— Тремя конями… В углу?!.
— Что ты мелешь! Со сна не очухался? Вечный шах, говорю, двумя конями… а перед этим жертва двух ладей. Шедевр! Потянет на приз за красоту!
— Вот оно что, Рикки? Решил надо мной поизмываться? Я этого не люблю, понял!
— Алло! Саша! Сбрендил, что ли?.. Пиши, я диктую. Здесь немного — всего тридцать три хода…
Швырнув на рычаг трубку, Опеле выбежал на улицу.
Остановил такси. В клуб! Одним махом одолел три пролета каменной лестницы, с силой дернул на себя дверь. Она поддалась с каким-то жестяным визгом. Так скрипят петли дверей, которые не открывались по меньшей мере триста лет.
Тут все было как вчера. На стене висели портреты чемпионов, белела в полумраке таблица. Он зажмурился.
Какой-то непорядок. Да! Вчера на улице бушевала гроза, дождь лил как из ведра, а одежда пришельца была совершенно сухой…
Открыл глаза — самая верхняя, первая строчка была пуста. Пустая белая полоса. А под нею — фамилии, выведенные черной тушью. В клеточках проставлены результаты первого тура — единички, нули, половинки. Клеточки шестнадцатой графы девственно чисты. Ни одной закорючки!
Его захлестнула волна радости. Он не продул вчера! Он не начинает турнир с “минус одного”!
Вчерашний гость…Все-таки где-то видел он это лицо…
В семейном альбоме?.. На старой пожелтевшей фотографии?..
На стуле газета. Сегодняшний номер.
Он развернул ее.
Отчет о турнире: “Кто станет шестнадцатым?” Чуть пониже небольшая заметка-”Ураган над Ригой”.
Опустив голову, Александр Опеле медленно шел по коридору. Вот и стена, увешанная портретами шахматных королей. “Законодатели… счастливчики… — думал он. — Неужели вы из другого теста сделаны? Вы? Вы? И вы?.. Ласкер, шахматный философ, которого я, наверное, никогда не пойму… И Алехин, которого считают художником шахмат… что-то электрическое в его светлых пронзительных глазах… — А здесь мои сверстники…” Внезапно ему показалось…
Там… На крайнем портрете… Губы склонившегося над доской Михаила Таля дернулись в презрительной усмешке.
У Опелса перехватило дыхание.
— А что если это и был гамбит Уэска?
АНДРЕЙ ЛЕВКИНК ВОПРОСУ О ЛЕВИТАЦИИ
Одной июньской ночью на карниз квартиры номер 23, расположенной на третьем этаже пятиэтажного дома, выползло тело сорокалетнего мужчины, отделилось от карниза и начало парить в пространстве. Тяжелый ошметок в пижаме покружил над волейбольной площадкой, над мусорниками и над троллейбусными проводами на соседней улице, после чего пришвартовался у родного карниза и, кряхтя, втиснулся обратно в квартиру.
Начиная с этой ночи тело летало регулярно, только уже не кружило над двором, а набирало высоту и, со скоростью примерно двадцать пять километррв в час, устремлялось в неизвестном направлении. Владельцем тела был Сергей Михайлович Козлов, преподаватель вуза. То, что оно летает, сам он не знал и перемен в своем облике с той июньской ночи не замечал, тело летало аккуратно и шишек не набивало.
В ночь с третьего на четвертое августа тело Козлова, как уже обычно, начало приподниматься над постелью, при этом лежавшая на одеяле книга, которую Сергей Михайлович листал перед сном, соскользнула и толкнула его жену. Разбуженная жена, окаменев, увидела, как ее муж поднялся на метр над кроватью, освободился от одеяла и, развернувшись, вылетел в окно. Антонина Петровна завизжала.
Под утро тело вернулось. Несомкнувшая глаз жена дождалась, пока оно займет законное место в постели и, разбудив мужа, потребовала объяснений. Муж отвечал невразумительно, так, как отвечал бы всякий, разбуженный невпопад, а поскольку Антонина Петровна ранее за мужем способностей к лицедейству не замечала, то cдeлала правильный вывод о его фактической непричастности и оставила попытки добиться объяснений.
Тщательно изучая мужа в течение следующих дней, Антонина Петровна уверилась в том, что он ни о чем не догадывается, и, кроме того, совершенно не меняется как личность. Она успокоилась, единственно ее занимало, куда же он летает. С полетами она свыклась, и когда установилась плохая погода, когда окна в спальне стали держать закрытыми, приспособилась спать более чутко, с тем, чтобы слышать, когда тело начнет улетать. Тело же со временем научилось скрестись и подмяукивать у окна, как это делают коты, просясь на лестницу.
Разумеется, Антонина Петровна понимала, что, независимо от ее молчания, раньше или позже полеты обнаружат. Она очень опасалась последствий, которые окажет известность Козлова на воспитание детей, находившихся в переходном возрасте. Тем не менее, не желая прослыть плохой хозяйкой, она самолично сшила атласную пижаму, украсила ее у ворота монограммой владельца и преподнесла мужу под предлогом начала учебного года.
Ее предчувствия сбылись. Все большее число возвращающихся домой под утро граждан видело полет атласной пижамы, причем дело было именно в пижаме, атлас прекрасно отражал свет люминесцентных ламп.
По городу поползли слухи, и, наконец, для их опровержения, исследованием оптического феномена занялась наука.
За несколько месяцев ученым удалось собрать большой фактический материал и, хотя конечная точка маршрута оставалась неизвестной, с определенностью можно было указать район, откуда полет брал свое начало. Последовательно сужая круг, исследователи сумели определить дом и, после нескольких ночей дежурств под окнами, установили точный адрес феномена. Чувства Сергея Михайловича, узнавшего о себе такое, мешались. Он, конечно, был горд, но, просмотрев отснятый учеными фильм, сильно огорчился манере полета, — тело летало спиной кверху, и, следовательно, вниз сильно отвисал живот.
Кроме того, очень хотелось знать, куда же он, собственно, летает.
Наука желала того же. Многочисленные исследования Сергея Михайловича не дали результатов, Козлов был нормален по всем параметрам, и единственный шанс докопаться до причин состоял в определении конечной точки маршрута, так как именно для того, чтобы летать туда, организм обнаружил столь скрытые возможности.
Сергей Михайлович стал заметной фигурой в городе, но известность быстро перестала радовать, мало того, что сам он не имел к ней фактического отношения, так еще и во всех устремленных на него глазах читался задаваемый с разными интонациями вопрос, — куда же ты летаешь, голубь? Наука стремилась к разгадке. Козлова окольцевали и следили за ним как визуально, так и с помощью электронной аппаратуры, но тело отказывалось оказаться разгаданным и изощренно мешало исследователям, — меняло маршрут полета, скрывалось от наблюдателей, используя рельеф местности, погодные условия и высокие строения, иногда спускалось на землю и убегало проходными дворами, а если не помогало ничего, то просто отказывалось от продолжения полета, возвращалось домой и засыпало.
Стремление тела к цели заслуживало восхищения, тело летало в дождь и туман, в град, в снег, в минус двадцать, летало в неизменной пижаме, летало и понять себя не давало. Разумеется, к Сергею Михайловичу обращались с прямыми вопросами, но он, как и прежде, не ощущал, что летает, а приврать не мог из-за отсутствия фантазии, уважения к науке и из боязни перед дачей ложных показаний.
Через некоторое время наука признала объективную невозможность немедленного разрешения загадки и отложила выяснение на неопределенный срок, до появления более совершенных следящих устройств, оставив представлять себя лишь лаборанта, для регистрации дат очередных вылетов Козлова. Лаборант отнесся к заданию халатно и часто манкирует обязанностями, но никого это не волнует.
Вскоре о способности Козлова позабыли даже родственники, лишь жена по-прежнему открывает окно царапающемуся телу, открывает и мечтает о лете, когда окно можно будет держать открытым. Один Сергей Михайлович продолжает надеяться и, каждое утро, проснувшись, спрашивает жену:
— Тоня, я летал нынче?
— Летал — не летал, — отвечает правду жена.
— А когда возвращался, ничего не сказал? — спрашивает Сергей Михайлович, надеясь, что однажды тело откроется само, но жена всегда отрицательно качает головой и продолжает заниматься бутербродами, яичницей, чаем или какао, в зависимости от распорядка предстоящего завтрака.
Если вы, возвращаясь поздно, увидите. в вышине атласную пижаму, то знайте — это тело Сергея Михайловича Козлова продолжает летать по одному ему ведомой надобности.
Руками не машите, оно не заметит, у него очень личное дело.
Пусть себе летит.
Валерий ПетковСлучай без последствий
Борису Яковлеву
Володя Трофимов любил зайти в зоомагазин между одиннадцатью и двенадцатью часами. Он бродил между клеток, вслушивался в возню хомячков, гортанные вскрики попугайчиков, шуршанье птичьих крыльев, подолгу наблюдал переливы красок в аквариумах, вдыхал непривычный запах сена, живности и сушеных дафний.
В тот день в закутке у перехода в “птичий зал” он увидел большой новый аквариум, сквозь стеклянную стенку на него внимательно глядели огромные голубые глаза. Трофимов смутился, сунул руки в карманы и тут заметил рыбий хвост.
Она приблизилась к стеклу, взмахнула тонкими белыми руками и отвела от, круглого миловидного лица длинные зеленые волосы. Стайка испуганных гуппи метнулась в гущу зарослей в уголке аквариума. Молниеносным движением она поймала в кулачок крупную самочку и отправила ее в рот. Потом, расплескивая воду, уселась на кромку аквариума. Трофимов увидел мраморную белезну тела, изящные руки. Она грациозно передернула плечиком и вспыхнула серебристыми искорками. Трофимов восхитился: “Точеная!” Она облокотилась на левую руку, капельки воды скатывались радужным бисером, чешуя от бедер до хвоста слепила глаза, и в ней множились клетки, птицы, продавцы, пальмы у окна. Тряхнув волосами, она открыла мягко очерченный ротик и откинула назад голову. Тотчас в магазине зазвучала странная, чарующая музыка.
Звуки стесняли дыхание, волновали воображение. Трофимов внимал им, забыв нев