывании в Египте. «Скажите, – говорит, – что вы думаете».
«Я думал о землях, которые вы должны готовить к освоению. Хотел Вас спросить, как думаете их осваивать». Он говорит: «Будем осваивать. Разделим эти земли между народом. У нас много безземельных людей, нужда колоссальная». Это для меня было не ново. Я сам знал, что у них больше рабочих рук, чем дел, а тем более земли у крестьян. Они нуждаются в увеличении наделов и ждут, что получат эту землю в результате строительства Асуанской плотины.
«Мы, – говорит, – думаем так сделать: раздать крестьянам».
«Конечно, – говорю, – это большое дело, и богатство у вас будет очень большое. Но разрешите мне высказать свои соображения. Прошу заранее правильно меня понять и не обижаться на то, что я, как гость, веду себя навязчиво. Я выскажу только свои соображения, которые Вас ни к чему не обязывают. Выслушайте меня и Ваше дело, как мне ответить и как Вы будете рассматривать эти мои соображения».
«Пожалуйста, я Вас слушаю».
«Я бы на вашем месте не делил землю, а создал государственные хозяйства, которые мы в советских условиях называем совхозами – советские государственные сельскохозяйственные предприятия. У нас есть большой опыт. Такие хозяйства мы создаём в Узбекистане, Туркмении, Таджикистане». А мы уже к этому времени создали несколько десятков совхозов и эксплуатировали эти новые хозяйства уже несколько лет. Поэтому имели возможность сделать заключение о рентабельности этих хозяйств и о том, как окупаются вложенные в них средства. Так что я мог разговаривать более или менее конкретно, без цифр, конечно, но по памяти я ими мог апеллировать.
«Я Вам расскажу, как делаем мы. Мы сейчас ведём большие работы в Голодной степи. Там большие возможности. И вопрос освоения этих земель зависит только от капиталовложений и количества воды. Мы отказались от того, чтобы на этих землях создавать колхозы, а решили создать государственные предприятия – совхозы. Делаем там посёлки городского типа, со всеми городскими коммунальными условиями, службами, строим школы, детские ясли и сады. Одним словом, всё, что нужно для обслуживания живущих и работающих в этом хозяйстве. Конечно, это требует больших средств, капиталовложений. Но опыт показал, что достаточно трёх хороших урожаев – и эти капиталовложения окупаются. А хорошие урожаи на поливных землях зависят только лишь от качества обработки земли, от умения работать на этих землях. При этом условии можно получить минимум 30 центнеров хлопка. А лучшие хозяйства у нас получают и больше. Наши экономисты мне докладывали, что если взять стоимость этого урожая не в хлопке-сырце, а в реализации продуктов и изделий из него, то капиталовложения окупаются буквально за 2–2,5 урожая, а при хорошем урожае – за полтора урожая. Пусть будет не полтора, два, пусть будет три, четыре. Значит, за четыре года вы окупите все капиталовложения. Это же дает огромные средства накоплений. Поэтому если бы вы создали госхозы на вашем уровне, то эти хозяйства были бы как печатный станок, который печатал бы деньги. И для населения Египта это было бы большим удовлетворением, потому что вы привлекали бы его в качестве рабочей силы для работы в этих госхозах, повышали бы его культуру, квалификацию, а следовательно, его заработок был бы на должном уровне. Вы бы работали не так, как сейчас – с мулом, когда мул вертит колесо для того, чтобы поливать водой. Вы не обижайтесь, но ещё в старое дореволюционное время я видел в учебнике на картинках такой способ орошения, какой существует сейчас в Египте».
Отношения с президентом у нас были хорошие, поэтому я допускал такую вольность, считая, что он поймёт правильно и не обидится.
«Такой способ был при Рамзесе I. Таким же он остался и при Насере I. А уже прошли столетия. Почему это так? Потому что хозяйства основаны на маленьких клочках земли. Человек не может поставить там насос, применить хлопкоуборочную машину, сеялку. Машины просто нельзя туда затащить, им негде развернуться. Поэтому я считаю, что вы закладываете непрогрессивные условия для ведения сельского хозяйства. Если вы раздадите землю крестьянам, они, конечно, будут вас боготворить за такие добрые дела. Это действительно прогрессивное дело. Но потом вы не сможете внедрить там технику, так как на мелких клочках эта техника не нужна. Крестьянин будет рабом своей земли, потому что весь его труд будет основываться на ручном труде. Вы уже не сможете распоряжаться доходами, которые будет получать крестьянин, поэтому лишите себя доходной стороны и опять должны будете пользоваться системой налогов. При такой системе ведения хозяйства будет малая производительность труда и малые доходы для государства. Следовательно, малые доходы для народа, для вашей финансовой казны. Вот мои соображения. Если Вы согласитесь с моей точкой зрения, признаете, что в ваших условиях это возможно, то вам не нужно будет далеко ходить. Вам нужно только снарядить авторитетную правительственную делегацию, которая приехала бы в Узбекистан, Таджикистан или Туркменистан, где мы могли бы показать любое хозяйство. Всё это вы увидели бы на практике: наши хозяйства, нашу технику, сооружения по распределению воды и прочее. У нас это сделано на более высоком уровне. И там, где разумные руководители, хозяйство ведётся довольно эффективно. Я долго боролся сам с собой – говорить или не говорить Вам, но всё-таки не удержался и сказал. Но если хотите, то можете сделать так, что Вы меня не слышали и я Вам ничего не говорил. Таким образом, мы в расчете и никто никому не обязан».
Он внимательно выслушал меня и сказал: «Я считаю, что для нас это не подойдёт. Во-первых, у нас нет кадров. И ещё вот эта коррупция. Это невозможно. Нельзя будет установить контроль, поэтому хозяйство будет убыточным». «Ваше дело, – говорю. – Я вам высказал свои соображения, а ваше дело взвесить всё. Вы лучше знаете свой народ и своё хозяйство и как вы решите, это меня не касается. Я полагаюсь на вас. Вы лучше чувствуете, что для вас полезно, а что вредно. Вы г