Между тем ровно через год, в период Карибского кризиса и завершения трёхлетней Китайско-индийской пограничной войны, в которой Москва заняла нейтральную позицию, отказавшись от поддержки Пекина, произошло новое резкое обострение отношений между двумя странами. Именно тогда китайские «товарищи» впервые в центральной партийной печати позволили себе такую, ранее совсем невиданную роскошь, как открытую критику внешней политики Москвы, назвав размещение советских ракет на Кубе «авантюризмом», а их вывод по договорённости с американцами — позорным капитулянтством перед мировым империализмом[816].
Новая, ещё более острая полемика между Пекином и Москвой разгорелась в 1963 году, когда с подачи высшего китайского руководства в целом ряде довольно скандальных статей, где исторические небылицы соседствовали с откровенной грубостью, впервые было публично заявлено о неравноправном характере Айгуньско-го и Пекинского пограничных договоров, подписанных царским правительством Александра II с правительством императора Ичжу в мае 1858 и в ноябре 1860 года. За этими статьями вскоре последовала и официальная нота китайского правительства из 25 пунктов, которая была передана советскому послу С.В.Червоненко в июне 1963 года. Это был откровенно провокационный обвинительный документ, направленный против основных установок советской внутренней и внешней политики. Советское руководство ответило на китайскую ноту в таком же тоне, а в июле 1963 года ряд китайских дипломатов были объявлены персонами нон грата и высланы из Москвы за антисоветскую агитацию и пропаганду.
После этих инцидентов в феврале 1964 года состоялся новый Пленум ЦК, целиком одобривший доклад М.А. Суслова «О борьбе КПСС за сплочение международного коммунистического движения», в котором китайское руководство было прямо обвинено в расколе «коммунистического движения и в империалистических амбициях, тщательно скрываемых за политикой помощи народам, борющимся против колониализма». Кроме того, в Москве столь открытую враждебную позицию Пекина расценили как прямое посягательство на территориальную целостность Союза ССР, что впервые заставило высшее советское руководство очень крепко задуматься о существовании потенциальной военной угрозы со стороны «великого восточного соседа»[817].
Вместе с тем, серьёзно опасаясь углубления конфликта с китайской стороной, советское политическое руководство дало своё согласие начать консультации по уточнению линии государственной границы по Амуру. Но уже летом 1964 года эти консультации застопорились, после того как в беседе с иностранными журналистами Мао Цзэдун откровенно заявил о возможности предъявить Советскому Союзу счёт за территории к востоку от Байкала, которые были незаконно захвачены Российской империей сто лет назад. Хотя официально Пекин и не выдвинул каких-либо конкретных территориальных претензий к Москве, в советских стратегических планах на повестку дня был уже поставлен вопрос о срочном укреплении дальневосточных рубежей страны.
В это же время высшее китайское руководство убедилось в невозможности сотрудничества с Москвой в создании «единого антиимпериалистического фронта», поскольку в октябре 1964 года во время последнего визита в Москву премьера Госсовета КНР Чжоу Эньлая все его предложения на сей счёт были просто проигнорированы в Кремле[818].
Одновременно с главным конфликтом в сердце социалистического лагеря в 1963–1964 годах довольно резко обострилось противостояние между Бухарестом и Москвой, непосредственной причиной которого стал новый советский план координации национальных экономик стран Восточного блока в рамках Совета экономической взаимопомощи (СЭВ). Вплоть до смерти И.В.Сталина существование этой структуры имело в большей степени сугубо политико-экономический характер. Но уже в начале 1960-х годов руководство СССР, ГДР и Чехословакии совместно высказалось за ускорение и углубление процесса экономической специализации в рамках СЭВ, что вызвало крайне нервную реакцию в румынском руководстве, посчитавшем, что в этом случае их стране будет точно уготована незавидная роль периферийного аграрного придатка, что неизбежно застопорит её движение к социализму.
Между тем решимость советского руководства форсировать экономическую интеграцию восточноевропейских держав не в последнюю очередь была связана и с кризисом в советско-китайских отношениях и с отступничеством Албании. Поэтому экономическая интеграция стала одним из важных средств борьбы Москвы против центробежных политических тенденций внутри социалистического лагеря, но планы советских и румынских лидеров пришли в непримиримое противоречие, поскольку Г.Георгиу-Деж и его правящая группировка в Политбюро ЦК РРП были решительно настроены на продолжение политики индустриализации страны. Однако, вскоре поняв, что продолжение давления на румынское руководство только на руку китайцам и албанцам, Н.С.Хрущёв пересмотрел свои прежние позиции и на сессии СЭВ, состоявшейся в июле 1963 года, дал команду «частично учесть пожелания румынской стороны»[819].
Тем не менее в апреле 1964 года, когда напряжённость в советско-китайских отношениях поднялась на новую ступень, три самых близких к Г. Георгиу-Дежу и самых влиятельных членов Политбюро ЦК — Киву Стойка, Георге Апостол и Николае Чаушеску — инициировали принятие на Пленуме ЦК специального заявления «О позиции РРП по вопросам международного коммунистического движения», в котором, по сути, открыто поддержали китайское руководство в противостоянии с Москвой. Теперь стало очевидно, что отныне румынское «диссидентство» из чисто экономической сферы перетекло уже в политическую сферу, что настолько напугало самого Н.С.Хрущёва, что в июле 1964 года он принял решение провести новую международную встречу коммунистических и рабочих партий уже в декабре текущего года, в ходе которой предполагалось осудить китайский, албанский и румынский «уклонизм». Однако задуманной конференции не суждено было состояться, поскольку в середине октября 1964 года Н.С.Хрущёв был снят со всех своих постов и отправлен в отставку.
Глава 6.Конец «хрущёвской слякоти» и отставка Н.С.Хрущёва
1. XXI съезд КПСС и новая расстановка сил в Президиуме и Секретариате ЦК в 1959–1961 гг.
В 27 января — 5 февраля 1959 года состоялась работа внеочередного XXI съезда КПСС, специально созванного по инициативе Н.С.Хрущёва для рассмотрения и утверждения «Контрольных цифр развития народного хозяйства СССР на 1959–1965 годы». Как мы уже писали выше, сама идея семилетки возникла вовсе не спонтанно. Одни авторы (В.А.Шестаков, А.И.Вдовин[820]) уверяют, что главной причиной её появления стал переход от традиционной отраслевой к территориальной структуре управления народным хозяйством страны, что и потребовало столь кардинальных изменений всей системы государственного планирования. Другая группа авторов (Ю.В.Аксютин, Д.О.Чураков, Н.Верт[821]) полагает, что переход к семилетке был вызван крайне неудачным ходом выполнения планов шестой пятилетки и срывом практически всех её главных показателей. Наконец, ещё одна группа авторов (Г.И.Ханин[822]) утверждает, что: во-первых, причины отказа от выполнения шестой пятилетки и замены её семилеткой до сих пор не вполне ясны; во-вторых, искать главную причину «в невыполнении заданий шестой пятилетки по ряду показателей» не очень продуктивно, поскольку «в этом отношении она не отличалась от предыдущих пятилеток»; в третьих, предположительно главная причина состояла в том, что было принято решение сделать гораздо «больший крен в развитии самых прогрессивных отраслей советской экономики и отраслей военно-промышленного комплекса», о чём красноречиво говорят контрольные цифры «Директив по семилетнему плану на 1959–1965 годы», утверждённых на этом партийном съезде.
Помимо главного решения, ради чего собственно и созывался сам съезд, на нём, в том же хрущёвском докладе прозвучали и два важных «теоретических» постулата, которые партийная пропаганда тут же окрестила «творческим развитием идей марксизма-ленинизма». Первый постулат гласил, что создание мощной индустриальной базы внутри страны и образование мирового лагеря социализма зримо свидетельствуют не только о полной, но и об окончательной победе социализма в СССР, поскольку полностью исчезла угроза реставрации капитализма не только изнутри, но и извне. Второй же постулат, логически вытекавший из первого, гласил, что отныне главной исторической задачей всего советского народа и всех государственных и общественных институтов становится развёрнутое строительство коммунистического общества и его построение в ближайшие двадцать лет. Причём, как считают ряд историков (О.Л.Лейбович, Ю.В.Аксютин[823]), «прорыв в коммунистическое будущее», судя по всему, не только соответствовал хрущёвской убеждённости в явных преимуществах советского планового хозяйства над рыночным хозяйством буржуазных государств, но личным амбициям Н.С.Хрущёва, который грезил стать вровень с В.И.Лениным как вождём революции и отцом-основателем советского государства и И.В. Сталиным, под руководством которого был построен социализм и одержана историческая победа в войне. Кстати, как ни странно, но в своём докладе впервые за все эти годы Н.С.Хрущёв публично упомянул в положительном контексте усопшего вождя, заявив, что в период индустриализации и коллективизации «наш народ совершил глубочайшие преобразования под руководством партии и её Центрального Комитета, во главе которого долгие годы стоял И.В.Сталин».
Как известно, вопреки партийному уставу традиционных выборов в состав нового ЦК по итогам этого съезда не проводилось, а посему не проводился и организационный Пленум ЦК. Однако это вовсе не означало, что в скором времени внутри высшего руководства не последуют новые перестановки. И действительно, уже в ноябре 1959 года Н.С.Хрущёв инициировал пересмотр функций и полномочий двух членов своего самого ближнего круга и очень влиятельных членов Президиума ЦК — А.И. Кириченко и А.И.Микояна. Как уверяет А.В.Сушков