Надо говорить. И я без всякого труда вдруг сразу сочинил: Олег Николаевич вдруг разнервничался, изрубил лопатой агаву и сам упал тут же.
— Все верно, — неожиданно заявил сам Олег Николаевич.
Все обернулись к нему.
— Немедленно в палату, — распорядился врач.
Супсов попросил меня подойти. Когда я наклонился над ним, он горячо зашептал: — Теперь вы убедились, что она имеет желания?
Весь вечер я ни о чем другом не мог думать. Бродил по самой кромке прибоя. Должно же быть объяснение всему происшедшему. “Желания” растений? Растение пожелало вытащить Супсова и не куда-нибудь, а в дверь! Чепуха!
Но перед глазами вновь возникали недавние страшные картины. Я отчетливо помнил, как два мощных листа агавы, опираясь на косяки дверей, медленно подтаскивали бак с землей и самого Супсова.
Пусть Олег Николаевич гений, но заставить растение соображать!..
Вернулся к себе вконец разбитый от пережитого, а еще больше — от раздумий. Только под утро забылся сном.
Вой пожарной сирены врезался в мой мозг, как шип агавы. Реально воспринимать окружающее я стал, когда почти добежал до дома Супсова. Пожарных не видно. Ни дыма, ни огня. Ни зевак, обязательно полагающихся в таких случаях. Хотя две женщины и паренек, мимо которых я только что проскочил, разглядывали меня не без любопытства. Что же это я? Дом Супсова как стоял, так и стоит. Зря ударился в панику. Впрочем нет. Не совсем. После разгрома, произведенного агавой, все могло произойти, проверить-то я не удосужился. Еще не поздно, все равно пришел.
Разглядывая меня, парнишка прыснул в маленький кулачок с желтыми от грецких орехов пальцами. Что-то не так! Я поторопился юркнуть в калитку и уже на веранде осмотрел свой костюм. Желтая пижама, поверх синий пиджак, черные туфли на босу ногу и, в довершение, белая шляпа. Безнадежно махнув рукой, я плюхнулся в плетеное кресло, чтобы перевести дух и окончательно прийти в себя.
Утренняя прохлада быстро делала свое дело. Судя по всему, поспать мне удалось не больше часа, но и этого, в сочетании с утренней свежестью, оказалось достаточно, чтобы по-новому взглянуть на события, происшедшие несколько часов назад.
Вчера я был заворожен странным поведением хозяина, неприятно поражен “живой” аллеей, испуган агрессивной агавой; как кролик, метался по этой самой веранде.
Согласитесь, событий чуть больше, чем надо для того, чтобы их нормально переварить.
Стоило открыть дверь дома и переступить его порог, как вспомнился свистящий шепот Олега Николаевича: “Теперь вы убедились, что она имеет желания?..” “Чушь”,- мысленно ответил я и огляделся. Ничто не изменилось. Только в нос ударил какой-то резкий запах.
Не закрывая дверей, я поторопился распахнуть окно.
Передвигаясь по комнате, невольно покосился на массивные изрубленные стебли — лежат, как лежали. А может, и двигались, разве запомнишь. В лаборатории что-то тихо гудело. Когда прислушался повнимательней, различил еще легкий треск и глухие удары капель. Входить туда без света небезопасно, а притрагиваться к выключателям… Прежде, чем приступить к осмотру лаборатории, я отключил ввод электроэнергии на участок — так надежнее. Вооружившись мощным фонарем, снова приблизился к двери. Теперь только редко падающие капли нарушали тишину в мертвом хаосе проводов, подпорок, опрокинутой мебели.
Луч сразу же выхватил из темноты подставку, на которой стояла агава, а вот и перекладина, за которую она ухватилась. Я припомнил, где стоял сам, где находился Супсов. Как удалось мне избежать острых шипов?
Пульт справа от меня, подвеска для ламп над моею головой, система труб подачи раствора с левой стороны, силовая разводка на стене, сзади, за моей спиной — все это оборвано. Что только можно, агава тащила за собой к двери. На пути остались целыми только три мощных стойки, которые выдержали напор массивных листьев.
Два куска зеленой массы, отброшенные лопатой, лежали сейчас у моих ног, в луже какого-то вонючего раствора. И я посмотрел на них хладнокровно, без вчерашнего содрогания, потому что сегодня не верил в их кровожадность и сверхъестественные способности, выработанные Супсовым. Я согласен был приписать все это бреду, временному психическому расстройству, но у нас с Супсовым не хватило бы сил, даже в бреду, учинить такой разгром.
Еще раз тщательно оглядев помещение и убедившись, что ни пожара, ни потопа не произойдет, я снова устроился на веранде.
Торопиться было некуда.
Тем более, что на улице появились люди, и мой наряд мог вызвать не только удивление, но и кривотолки.
Взгляд невольно возвращался к разбросанным стеблям.
Неужели они соображали, что делали?! Агава двигалась к двери и тащила все за собой. А Супсов? Он согласился назвать ее своим именем! Может быть, это вовсе не агава…
Я поднялся с кресла, подошел к зеленому листу, осторожно перевернул его носком ботинка.
И снова неприятные ощущения начали туманить мозг.
Только теперь я понял, как далеко зашел Супсов.
На веранде уже солнце и ясное чистое утро.
А в лаборатории — вонючий раствор на полу, оборванные провода и поломанные трубы. Агава порублена.
Супсов в больнице.
Знает ли он, что я сделал с его красавицей? Как ему объяснить? И как самому себе объяснить агрессивность и попытку агавы выбраться из лаборатории?
Супсова я посетил только на следующий день. Передал ключи от дома, рассказал, что там творится. Поделился своими впечатлениями об эксперименте.
Выслушав все до конца, Олег Николаевич почти шепотом сказал: — Вы убили ее…
ОБМЕН
Я отказываюсь принять конец человека.
Любовь — это стремление к бессмертию.
Кто хочет оставаться на арене жизни, должен бороться, не боясь ран.
Вся радость жизни в творчестве. Творить — значит убивать смерть.
Во имя добра и любви человек не должен позволить смерти овладеть его мыслями.
Жизнь — это борьба за бессмертие…
ВАЛЕНТИН КАВСКИЙПЕРВАЯ БРИГАДА
Хвалынский сидел на скамейке и царапал прутиком на песке. Первая бригада отправилась на разбор к Главному, как всегда, без него. И все потому, что “генератор”- самый ценный в бригаде, и в перерывах между сеансами он должен отдыхать.
Вглядевшись в слова, что бездумно вывел на песке его прутик, Хвалынский оторопел. Мистика какая-то… “Сердце надо лечить сердцем”- ведь это же слова, определяющие суть работы Первой бригады и метода Антона Антоновича! Того, кто сумел использовать этот нравственный принцип против неизлечимой болезни сердца и одолеть ее…
А все началось вроде бы и несерьезно, с размышлений по поводу одной достаточно очевидной истины… Человек есть сложнейшая саморегулирующаяся система — так утверждают биокибернетики. Значит, у системы имеется регулятор. И любой орган человека также снабжен регулятором, обеспечивающим его нормальное функционирование. Каков именно регулятор: структура ли нервных волокон или сочетание кодированных сигналов — не столь важно. Главное, что он существует. И можно рассматривать больной орган как систему с “испорченным” регулятором. Отсюда идея метода: найти регулятор, “исправить” его и “включить”…
Антон Антонович не смог обнаружить регулятор сердца, но средство воздействия на него нашел.
Сердце надо лечить сердцем…
Так ли случайно время пощадило и эти слова, и их прекрасный смысл? Разве умы прошлого не могли догадываться о существовании некой “волшебной” силы? Не могли предвидеть?.. Всего лишь четыре слова, подсказка…
В механизме метода оставалось много загадок, но это не мешало получать результаты, в которые сначала просто не верили… Больного помещали в биополе человека-”генератора”, и специальный селектор выделял жизнетворную составляющую биополя сердца-”генератора”.
Под ее воздействием угнетенный болезнью регулятор “включался” и, не мешкая, расправлялся со смертельной угрозой. Без пересадок и замены клапанов, без какого-либо иного вмешательства — за один сеанс! Больное сердце излечивало само себя…
Человек-”генератор” был главным и, как узнали позднее, самым уязвимым элементом в схеме. К тому же таких людей было очень мало. До той поры нашли только двух.
Первый — Богомолов, пенсионер из Смоленска. Потом пришел Хвалынский. Пришел вовремя, так как по состоянию здоровья Богомолова отстранили…
Тут Хвалынский рассмеялся, вспомнив, как его нашли.
История вроде и недавняя, но с тех пор Центр успел заметно вырасти. Хвалынский повернулся, чтобы взглянуть на белый корпус Второй бригады — там его друзья заканчивают наладку аппаратуры… Неужели и он был среди них?.. Нет, ничем он не выделялся. Работал, правда, на совесть — любил свое дело, а вообще-то старался жить спокойно и избегать, по возможности, лишних забот.
И все шло нормально до того самого часа, когда он, ради смеха, согласился пройти обследование. Прошел…
А что было дальше!.. Хвалынский вздохнул — не хочется вспоминать. Первые спасенные… Потрясение, растерянность… Безграничная людская благодарность… Теперь-то он привык к ежедневным чудесам… И спасибо ребятам из бригады: они делали все, чтобы оградить его и по-дружески поддержать…
Теперь никого нет рядом — все они ушли анализировать проведенный сеанс. Рудольф Штерн — шеф бригады, терапевт Наталья Николаевна, Виктор Гусев — психолог, инженер — Алеша Сидоров, Майя и Вера — ассистентки…
Хвалынский отбросил прутик и взглянул на часы. Как долго идет разбор! Не случилось ли чего?..
После анализа контрольных записей Главный врач решил прекратить работу Первой бригады…