Однако в конце декабря 1954 года после отставки правительства С.Ёсиды и прихода к власти лидера объединённых либерал-демократов Итиро Хатоямы ситуация резко изменилась, и уже в марте 1955 года, выступая в парламенте страны, он откровенно заявил, что «Ялтинское соглашение было по существу признано Сан-Францисским мирным договором, по которому мы отказались от этих территорий», что создало очень зыбкую, но всё же реальную почву для нормализации советско-японских контактов. Позднее об этом же писали и ряд крупных японских спецов по международному праву, в частности профессора К.Тэрасава и К.Тайдзюдо, утверждавшие, что в данном случае главенствует принцип uti possidetis — «каждый владеет тем, чем владеет»[730].
Москва тоже искренне хотела улучшить свои отношения с Токио, и не только по причине подписания мирного договора и налаживания взаимовыгодного партнёрства. Для Н.С.Хрущёва, ставшего инициатором этого процесса, очень важным было вырвать Японию из сферы американского влияния и отодвинуть военные базы США как можно дальше от советских границ. Поэтому уже весной 1955 года в Лондоне прошли первые переговоры двух делегаций, которые возглавили советский и бывший японский послы в Великобритании Яков Александрович Малик и Сюнъити Мацумото, поскольку всё тогдашнее руководство японского МИДа занимало откровенно проамериканскую позицию. Как утверждает академик С.Л.Тихвинский[731], бывший участником этих переговоров, текст советского проекта был почти согласован, за исключением территориального вопроса. Однако уже в июле японский министр иностранных дел Мамору Сигэмицу, выступая в Вашингтонском пресс-клубе, заявил, что «Япония не намерена устанавливать дружественные отношения с Советским Союзом».
Между тем в начале августа 1955 года во время своей неофициальной беседы с С.Мацумото Я.А. Малик неожиданно заявил, что в случае подписания мирного договора Москва могла бы передать Японии остров Шикотан и архипелаг Хабомаи. Как выяснилось позже, на июльском Пленуме ЦК Н.С.Хрущёв не только грубо отругал Я.А. Малика за отсутствие прогресса на переговорах в Лондоне, но и лично озвучил ему эту идею, с которой выступил ещё раньше, во время своей продолжительной беседы с японскими промышленниками в Москве. Однако, как и следовало ожидать, японцы отклонили это предложение, подтвердив свою прежнюю позицию о возврате всех Курильских островов и Южного Сахалина. Не последнюю роль в этом сыграло и крайне жёсткое давление Дж. Даллеса на М. Сигэмицу там же в Лондоне, куда тот прилетел для ведения переговоров по Суэцкому кризису. Также безрезультатно окончился и второй раунд переговоров, состоявшийся уже в Москве в июле 1956 года, которые теперь лично провёл министр иностранных дел М. Сигэмицу.
К тому времени в самом Токио резко пошатнулись и позиции И.Хатоямы, так как его противникам во главе с бывшим премьером Сигэру Иосидой удалось заблокировать вопрос о подписании мирного договора с Москвой. Но тем не менее, будучи уже тяжело больным, он отказался уйти в отставку и заявил, что покинет пост премьера только после выполнения своего предвыборного обещания о нормализации отношений с Москвой. К тому времени у него на руках уже был готовый проект советско-японского соглашения, в работе над которым вместе с ним участвовали С.Л.Тихвинский и два его активных сторонника — министр земледелия и лесоводства И. Коно и заместитель министра иностранных дел Т.Такасаки[732].
Осенью 1956 года И. Хатояма вылетел с официальным визитом в Москву, где прошли его переговоры с партийно-правительственной делегацией в составе трёх членов Президиума ЦК — Н.С.Хрущёва, Н.А.Булганина, А.И.Микояна — и двух заместителей министра иностранных дел — А. А. Громыко и Н.Т. Федоренко. По итогам двух раундов переговоров была заключена Московская декларация, под которой красовались подписи пяти человек: с советской стороны главы правительства Н.А. Булганина и нового министра иностранных Д.Т.Шепилова, а с японской — премьера И.Хатоямы, министра земледелия и лесоводства И. Коно и депутата Палаты представителей С.Мацумото.
В соответствии с этой Декларацией состояние войны между двумя странами было прекращено и восстановлены дипломатические отношения. При этом Советский Союз отказался от всех японских репараций, согласился поддержать просьбу Японии в вопросе о её принятии в члены ООН, а также продолжить переговоры о заключении мирного договора. При этом в пункте 9 этой Декларации было указано, что «Советский Союз… учитывая интересы японского государства, соглашается на передачу ему островов Хабомаи и острова Сикотан», но только с тем условием, что «фактическая передача этих островов будет произведена после заключения мирного договора».
В декабре 1956 года после обмена ратификационными грамотами в Токио официально заработало советское посольство, которое временно возглавил глава советской Миссии в Японии Сергей Леонидович Тихвинский. Но уже в феврале 1957 года его сменил Иван Фёдорович Тевосян, бывший одним из самых жёстких критиков промышленной политики Н.С.Хрущёва. Для него самого отъезд в Токио стал, конечно, своеобразной политической ссылкой, но японцам очень льстило, что к ним приехал не какой-то рядовой дипломат, а крупный государственный деятель, занимавший пост зам. председателя Совета Министров СССР.
Долгое время советское руководство наивно надеялось на то, что в силу очень сильных антиамериканских настроений части японской политической элиты после истечения срока действия договора «О безопасности» Токио войдёт в число нейтральных государств, что создаст хорошую базу для заключения мирного договора двух стран. Однако в январе 1960 года японское правительство военного преступника Нобусукэ Киси (кстати, деда нынешнего премьера Синдзо Абэ) заключило с Вашингтоном новый Договор «О взаимном сотрудничестве и гарантиях безопасности между США и Японией», который продлил неравноправный военный союз двух держав ещё на десять лет.
В связи с этим обстоятельством 27 января, 24 февраля и 22 апреля 1960 года Москва направила в Токио аж целых три «Памятные записки»[733], в которых известило японскую сторону о том, что подписание этого договора «находится в противоречии с Совместной советско-японской декларацией», и в этой связи «обещание советского правительства о передаче Японии островов Хабомаи и Шикотана» выполнить просто невозможно. Более того, неуклюжая попытка японского правительства представить дело таким образом, что в ратифицированной «Совместной декларации стороны якобы договорились» дальше продолжить обсуждение территориального вопроса не соответствует действительности. Советское правительство решительно «отклоняет такое утверждение, поскольку подобной договорённости в действительности не было и не могло быть» в принципе. Совершенно надуманный «территориальный вопрос между СССР и Японией решён и закреплён соответствующими международными соглашениями».
После этих событий советско-японские отношения практически сошли на нет, хотя временами казалось, что какая-то подвижка будет, в том числе и в деле заключения мирного договора, как это было в мае 1964 года, когда Японию во главе парламентской делегации посетил первый заместитель председателя Совета Министров СССР А. И. Микоян. Однако к тому времени Япония уже окончательно втянулась в пучину холодной войны и главным лозунгом всех японских реваншистов стал лозунг возврата северных территорий.
Как известно, после XX съезда в мировом коммунистическом движении возникли довольно большие разногласия, преодолению которых должно было послужить Совещание представителей рабочих и коммунистических партий, прошедшее в Москве 16–19 ноября 1957 года. Подготовка к этому совещанию, которое было сознательно приурочено к празднованию 40-летнего юбилея Великой Октябрьской социалистической революции, шла довольно трудно и напряжённо, о чём более чем зримо говорили многие события, в том числе и Московское совещание лидеров стран Восточного блока, прошедшее в июне 1956 года, поездка председателя Госсовета КНР Чжоу Эньлая по странам Восточной Европы в январе 1957 года, личная встреча маршала И.Б.Тито и Н.С.Хрущёва в Румынии в начале августа 1957 года и, наконец, рабочий вояж двух заведующих Отделами ЦК по связам с компартиям соцстран и капстран Юрия Владимировича Андропова и Бориса Николаевича Пономарёва в Белград в середине октября 1957 года[734].
Основным камнем преткновения, о который и споткнулся Н.С.Хрущёв, стала его попытка соединить несоединимые вещи — «ревизионизм» И.Б.Тито и «сталинизм с китайской спецификой» Мао Цзэдуна, которые были к тому же добротно приправлены диаметрально противоположным отношением ко всему теоретическому наследию И.В. Сталина и практике строительства «сталинского социализма» в Советском Союзе и государствах Восточного блока. Неслучайно два ближайших соратника маршала И.Б.Тито Александр Ранкович и Эдвард Кардель, представлявшие Союз Коммунистов Югославии на этом представительном международном форуме, в категорической форме отказался принимать участие в т. н. «малом» совещании лидеров соцстран, которое прошло накануне «большого» совещания 14–16 ноября 1957 года, и подписывать его итоговую Декларацию.
Само же это совещание, которое тот же А.С. Стыкалин пытается представить как некую попытку реинкарнации Коминтерна или Коминформа, положило начало новой форме совместной работы просоветских политических структур, для участия в котором прибыли лидеры и делегации 64 коммунистических и рабочих партий со всех уголков мира, в том числе признанные руководители крупнейших европейских компартий Италии, Франции и Испании Пальмиро Тольятти, Морис Торез и Долорес Ибаррури. Но даже среди этих титанов самой яркой фигурой стал, безусловно, вождь КПК Мао Цзэдун, для которого это был уже второй, но, как оказалось, и последний визит в Москву. На удивление все выступления, как и довольно острая дискуссия, разгоревшаяся в Кремле, никак не освещались в советской партийной печати. Только после окончания работы совещания в центральных органах партии были опубликованы два документа, вышедшие из аппаратов Ю.В.Андропова и Б.Н.Пономарёва: Декларация совещания представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран и Манифест мира. В первом итоговом документе одобрялись все решения XX съезда, говорилось об общих закономерностях процесса вызревания пролетарской революции как непременного условия крушения капитализма, но тут же подтверждался новый тезис о многообразии форм движения к социализму, громогласно говорилось о творческом развитии идей марксизма-ленинизма и одновременно громились «оппортунизм», «ревизионизм» и «догматизм» как крайне опасные и недопустимые явления в рабочем и коммунистическом движении и т. д. Во втором документе участники совещания, указав на очевидный рост очень агрессивной политики ведущих империалистических держав во главе с США, призвали все народы мира к бдительности и «к самым активным и консолидированным действиям против поджигателей войны».