Утром 4 октября 1959 года советская партийно-правительственная делегация, в состав которой, помимо Н.С.Хрущёва, входили М.А. Суслов, О.В.Куусинен, Е.А. Фурцева, А.А.Громыко и Ю.В.Андропов, покинула Пекина. Её проводы в столичном аэропорту были ещё более холодными, чем встреча. Мао Цзэдун и Н.С.Хрущёв просто пожали руки и расстались без каких-либо напутственных слов. А уже 15 октября Президиум ЦК, заслушав хрущёвскую информацию о визите в Пекин, признал необходимым, чтобы он более подробно изложил всё это на Пленуме ЦК. Первоначально все необходимые материалы для доклада было поручено было подготовить всем членам делегации, однако накануне Пленума ЦК, 14 декабря, доклад о поездке перепоручили сделать только одному М.А. Суслову[740]. Этот доклад, произнесённый им 26 декабря 1959 года, в последний день работы Пленума ЦК, в целом носил примиренческий характер. Несмотря на критику политики «большого скачка», идей развития «малой металлургии» и создания «народных коммун», а также «элементов зазнайства и нервозности» во внешней политике, докладчик заявил о том, что всё-таки «необходимо охранять и оберегать советско-китайскую дружбу» и «не дать возможности врагам вбить клин в отношения между Китаем и Советским Союзом»[741]. Но сберечь и сохранить эту дружбу так и не удалось.
Первым масло в огонь разгоравшегося кризиса как всегда подлил Н.С.Хрущёв, который в условиях острого пограничного конфликта между Индией и Китаем откликнулся на предложение премьер-министра Дж. Неру и в конце января 1960 года направил в Дели партийно-правительственную делегацию в составе трёх членов Президиума ЦК — К.Е.Ворошилова, Ф.Р.Козлова и Е.А.Фурцевой. Формальным главой этой делегации был престарелый «президент» страны, но поскольку первого красного маршала в силу его преклонного возраста стало всё чаще «заносить», то реально все переговоры, в том числе и по секретным военным вопросам, вёл первый зам. главы советского правительства Фрол Романович Козлов.
Затем в конце февраля 1960 года на пути в Джакарту, куда по приглашению президента Сукарно Н.С.Хрущёв впервые вылетел во главе очередной представительной правительственной делегации с государственным визитом в Индонезию, он остановился в Дели, где дважды встретился с Дж. Неру и обсудил с ним целый комплекс различных проблем, в том числе в сфере военного сотрудничества и урегулирования продолжавшегося индийско-китайского пограничного конфликта в Гималаях.
Естественно, что все эти явно демонстративные шаги советского руководства вызвали резкое неприятие в Пекине, и в ответ на такое поведение Москвы в апреле 1960 года Мао Цзэдун в довольно грубой форме отклонил предложение советской стороны посетить СССР для отдыха и переговоров. Более того, в опубликованных к ленинскому юбилею статьях, а затем и в сборнике работ под редакцией Мао Цзэдуна «За ленинизм!» вся китайская партийная пресса подвергла очень резкой критике ряд важных положений Декларации Московского совещания рабочих и коммунистических партий, которые касались личности И.В.Сталина и его «культа». Затем в июне 1960 года ЦК КПСС направил всем компартиям соцстран «Информационную записку», в которой аналогичным образом критиковались теоретические взгляды и претензии руководства КПК на особую роль и положение в мировом коммунистическом движении. А ЦК КПК в свою очередь направил компартиям своё «Письмо» с резкой критикой «ревизионистской линии» ЦК КПСС.
Эта межпартийная дискуссия отразилась и на всех межгосударственных отношениях, и уже в июле 1960 года советское правительство отозвало всех советских специалистов из КНР, что, по мнению известных китаистов (Л.П.Делюсин[742]), самым катастрофическим образом сказались и на торговом обороте двух стран, который упал в три раза, и на поставках советской техники и оборудования для китайских шахт, фабрик и заводов, которые вообще сократились в 40 раз, и на всей экономике Китая и полного провала политики «большого скачка». Эту ситуацию попытались как-то поправить на переговорах двух делегаций, прошедших в Москве в сентябре 1960 года, но дальше разговоров дело не пошло.
Наконец, в ноябре 1960 года в Москве состоялось очередное Совещание представителей коммунистических и рабочих партий, на котором китайская делегация, возглавляемая двумя членами Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК Лю Шаоци и Дэн Сяопином, потребовала исключить из всех его документов ссылку на историческое значение XX съезда КПСС. Однако этот открытый демарш китайских представителей был отклонён всеми 80 участниками этой встречи, за исключением Албанской партии труда, уже давно и прочно вставшей на позиции «маоизма». В этой ситуации, дабы не оказаться в полной изоляции от «братских» компартий, китайские товарищи были вынуждены подписать итоговое Заявление, принятое в конце работы совещания. Более того, Лю Шаоци и Дэн Сяопин по предложению советской стороны совершили большую рабочую поездку по всему Советскому Союзу и даже дважды были приняты Н.С.Хрущёвым и А.И.Микояном. Однако эти контакты оказались «последней ласточкой» добрососедских отношений двух великих держав.
8. Отношения с США и новый виток Берлинского кризиса 1958–1961 годов
Следует сказать, что нарочитая решимость высшего советского руководства нанести превентивный ядерный удар по столицам двух ведущих европейский держав в период Суэцкого кризиса серьёзно напугала противную сторону. Хотя, как позднее уверял министр иностранных дел СССР Д.Т.Шепилов[743], на Президиуме ЦК было твёрдо решено ни в коем случае не вмешиваться вооружённой силой в ближневосточный конфликт и грозные ноты советского правительства за подписью Н. А. Булганина в адрес Лондона, Парижа и Тель-Авива должны были только оказать психологическое давление на руководство стран-агрессоров. Однако тем не менее уже в декабре 1956 года Совет НАТО одобрил новую стратегию альянса. Составными частями этой стратегии стали два решения: во-первых, о создании крупных и комбинированных по своему составу сухопутных формирований на Европейском континенте, способных реально сдержать гипотетический удар со стороны Советского Союза и его союзников по ОВД, и во-вторых, об ограничении собственной доктрины «массированного воздействия» и о невозможности применения ядерного оружия в небольших по масштабу, локальных военных конфликтах.
Кроме того, американцы заморозили своё участие в переговорах с советской стороной об ограничении всех ядерных испытаний, которое было предложено Н.С.Хрущёвым и Н.А.Булганиным на Женевской конференции в июле 1955 года, и стали гораздо активнее и всё больше склоняться к идее предоставления европейским партнёрам по НАТО права реального доступа к американскому ядерному оружию в чрезвычайных обстоятельствах.
Между тем в конце августа 1957 года в Советском Союзе прошли успешные испытания первой в мире межконтинентальной баллистической ракеты (МБР) Р-7, созданной по проекту С.С.Крюкова в ОКБ-1 С.П.Королёва, что полностью положило конец прежней стратегической неуязвимости США, позволявшей им вести себя как слон в посудной лавке на мировой арене. Хотя, судя по последним научным исследованиям (Ю.Н. Смирнов[744]), в арсенале США на конец 1957 года числилось уже почти 6.450 ядерных боезарядов, а в арсенале СССР всего лишь 660.
Понятно, что перепуганные европейские союзники, не знавшие тогда об этой «статистике», стали всё настойчивее и настойчивее требовать от Вашингтона значительного увеличения военно-технологической помощи, что в принципе целиком отвечало интересам самих американцев на Европейском континенте. Администрация президента Д. Эйзенхауэра считала целесообразным помочь западноевропейским сателлитам в создании собственного ядерного оружия, чтобы они своими силами и за свои деньги смогли сформировать реальный «европейский потенциал» ядерного противостояния с Москвой и облегчили тем самым бремя самих США в создании и содержании этого оружия.
А пока у европейцев ядерного оружия, по сути дела, не было, не считая всего 20 зарядов у Лондона[745], в декабре 1957 года Совет НАТО принял важное решение о размещении на территории Великобритании, Италии и Турции двух типов американских баллистических ракет среднего радиуса действия: PGM-17 Thor и PGM-19 Jupiter. Естественно, что эти шаги, инспирированные американскими «ястребами», прежде всего Дж. Даллесом и Р. Катлером, были восприняты в Москве как первый шаг к «ядерному вооружению» Западной Европы, и в этой связи советское правительство потребовало исключить ФРГ из числа государств — членов НАТО, на территории которых могло бы быть размещено любое ядерное оружие.
Одновременно с этим советское руководство пошло на асимметричный ответ и в январе 1958 года устами Н.С.Хрущёва заявило об очередном сокращении численности советских Вооружённых сил ещё на 300 тысяч человек. Это было уже не первое сокращение советской армии и флота, начатое ещё весной 1953 года, в результате чего её численность за последующие три года сократилась с 5.396.000 до 4.406.200 военнослужащих, то есть почти на 20 %. Причём, как считают ряд историков (Ю.А. Абрамова, Р.А. Соловьёв[746]), такая политика в отношении армии и особенно флота была связана как с довольно высокими издержками госбюджета на их содержание, так и с переосмыслением частью членов высшего советского руководства, прежде всего самим Н.С.Хрущёвым и отчасти маршалом Г. К. Жуковым, прежней значимости обычных вооружённых сил и вооружений в новой военной доктрине страны.
Затем в феврале 1958 года Н.С.Хрущёв выступил с предложением созвать конференцию четырёх великих держав и пересмотреть существующий статус Западного Берлина, объявив его демилитаризованным вольным городом. Однако эти шаги не были поддержаны противной стороной. Более того, как бы в пику этой инициативы Москвы в марте 1958 года федеральный канцлер Конрад Аденауэр протащил через бундестаг ратификацию соглашения с США о размещении на территории ФРГ американских ядерных зарядов.