— резко активизировали переговорный процесс по всем вопросам контроля над ядерными вооружениями, который шёл по трём узловым проблемам: во-первых, ограничения испытаний ядерного оружия, во-вторых, регулирования вопросов использования космического пространства в военных целях и, в-третьих, введения полного запрета на любую передачу ядерных материалов и технологий их использования всем государствам, не обладавшим ядерным оружием;
— продолжили модернизацию существующих военно-политических доктрин, чтобы реально повысить порог возможного советско-американского ядерного конфликта, сократить риск непреднамеренного столкновения и перерастания обычного регионального вооружённого конфликта с участием великих держав в ядерную войну.
Между тем уже к весне 1963 года руководство американской администрации, прежде всего сам президент Дж. Кеннеди, его советник по нацбезопасности М. Банди и министр обороны Р. Макнамара, окончательно пришли к очень неутешительному для себя выводу о реальной неприемлемости концепции «первого удара», и в рамках доктрины «гибкого реагирования» американские стратеги стали разрабатывать новую доктрину «взаимного гарантированного уничтожения», которая исходила из основного тезиса, что стратегической неуязвимости американской и советской территорий больше не существует. Гонка ядерных вооружений не могла теперь гарантировать ни одной из сторон приемлемого уровня защиты от удара вероятного противника. Если даже одна сторона превосходила другую по численности боезарядов в несколько раз, то у второй их было уже настолько много, что она могла полностью уничтожить потенциального противника своим ответным ударом. Это умозаключение затем было подтверждено целым рядом научных исследований, в том числе Ю.Н. Смирнова, который констатирует, что на конец 1963 года в арсеналах трёх ядерных держав было 34.326 ядерных боезарядов, в том числе в США — 29.808 боезарядов, СССР — 4.238 боезарядов и Великобритании — 280 боезарядов[801].
После Карибского кризиса идея динамичной конкуренции с США начинает отступать на задний план и у советского политического руководства, которое постепенно обращается к логике признания глобального статус-кво. Причём применительно к переговорам о полном запрете испытаний ядерного оружия признание этого статус-кво де-факто означало фиксацию соотношения тех переговорных позиций, которые были достигнуты представителями СССР, США и Великобритании ещё на Женевской встрече по разоружению в самом конце октября 1958 года.
Общим местом всей учебной литературы, да и многих научных работ является утверждение, что к началу 1960-х годов в мире существовали четыре ядерные державы: СССР, США, Великобритания и Франция, а Китай только-только начал работы над созданием собственной атомной бомбы и смог провести первое ядер-ное испытание в 1964 году. Однако это не совсем так, поскольку первые ядерные заряды у Франции, как и у Китая, появились именно в 1964 году[802]. Поэтому Париж и Пекин отказывалась принимать на себя какие-либо обязательства по ограничению своих ядерных программ, ссылаясь на серьёзное отставание в этом процессе от тройки ведущих мировых держав. Более того, Шарль Де Голль и Мао Цзэдун рассматривали ядерное оружие как важнейшее средство обеспечения не столько блоковой, сколько собственной национальной безопасности в условиях довольно высокой вероятности войны с внешним противником.
Вместе с тем Москве, Вашингтону и Лондону стало совершенно очевидно, что переговорный процесс по вопросам разоружения и ограничения ядерных вооружений либо надо подписывать немедленно в той форме и с тем составом участников, которые согласились к нему присоединиться, либо заключение этого договора будет отложено на неопределённо долгий срок. Поэтому в июле 1963 года, когда советская сторона сняла все свои последние возражения по тексту данного договора, было решено его подписать. 5 августа 1963 года в Москве в присутствии Н.С.Хрущёва и Генерального секретаря ООН У Тана главы дипломатических ведомств трёх великих держав — А. А. Громыко, Д.Раск и А. Дуглас-Хьюм подписали договор «О запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой», который после его ратификации парламентами трёх держав 10 октября того же 1963 года вступил в законную силу. Московский договор носил бессрочный и открытый характер и позднее к нему присоединились более 100 государств мира, в том числе Франция и Китай.
10. Новый кризис в лагере социализма в конце1950-х — начале 1960-х годов
В конце 1950-х годов обозначился новый кризис внутри социалистического лагеря, который был связан с очередным обострением отношений Москвы с Тираной, Белградом, Пекином и Бухарестом.
Что касается Албании, то ещё на III Конференции Албанской партии труда (АЛТ), которая состоялась в 14–20 апреля 1956 года, был отринут хрущёвский курс на десталинизацию, зримым проявлением чего стали два события. Во-первых, отказ руководства АЛТ реабилитировать Кочи Дзодзе, Панди Кристо, Васка Колеци и других противников режима Энвера Ходжи, осуждённых ещё в мае 1949 года. А во-вторых, разгром прохрущёвской оппозиции в лице Тука Яковы, Бедри Спахиу, Лири Белишовой, Лири Гега, Панайота Плаку, Дали Ндреу и других членов ЦК, многие из которых были арестованы, а затем убиты или казнены в 1956–1957 годах[803]. Затем в середине февраля 1957 года в своём докладе на III Пленуме ЦК АПТ Э. Ходжа окончательно похоронил «албанскую весну», удушение которой он начал менее года назад. Подвергнув беспощадной критике «югославский ревизионизм», он, по сути, выступил против самого советского руководства, заявив, что именно после XX съезда КПСС «под ширмой борьбы со сталинизмом империалисты и ревизионисты развернули ярую кампанию против марксизма-ленинизма и коммунизма, внося идеологический разброд и раскол в международное коммунистическое движение»[804]. Понятно, что целый ряд членов советского «коллективного руководства» были крайне встревожены подобным поведением албанского лидера, и в апреле 1957 года его пригласили в Москву для проведения «рабочих консультаций». Однако в ходе личной встречи с Н.С.Хрущёвым, прошедшей 15 апреля, Э.Ходжа отказался идти на мировую с югославским руководством и поддержать антисталинский курс, усиленно навязываемый Москвой.
Вместе с тем, критически завися от советских кредитов и торговых поставок, албанское руководство не только сохраняло, но и развивало экономическое сотрудничество с СССР. Так, в декабре 1958 года во время визита в Москву партийно-правительственной делегацией во главе с Первым секретарём ЦК АПТ Энвером Ходжой и председателем Совета Министров НРА Мехметом Шеху были заключены ряд соглашений, в том числе о списании долгов на 105 млн рублей и предоставлении новых долгосрочных кредитов на общую сумму 526 млн рублей[805].
Между тем уже в конце мая — начале июня 1959 года во время официального визита в Албанию Н.С.Хрущёв повёл себя настолько нагло и грубо, что это по-настоящему взбесило албанское руководство. Во-первых, говоря о развитии СЭВ, он предложил албанцам «покончить с ненужной индустриализацией» и развитием собственной нефтяной отрасли и предложил им «сосредоточиться на выращивании цитрусовых». А, во-вторых, он дважды совсем бесцеремонно и прилюдно в разговоре с Р.Я. Малиновским, не спрашивая мнения албанских товарищей, говорил о необходимости строительства базы советских подлодок в Бутринти и размещения на советской военно-морской базу в Паша-Лима-не (Влёре) Средиземноморского военно-морского флота СССР[806].
Новый виток противостояния двух стран пришёлся уже на первую половину 1960 года, когда, во-первых, третий человек в албанском руководстве Хюсни Капо, представлявший АПТ на Бухарестском совещании коммунистических и рабочих партий соц-стран, открыто выступил в поддержку позиции ЦК КПК и, во-вторых, когда правящая группировка Политбюро ЦК в лице Энвера Ходжи, Мехмета Шеху, Хюсни Капо и министра обороны Беки-ра Балуку в конце июля провела новую зачистку прохрущёвской оппозиции внутри ЦК АПТ, главой которой был объявлен командующий военно-морским флотом контр-адмирал Тема Сейку[807].
Робкая попытка как-то сгладить давно возникшие противоречия двух партий и двух стран была предпринята на новом Совещании коммунистических и рабочих партий мира, которое прошло в Москве 10 ноября — 1 декабря 1960 года. В рамках этого совещания 12 ноября албанская делегация в составе Энвера Ходжи, Хюсни Капо и Рамиза Алии встретилась с Н.С.Хрущёвым, А.И.Микояном, Ф.Р.Козловым и Ю.В. Андроповым. С самого начала разговор шёл на повышенных тонах, а затем и вовсе был прерван, когда Н.С.Хрущёв завёл разговор о ликвидации советской военно-морской базы во Влёре. А уже 16 ноября Э.Ходжа выступил с трёхчасовым разгромным докладом в адрес советских и югославских «ревизионистов» и в защиту китайских товарищей, твёрдо стоящих на позициях подлинного марксизма-ленинизма-сталинизма.
Ответ Москвы на столь вызывающий демарш албанского руководства не заставил себя ждать, и уже начале января 1961 года советское руководство в одностороннем порядке потребовало от «албанских товарищей» пересмотра уже утверждённых экономических соглашений. С этой целью в Тирану было направлено письмо с «пожеланием» самому Э. Ходже приехать в Москву для встречи с Н.С.Хрущёвым, поскольку все «экономические вопросы… могут быть обсуждены только на высшем партийном и правительственном уровнях». Но албанская сторона в ответном послании отказалась от этого визита, заявив, что, «смешивая государственные отношения с межпартийными отношениями, советское правительство… стремится навязать Албанской партии труда свою волю… и создать ей экономические и прочие сложности»