— Лорд пропал! — Сотник стоял на коленях, и, сорвав с головы шлем, стучал им об опрокинутый котел, в котором ещё совсем недавно закипал грог.
Итак, всё, что произошло только что, было мороком… Иные ведуны умели заморочить целое войско, но сначала надо было заставить каждого из воинов отведать нужных снадобий… Среди нечисти попадались существа, способные взглядом внушить ужас и подавить волю… Волхвы из варварских лесов… Лорда нет, и теперь не время гадать…
Тоом заметил, что и вправду стоит, прижавшись к дереву, а у его ног корчится и извивается Олф, который ещё не закончил битву с призраками.
— Лорд пропал! — снова взревел сотник, и теперь наконец все дружинники были уже на ногах. Только Олф, катаясь по мокрой траве, продолжал размахивать воображаемым мечом, который на самом деле так и оставался в ножнах.
— Знаешь, хоть наши отцы и не были в родстве, я всё-таки думаю, что все лорды — братья. А если между нами происходят мелкие недоразумения, это всегда легко исправить, стоит только сдвинуть кубки и выпить их до дна. — Сим Тарл говорил доброжелательно и непринужденно. Могло показаться, что два лорда, добрые соседи, мирно беседуют друг с другом, и скоро действительно перед ними накроют стол для дружеской пирушки. Но руки второго собеседника были привязаны ремнями к подлокотникам кресла, а сам он ещё не совсем пришел в себя после того, что произошло ночью. Той самой ночью, память о которой оборвалась внезапно, когда на поляну, освещённую костром, выползли клубы серого тумана.
— Развяжи. — Юм старался, чтобы в его голосе не звучало и тени испуга, и ему это удалось.
— Развяжу, конечно, развяжу, — обнадежил его лорд Холм-Ала и отхлебнул какого-то дымящегося напитка из глиняной кружки. — Я ведь понимаю — ты не сможешь подписать договор со связанными руками.
— Какой договор?
— А я думал, ты сообразительней, брат. — Сим щелкнул пальцами, и чья-то рука из полумрака за его спиной протянула свиток. — Договор о передаче пограничных земель. У твоего Холма есть полсотни лиг границы с лесными варварами и ещё примерно столько же — с прибрежными. Сам подумай, зачем тебе лишняя головная боль… Тем более границы у тебя почти не охраняются. Мои люди перешли туда и обратно, не думая скрываться, но не встретили ни одного стражника. Только не надо искать в моих требованиях какой-то коварный умысел, и не подумай, будто я имею что-то против тебя лично. Просто я не хочу, чтобы варвары прошли через твои земли и ударили мне в спину. Хочешь, я даже заплачу за всё. Мы тут недавно захватили сотен пять пленных. Отдам одного парня и пару девиц за каждую квадратную лигу — как раз хватит. Юные варварки — кровь с молоком…
— По-моему, мы договорились, как будем решать этот спор. — Юм хотел приподняться вместе с креслом, но оно оказалось прибитым к полу. — Или ты струсил?
Сим резким движением плеснул ему в лицо из своей кружки. Густое черничное вино, сдобренное пряностями, потекло медленными струями на белую рубаху, и теперь надо было подавить приступ собственной ярости. Гнев того, чьи руки связаны, лишь доставляет радость врагу…
— Ты и впрямь труслив, как последний шакал… — Юм нашел в себе силы улыбнуться. — Ты не достоин своих благородных предков, Сим Тарл.
Теперь он видел, как богатырская фигура лорда поднимается из-за стола, а его рука тянется к стилету, воткнутому в столешницу.
— Ушпокойся, шоколик, — послышалось откуда-то старушечье шмаканье. — Ушпеешь ешшо…
— Заткнись, ведьма! — взревел Сим, но, похоже, неведомая старуха имела над ним какую-то власть, и он опустился на своё место. — И что теперь с ним делать?
Мгновение назад возле Сима никого не было, и вот старуха в длинной до пола мантии уже сидит рядом, положив сморщенную руку на его запястье.
— Шегодня, как штемнеет… — она склонилась к его уху и начала что-то быстро нашептывать, а потом исчезла так же внезапно, как и появилась.
Юму вдруг показалось, что он где-то видел её раньше. Вспомнить бы — где…
— Так вот, брат… — Сим, казалось, вполне овладел собой. — У меня завелась славная гадалка. Никогда не ошибается. Она-то и раскусила твои козни… Вместо благородного поединка ты хотел просто пристрелить меня из лука, ведь так? Так… А я, как и ты, — последний отпрыск, как говорится… Так что кто победил — тому и оба Холма, обе короны… Нет, я, пожалуй, прикажу их расплавить и отлить из обеих одну. А ты скоро умрешь… Как только Щарап скажет, что пора тебе, так и всё… Плесень ходячая, а соображает. Мы с ней горы свернем.
Юм слушал и молчал. Говорить не хотелось, слушать бред явно одурманенного человека не хотелось тоже…
— Стража! — рявкнул Сим и ударил кулаком по столу.
Юм услышал сзади торопливые тяжелые шаги, и чьи-то пальцы вцепились ему в плечо.
— В подвал его… — Теперь Сим говорил угрюмо и тяжеловесно. — И не вздумайте бить его по пути. Он мне пока целенький нужен.
Подвал небольшой пограничной башни, судя по всему, давно не использовали как темницу. Во всяком случае, охапка сена, на которую бросили Юма, связанного по рукам и ногам, ещё не пропиталась затхлостью, а на двери даже не было засова, и было слышно, как стражники, переругиваясь, посылают друг друга за поленом, чтобы подпереть снаружи ржавые железные створки.
Внезапно из дальнего угла донесся шорох, и чей-то голос спросил из темноты:
— Ты кто?
— А ты кто? — в свою очередь спросил лорд, пытаясь принять сидячее положение.
— Ясно… — пробормотал голос. — Всё-таки споймали они тебя, лорд.
— Можешь называть меня просто — Ваша Милость, — попытался Юм поставить на место невидимого собеседника.
— Милость так Милость… — согласился голос. — Ну, то, что ты, Милость, ушами прохлопал — это понятно, а вот как Олф твой проглядел…
— Да кто ты такой? — спросил Юм нетерпеливо.
— Да вы у меня ещё погостить хотели, да дома не застали. Ведун я, Кряж меня зовут.
Голос ведуна звучал подозрительно молодо, а ведь Олф говорил, что старик еле ходит…
— До свету доживем — посмотришь, — заявил Кряж, будто бы прочитав мысли лорда. — На вас морок, что ли, напустили?
— Какой морок?
— Ты, Милость, толком расскажи, как дело было, а я, может, придумаю чего.
Теперь, когда глаза привыкли к темноте, Юм разглядел копну седых волос и такую же растрепанную бороду. Ведун, связанный, лежал прямо на каменном полу, и только из-под головы торчало несколько соломинок. Приняли его здесь явно с меньшим почетом, чем лорда.
— Молчишь? — вновь донеслось из полумрака. — Думаешь, поди, почему нас в одну кубышку посадили? А я тебе скажу: некуда им больше нас спрятать, так чтобы никто не видел. На Тарла уж и дружинники его косятся, что, мол, за ведьму он возле себя пригрел, а если узнают, что он лорда соседнего заарканил, разбегутся все, кому есть куда податься… А знаешь, какая разница между ведуньей и ведьмой? А я тебе скажу: ведуны трудом да разумом доходят до премудростей своих, а ведьме всё Нечистый дает… Эх, что-то я болтаю много, а ты молчишь всё, Милость, молчишь. Скажи, как дело было. Будешь молчать — точно пропадем, а я ещё пожить хочу.
Юм рассказал. И то, как сидел на крыльце в ожидании ужина, и то, как густой рыхлый туман выполз из темноты, и про жуткие тени, поднявшиеся внезапно перед ним, и про бездонный колодец, в который он падал целую вечность, перестав ощущать своё тело — до тех пор, пока не очнулся привязанным к дубовому креслу. Юм рассказал, но ведун умолк, и в молчании его было что-то холодное, тревожное, пугающее.
— Ну, мы с тобой втетюрились! — Кряж попытался сесть, привалившись к стене, но потом снова повалился набок. — Тут дело похуже, чем я думал. Значит, не добили вы их в прошлый раз. Кишка тонка у Служителей оказалась. Затаились они до поры, а сейчас жди беды, лорд, жди беды… Может, опять оборотни заведутся, а может, и чего похуже. Мы-то выберемся. Если б нам помирать нынче, я бы почуял…
— А почему ты не почуял, когда они к тебе подбирались? — поинтересовался Юм.
— Так люди пришли. Не нечисть какая, а люди обычные. Ко мне многие ходят, кто за советом, кто подлечиться… А нечисть и не подошла бы. У меня там под каждым кустом по оберегу. А на вас точно кто-то морок наслал. Против морока у меня оберегов нет. Не запасся… А вот мы сейчас посмотрим, что там за старушка. Уж больно от нее чернотой тащит, даже здесь чую. Может, оборотень? Да нет — не так проста…
По телу старика пробежала крупная дрожь, зрачки закатились под веки, и белки широко открытых глаз жутковато блеснули, поймав лунный свет, пробившийся в узкую щель высокого зарешеченного окна. Связанное тело начало корчиться, извиваться и кататься по полу. Если бы не путы, ведун, наверное, разбил бы себе голову о стену.
Юм смотрел на него в нерешительности — то ли постараться подползти к ведуну и прижать его к полу, то ли забиться подальше в свой угол и спокойно дождаться, когда у старика кончится припадок.
— Р-разойдись! Я иду! — вдруг прохрипел ведун. — Слышишь меня? Я знаю — слышишь. — Крик превратился в еле слышное невнятное бормотание, а сам старик замер в неестественной позе, и казалось, что он даже слегка приподнялся над каменным полом, а вокруг поднявшихся дыбом длинных седых волос возникло едва заметное серебристое сияние, но в темноте трудно было разглядеть…
Юм внезапно ощутил усталость, какую не испытывал никогда раньше, даже после изнурительных упражнений в рубке на тяжелых секирах, даже после многих бессонных ночей во время давнего похода в Пальмеру. Мышцы вдруг стали деревянными и налились тяжестью, перед глазами начали мелькать красные искорки. Он повалился набок, и не было сил даже пошевелиться, а потом пришло забытье, полное расплывчатых видений и неясных звуков.
«Мир — это чаша скорби, и чем полнее испить её при жизни, тем светлее путь по Небесам…» Мелькнуло лицо летописца Иона, учившего его когда-то истории и словесности, умершего в тот же миг, как была поставлена последняя точка «Летописи похода за Северную Гряду».
«Чем больше тебе достается богатств и власти, тем большим испытанием становится для тебя жизнь…» Это говорил отец, передавая ему корону. После этого они ни разу не встречались, и только голубиная почта порой приносила вести из не так уж и далекого Холм-Гота.