И вот я снова дома!
Пересказывать мои чувства словами трудно и не стоит.
Это надо пережить самому. Вернулась жажда деятельности, жадность к новому. А новым было все, что я встречал. В общем, все было прекрасно, и, когда наступило время отпуска, я отправился на юг с ощущением, как будто еду туда впервые.
Вечером я мысленно исповедовался перед морем. Только оно не изменилось за время моего отсутствия. Тут, на берегу, я переоценивал свои чувства, приводил их в порядок, чтобы не растерять что-то хорошее и не казаться в глазах других немного глуповатым.
На другой день вспомнил о Супсове. Захотелось его повидать. У моря встретиться не удалось, и я отправился в гости без приглашения. Думаю, что наше многолетнее знакомство давало на это право.
На мой настойчивый звонок Олег Николаевич вышел к калитке. Некоторое время он пристально вглядывался утомленными, покрасневшими глазами. Узнал не сразу, и, похоже, не потому, что забыл, — просто его мысли были заняты чем-то другим. Постепенно Супсов вернулся к действительности.
— Георгий Владимирович!.. — никакого продолжения за возгласом не последовало и понимать его я мог, как хотел: как радость, удивление или досаду.
Супсов сильно изменился за эти годы. Лицо осунулось, волосы посеребрились и сдали позиции, отступили со лба поближе к затылку. Воспаленные глаза лихорадочно блестели.
Наконец Супсов распахнул калитку, пригласил войти.
Растерянность исчезла, лицо приобрело торжественноснисходительное выражение. Хозяин картинно отступил назад, пропуская меня в сад, и вымолвил:
— Очень приятно, очень приятно. Разлука была столь долгой, что даже не сразу сообразил, что к чему. Прошу прямо в сад, там у меня небольшая беседка.
Назвать это сооружение беседкой было довольно трудно. Так, нечто среднее между контейнером и лифтовой кабиной. Помещение было рассчитано явно на одного, но мы без труда и довольно удобно разместились в нем. Я с интересом осмотрелся. Три стены почти полностью заняты какими-то шкафами, одна застеклена от пульта до потолка. Пульт, видимо, самодельного происхождения.
Чего только на нем нет! Кнопки, рычажки, шкалы, сигнальные лампочки… И набраны они, как мне показалось, на блестящей панели какого-то автомата для приготовления кофе. Да и каждая из деталей сама по себе была интересна: настроечные ручки радиоприемников, стенные электровыключатели последней моды, рычажки тумблеров были украшены цветными пробками от тюбиков с зубной пастой и даже габаритным сигналом от автомобиля “москвич”. Может, зря наговариваю, разглядеть все сразу было попросту невозможно… Но зрелище предстало довольно живописное.
За стеклом хорошо был виден сад. Внимательно присмотревшись к зелени, я невольно перевел взгляд на Супсова. Олег Николаевич был весь в ожидании, может быть, именно этого вопросительно-удивленного взгляда.
Мне даже не пришлось расспрашивать. Поток сбивчивой лихорадочной речи ринулся на меня с устрашающей силой. Для этого словесного напора беседка была явно маловата, она скорее располагала к тихому обстоятельному разговору. По всей вероятности, Олег Николаевич в период моего отсутствия не имел возможности излить душу кому-либо и теперь накопившееся прорвало плотину. Сам он как-будто засветился изнутри, воодушевился, куда только девались скованность и неуклюжесть. Идеи, о которых я слышал от него лет шесть назад, всплыли вновь и теперь преподносились уверенно. Пока это были общие фразы и, на мой взгляд, не совсем логичные выводы. Но я невольно стал присматриваться к саду.
Нет, теперь он не отвечал тому понятию, которое я вкладывал в слово “сад”- место для отдыха, средоточие красоты… Да и сам Олег Николаевич, казалось, склоняется к моему мнению. Скорее это был лабораторный питомник для производства опытов, смысл которых до меня еще не доходил.
Если раньше меня удивили подпорки и несколько труб, зоз то теперь привели в недоумение сооружения, напоминающие клетки или станки, расположенные вдоль главной аллеи. Растения в клетках? Ядовитые?! Или… мне припомнился эпизод, когда к ноге тянулся жалкий, послушный воле Супсова стебель вьюна. От посторонних взглядов аллея была скрыта сплошной, хорошо ухоженной стеной из алычи.
А Супсов уже стоял и довольно энергично жестикулировал в опасной близости от моего лица.
— Я не желаю пока делать никаких далеко идущих выводов. — Олег Николаевич многозначительно умолк, и сразу стало понятно, что выводы им давно сделаны.
Затем он продолжал:
— Хотя результаты наталкивают на ряд интересных мыслей. Но, чтобы эти мысли было легче воспринять, неплохо кое-что посмотреть. Вы… — длинная пауза и многозначительный взгляд, — будете первым!
На меня подействовала речь Супсова, передалось его волнение, и я благодарно прижал руку к сердцу.
— Вы готовы? — спросил он странным каким-то голосом.
Супсов сел за пульт. Гибкие, нервно напряженные пальцы привычно взметнулись над приборной доской.
Щелканьем, шелестом и резким шипением отозвались за спиной разнокалиберные шкафы. Под полом заработал электромотор. Едва заметно вибрировали стены. Маленькая беседка ожила.
Боясь пропустить что-либо интересное, я все свое внимание обратил к аллее, к растениям. Но первыми пришли в движение не стебли, а два горизонтальных стержня одной из клеток. В конце аллеи мелкими брызгами взметнулся крохотный фонтанчик. Задвигались металлические подпорки других загадочных сооружений. Облачко пара или белого порошка, внезапно появившееся у самого стекла, заставило меня вздрогнуть. Что же будет дальше? Я мельком глянул на Супсова. Он улыбался. Чему?
Торс и голова неподвижные, взгляд устремлен вдоль аллеи. Руки мягко и безошибочно касаются нужных рычажков и кнопок. Движения уверенные, неторопливые.
А аллея?
Момент ее преображения я все-таки пропустил. Аллея ожила. Стебли растений зашевелились все разом. Одни плавно, другие судорожными рывками. Они, словно слепые, ощупывали пространство вокруг себя, вытягиваясь в проход над песчаной дорожкой. Я не пожалел, что нахожусь за стеклом, а не на дорожке, как при первом опыте Олега Николаевича. Уклониться от них было бы негде, разве что у самой земли… Но вот и на песок, почти к центру прохода, метнулся довольно массивный розовый стебель, за ним второй — потоньше, третий… Словно в фантастическом фильме, свободное пространство прохода неторопливо заполнялось зеленой массой переплетающихся стеблей. Картина была впечатляющей и слегка жутковатой.
— Наконец-то пожаловала, ленивица! — неожиданно подал голос Олег Николаевич. — Все упрямится, не хочет слушаться. Давай, давай, шевелись. Ну, вот так. Потрудись ради гостя. Ну, а ты? Что загордилась? Думаешь, не замечу? А этот-то, только посмотрите, перестарался сегодня, — Супсов тихо засмеялся.
Я с трудом оторвал взгляд от растений и вопросительно глянул на Олега Николаевича. Он забыл обо мне. Взволнованный взгляд выискивал в массе зелени только одному ему известные ветви, с каждой из них он был на ты.
Когда один из стеблей какой-то странной волной задвигался по смотровому стеклу, я решился отвлечь Супсова.
Он отозвался не сразу и, даже повернувшись ко мне, не сразу понял, кто и зачем его позвал. Но, как и недавно, он быстро пришел в себя.
— Согласен. Давайте закончим, — деловым тоном произнес Олег Николаевич. — Сейчас угомоним это зеленое царство. Потом наведем порядок. Иначе следующие опыты могут сорваться.
Времени на умиротворение потребовалось, пожалуй, больше, чем на раскачку. Супсову пришлось потрудиться.
В ход были пущены даже какие-то педали, расположенные под пультом. Как я понял, аллею нельзя было просто выключить. Требовался ряд последовательных операций, связанных с подачей растворов, электрических импульсов, механических побудителей.
Зелень поникла, и аллея теперь представляла собой довольно жалкое зрелище. Многие стебли втянулись в свои клетки, но добрая половина, видимо, обессилела.
Те, что лежали на земле, так и замерли, верхние беспомощно повисли на подпорках.
Закончив манипуляции у пульта управления, Олег Николаевич покинул беседку и начал осторожно укладывать гибкие стебли, освобождая аллею. Видимо каждый из них имел свое определенное место: отсюда все эти странные сооружения.
Я покинул убежище, когда было освобождено пространство, и можно было выйти, не боясь на что-либо наступить или за что-нибудь зацепиться.
— Вам помочь, Олег Николаевич?
— Что вы, что вы! Ни в коем случае. Прошу ни к чему не прикасаться.
Я вернулся и вновь занял свое место.
Вскоре Супсов закончил работу. Сел напротив и принялся меня разглядывать. Смутить меня таким образом довольно трудно, и я дал возможность Супсову полностью удовлетворить свою нежданную и странную любознательность. По тому, как он вновь начал разговор, мне показалось, что он не понял своей бестактности.
— Георгий Владимирович, я решил показать вам все. Сегодня у меня очень важный день. Очень хорошо, что именно вы будете присутствовать при моем решающем опыте. — И вдруг без всякого перехода:-А почему вы не спросите меня про агаву?
Я пожал плечами, сразу и не сообразив, причем тут агава.
— Теперь я согласен назвать ее Агавой Супсова, — наступал на меня хозяин. — То, что вы увидите, нигде больше не существует…
“Боже мой, неужели он настолько злопамятен!”- мысленно воскликнул я, вспоминая нелепый эпизод с неосторожно оброненной фразой. Я бросил беглый взгляд на аллею. О чем он говорит? Агавы в саду нет.
— Не ищите, — перехватил мой взгляд Супсов, — ее здесь нет. Эти опыты слишком грубы, чтобы оживить растение…
— Оживить? В каком смысле? Я люблю точные формулировки!
— В каком смысле оживить? Оно у вас погибло?
Олег Николаевич смотрит удивленно:
— Более здорового растения у меня нет! Оживить! Ну… — Супсов даже затряс руками, чувствуя мое непонимание, — дать ему свободу движений… движений по желанию…
— По чьему желанию?
— Да по его желанию! Куда хочет, туда и двигает.