Естественно, советское руководство расценило это решение Бонна как шаг к ядерному вооружению Западной Германии, и в мае 1958 года в Москве состоялось совещание стран-участниц ОВД, на котором была согласована тактика действий в германском вопросе. Уже в июле 1958 года руководство ГДР выступило с предложением о заключении мирного договора с ФРГ, полностью выдержанном в русле советской идеи об отказе обоих германских государств от обладания ядерным оружием. Но западные державы, расценив это предложение как проявление «слабости Москвы», никак не отреагировали на него. Тогда было решено идти другим путём, и в начале сентября 1958 года Берлин направил лидерам четырёх держав ноту с предложением о создании совместной комиссии из представителей Западной и Восточной Германии для подготовки мирного договора. Через две недели аналогичную ноту в Лондон, Париж и Вашингтон направила и советская сторона. Однако никакого ответа вновь не последовало. Н.С.Хрущёв, для которого тогда, как свидетельствует его помощник О.А. Трояновский[747], сама идея мирного сосуществования превратилась в «идею фикс», был просто вне себя от бешенства, тем более что над ним буквально стала «витать тень Молотова» и звучать постоянные укоры в сдаче советских позиций по всем фронтам. Особенно после визита Сайруса Итона — американского мультимиллионера, одного из лидеров кливлендской финансовой группы и основателей Пагуошского движения, с которым Н.С.Хрущёв встречался в Москве в сентябре 1958 года.
Между тем уже 7 ноября 1958 года, несколько оправившись от своей тяжёлой болезни, Дж. Даллес всё-таки отреагировал на советскую ноту и публично подтвердил всю решимость США отстаивать свои права в Западном Берлине, «если потребуется, то и военной силой». В этой ситуации 10 ноября 1958 года, выступая в Москве на торжественном заседании Общества советско-польской дружбы, Н.С.Хрущёв прямо заявил, что западные державы должны отказаться от своих оккупационных прав в Западном Берлине, в противном случае СССР в одностороннем порядке передаст аналогичные права правительству ГДР, включая контроль за всеми коммуникациями с Западным Берлином. При этом он особо подчеркнул, что Москва будет рассматривать любую силовую акцию или провокацию против ГДР как прямое нападение на Советский Союз[748]. В ответ на это заявление канцлер К. Аденауэр без консультаций с другими западными лидерами уже 12 ноября 1958 года предупредил Москву о реальной опасности нарушения любого соглашения по «четырёхстороннему статусу» Берлина.
Одновременно глава ГРУ генерал-полковник М.А.Шалин и советский посол в ГДР Г.М. Пушкин тоже доложили в ЦК, что такое нарушение прав западных держав в Берлине чревато «риском эскалации кризиса» и ответными военными контрмерами с их стороны. И действительно, как свидетельствуют документы[749], главком объединённых Вооружённых сил НАТО в Европе бригадный генерал Л. Норстад был уже готов применить «минимальную силу» в случае обострения конфликта, а начальник штаба сухопутных войск США генерал-майор М.Тейлор вплотную занялся разработкой плана чрезвычайных действий на случай обороны Берлина обычными (неядерными) средствами.
Но Н.С.Хрущёв уже вошёл в раж, и 27 ноября 1958 года советское правительство направило правительствам США, Великобритании и Франции очень жёсткую ноту, в которой содержалось требование в течение шести месяцев, то есть до конца мая 1959 года, заключить мирный договор с ГДР и де-юре признать второе германское государство. В противном случае советское руководство грозилось подписать отдельный мирный договор с ГДР и переложить на берлинское правительство полную ответственность за обеспечение особого статуса всего Берлина и гарантий доступа западных держав в западную часть города.
В исторической литературе эта известная ноябрьская нота получила название «Ультиматум Хрущёва». Как считают ряд известных авторов (А.М.Филитов, А.А.Фурсенко, Ф.И.Новик[750]), именно эта нота и положила начало Второму Берлинскому кризису, который продолжался вплоть до конца октября 1961 года. Ряд других авторов (С.Я.Лавринов, И.М.Попов[751]) утверждают, что на самом деле в указанный период случился не один, а целых два берлинских кризиса: первый — с конца ноября 1958 до конца декабря 1959 года и, соответственно, второй — с января 1960 до конца января 1962 года. Наконец, по мнению ещё одних авторов (Н.Н.Пла-тошкин, А.Д.Богатуров, В.В.Аверков[752]), напряжённость вокруг Берлина сохранялась все послевоенные годы, поэтому применять сам термин «кризис» к этому почти трёхлетнему периоду давнего противостояния нет никаких оснований. Кстати, эта точка зрения вполне наглядно явствует из названия докторской диссертации профессора Н.Н.Платошкина «Причины и ход Берлинского кризиса 1953–1961 гг.», которая была блестяще защищена в 2009 году. Точно такая же разноголосица наблюдается и в оценке причин возникновения и главного виновника нового кризиса. Значительная часть нынешних авторов, например, Л.Н.Нежинский, И. А.Челышев и В.М. Зубок, главную вину за этот кризис возлагают только на Н.С.Хрущёва. А их оппоненты, например Н.Н.Платошкин, говорят о том, что долгоиграющий Берлинский кризис был порождён прежде всего откровенно провокационным поведением бывших «союзников», особенно руководства США[753].
Между тем, как установил Ф.И.Новик[754], уже 8-10 декабря 1958 года на совещании глав всех диппредставительств ФРГ за рубежом была разработана единогласно принятая программа международной изоляции ГДР, названная по имени тогдашнего статс-секретаря МИД «доктриной Хильштейна», хотя на самом деле её разработчиком был глава его политического отдела Вильгельм Греве, который в том же году стал послом в Вашингтоне, а затем с 1962 года в течение почти десяти лет был постпредом ФРГ в штаб-квартире НАТО.
Между тем жёсткий ультимативный характер «ноябрьской ноты», к большому неудовольствию лидеров ГДР, особенно «ястреба» В.Ульбрихта, был вскоре дезавуирован самим советским руководством, и в январе 1959 года оно дало понять, что больше не настаивает на разрешении «германской проблемы» в первоначально обозначенные сроки. Как считают многие историки, такое поведение Москвы стало прекрасной иллюстрацией новой характерной черты советской дипломатии, которая формировалась под прямым влиянием самого Н.С.Хрущёва: первоначально действовать достаточно грубо «с позиции силы» и оказать психологическое давление на оппонента, а затем в случае его отказа от советских предложений предложить ему относительно мягкую формулу компромисса. Исторический опыт наглядно показал, что такая тактика далеко не всегда была плодотворной, но именно она проводилась в жизнь самим Н.С.Хрущёвым и «хрущёвскими» министрами иностранных дел, занявшими эту должность после отставки В.М.Молотова в июне 1956 года. Сначала эту должность занял тогдашний хрущёвский фаворит Д.Т. Шепилов, пробывший на посту министра всего восемь месяцев и вновь ушедший в середине февраля 1957 года на должность секретаря ЦК, с которой с треском слетел уже в конце июня 1957 года после разгрома «антипартийной группы». Затем эту должность занял опытный карьерный дипломат Андрей Андреевич Громыко, который был министром иностранных дел СССР почти три десятилетия, вплоть до начала июля 1985 года, когда он пересел в кресло «президента» страны, заняв должность председателя Президиума Верховного Совета СССР. При этом надо заметить, что если В.М.Молотов, будучи министром иностранных дел, всегда очень жёстко, с присущим ему упрямством и упорством отстаивал свою позицию по многим внешнеполитическим вопросам, за что, собственно, и поплатился этим постом, то А.А. Громыко, не обладая в хрущёвский период даже минимальным политическим весом и влиянием, всегда шёл в фарватере его внешнеполитического курса и старался не перечить этому волюнтаристу и сумасброду, который слабо разбирался во многих внешнеполитических проблемах.
Тем временем в конце декабря 1958 года А.А. Громыко представил на суд Н.С.Хрущёва проекты двух мирных договоров: совместного договора СССР, США, Великобритании и Франции с ФРГ и ГДР и двустороннего сепаратного договора между СССР и ГДР. Причём в пояснительной записке он заметил, что, «разумеется», западные державы не согласятся с общим договором, так как он неизбежно вызовет развал НАТО. А раз так, то Москва будет вынуждена заключать отдельный договор с ГДР. Но Н.С.Хрущёва это не смутило, и текст второго договора был отправлен в Берлин. Через месяц, в феврале 1959 года, В.Ульбрихт послал в Москву свои замечания к этому проекту, где особо подчеркнул, что «территория Западного Берлина должна рассматриваться… как часть территории ГДР»[755].
Между тем, как верно подметили ряд историков, новое обострение ситуации вокруг Берлина хронологически совпало с концом эпохи Дж. Даллеса, который в апреле 1959 года ушёл в отставку с поста госсекретаря и вскоре скончался от тяжёлой болезни. Для многих, прежде всего в самом Вашингтоне, становилась всё очевиднее несостоятельность его доктрины «массированного возмездия», в противовес которой начальник штаба сухопутных войск США генерал-майор Максвелл Тейлор сформулировал новую доктрину «гибкого реагирования», предполагавшую избирательное использование в случае кризисных ситуаций не столько ядерного оружия, сколько широкого набора всего комплекса военных средств, включая и обычные силы. Позднее он с успехом воплотил свою доктрину в жизнь, став военным советником президента Дж. Кеннеди.
Тем временем президент Д. Эйзенхауэр, отказавшись от идеи военных конвоев, предложенную генералом Л. Норстадом, принял решение полностью доукомплект