Взгляд женщины был так же мертв и неподвижен. Она словно смотрела и не узнавала его. Впрочем, сейчас Фрэнсису вовсе даже не хотелось быть узнанным, как не хотелось и выступить в ипостаси ее любовника. Та женщина, которая стояла напротив него, никоим образом не могла быть любовницей Веселого Дика. Облаченная в диковинные одежды, богато расшитые непонятным узором, украшенная широкими золотыми браслетами самой искусной работы, эта женщина горделивой осанкой и властным взглядом заставляла думать о своем царственном происхождении. У Кроуфорда по спине побежали мурашки. Он никогда не предполагал, что ему доведется увидеть На-Чан-Чель в таком величественном виде.
Подняв одну руку и указывая прямо на Кроуфорда, женщина вдруг произнесла несколько отрывистых щебечущих фраз на незнакомом языке. Голос ее звучал жестко и повелительно. Кроуфорд ничего не понял, но властный жест, которым сопровождалось требование, был красноречивее любых слов. Для того чтобы выполнить его, Кроуфорду нужно было встать и сделать примерно десяток шагов по направлению к центру зала. Эта необходимость порождала странное ощущение — ведь Кроуфорд отлично знал, что никакого зала перед ним быть не может, как не может быть рядом и индианки, пребывающей на Тортуге, а заодно и несчастного его любимца, кости которого наверняка давно обглодали хищные звери, и все, что он сейчас видит, — это всего лишь плод его воображения, чудовищная иллюзия, морок, который наводят на него злые силы, стерегущие клад. А поскольку это наверняка так и было, то отзываться на призрачный зов ему не следовало ни при каких обстоятельствах. Сколько угодно опасностей могли подстерегать его в этом проклятом месте.
Так подсказывал разум. Но глаза видели совсем другое. И уши слышали настойчивый повелительный зов, на который было невозможно не откликнуться. Кроуфорд с ужасом в душе почувствовал, что ноги сами собой понесли его туда, откуда доносился властный зов смерти.
Потом, вспоминая эти безумные минуты, Кроуфорд с удивлением осознал, что удержала его от рокового шага гордыня, а вовсе не разум. Разум поддался очарованию правдоподобия, которое исходило от видения. Но он не мог стерпеть, чтобы им командовала индианка. Задетое самолюбие спасло ему жизнь. Впрочем, удивлялся Кроуфорд недолго: припомнив еще кое-какие случаи из своей бурной жизни, он пришел к выводу, что человек, склонный противоречить и ниспровергающий авторитеты, всегда имеет кое-какие преимущества. Это все равно что выхватить первым шпагу из ножен. Или первым удрать от неминуемой опасности.
Одним словом, в тот страшный момент он не поддался настойчивому и требовательному зову и предпринял единственное, что было возможно в его положении: он обратился в бегство. Хотя, по правде говоря, назвать это бегством было затруднительно. Кроуфорд просто протиснулся задом к выходу из пещеры, дважды больно ударившись головой о холодный камень стены, потому что ощущение огромного пустого пространства вокруг все это время не отпускало его и сильно воздействовало на все движения. Но Кроуфорд, стиснув зубы, продолжал отступать и постепенно отполз на светлое место, к выходу. Здесь он, совсем обессиленный, обливаясь потом, упал на камни и несколько минут лежал совершено неподвижно, приходя в себя. Теперь он мог себе это позволить, потому что золотистый мираж рассеялся так же внезапно, как и возник. Вокруг снова была сумрачная дикая пещера, уходившая воронкой в толщу скалы. Никакого намека на таинственный зал. Наваждение кончилось.
Отдышавшись и придя в себя, Кроуфорд вернулся к найденному сундуку и задумался. Теперь находка представилась ему совсем в ином свете. Кто был этот человек и не сложил ли он голову, поддавшись на уговоры призрака?
Кроуфорд склонился над вещами и еще раз внимательно их осмотрел. Но голод и жажда все сильнее давали о себе знать отвратительной дрожью и холодным липким потом, заливавшим глаза и стекавшим между лопатками. Переводя дух, он тяжело оперся рукой на выступавший из стены камень. Стена дрогнула и поползла в сторону. Фрэнсис упал в образовавшийся проход и, ударившись виском, потерял сознание.
Очнулся он от вкуса собственной крови, заливающей ему лицо. Осторожно ощупав рану, он убедился, что она неглубока — просто содрана кожа и, видимо, задет сосуд. Он с трудом поднялся на четвереньки и огляделся. Из прохода тянуло теплым воздухом. Кроуфорд стиснул зубы и пополз вперед.
Сколько времени он полз, то и дело останавливаясь и впадая в забытье, он не знал. Остановился он только тогда, когда очутился в следующей пещере, которую освещали лучи заходящего солнца, пробивающиеся сквозь неплотную завесу лиан, отгораживающих ее от мира. На стене пещеры была высечена надпись, которую Кроуфорд прочел без труда.
«Самое дорогое я оставил здесь. У. Р.»
Стиснув зубы, Кроуфорд дополз до этой стены и принялся копать ножом прямо под надписью. Не прошло и пяти минут, как нож его звякнул о что-то железное. Разгребая руками острый песок, Фрэнсис ободрал руки в кровь, но перед глазами его показалась окованная железом деревянная крышка сундука.
Жажда сделалась невыносимой, но удовлетворить ее можно было, только проделав обратный путь. Однако это было невозможно. У него просто не было сил, ни физических, ни моральных.
Он с тоской подумал о пустой серебряной фляге, бесполезно болтающейся у него на поясе. Когда была вода — ее не было, когда появилась она — не стало воды. Самый неизменный закон бытия.
Кроуфорд облизал соленые от пота запекшиеся губы и принялся медленно откапывать сундук. Вытащить его он даже не надеялся. Он просто хотел открыть его и посмотреть, что внутри.
Солнце зашло, и, изнемогая от жажды и голода, Фрэнсис без сил рухнул на песок возле сокровищ.
Очнулся он с первыми лучами солнца и твердо решил вернуться назад. Умереть над кладом не входило в его планы, и лучше было вновь потерять клад, чем собственную жизнь.
Он снова прополз на четвереньках до нижней пещеры. Затем, собравшись с силами, Кроуфорд предпринял спуск по ненадежной лестнице. Ноги его дрожали, и примерно на середине он сорвался, едва не переломав себе все кости. Но вскоре перед ним сверкнули зеленые воды озера. Утолив жажду, Кроуфорд задумался. Все, что случилось до того, как он проник в пещеру, он постарался выкинуть из головы. Не навсегда. Лишь до тех пор, пока не доберется до цели. А уж потом он вспомнит все, потому что никогда ничего не забывает.
Вернулся обратно он только на следующий день. С ним был запас воды, несколько зажаренных лягушек и съедобные коренья. Еще с ним были палки, которые он намеревался использовать как рычаги.
К вечеру сундук был откопан полностью и стоял на дне ямы трехфутовой глубины. Кроуфорду при помощи ножа удалось открыть проржавевший замок, и теперь он собирался откинуть крышку.
Сундук был полон обветшавших кожаных мешочков, каждый из которых содержал в себе жемчуг, разложенный по размерам, нешлифованные изумруды, некоторые прямо с породой, и золото. Золота было больше всего — золотые браслеты, подвески, статуэтки божков и зверей, диски, ножные украшения… Здесь было много всего, но, роясь в мешочках, Кроуфорд искал то, ради чего Рэли пошел на это безумие. И он это нашел. На дне сундука, тщательно завернутый в кожу, лежал безупречной выделки, абсолютна прозрачный, будто стеклянный череп. Он был как настоящий, и на мгновение Кроуфорд почувствовал себя безумным датским принцем, разрушившим целый мир ради мстительной прихоти мертвеца.
Он взял череп в руки и повернул его к лучам заходящего солнца. Лучи прошли сквозь него, размылись, разбились на спектр и вновь собрались. В глазницах тускло сверкнул свет, и на мгновение Кроуфорду почудилось, что оттуда на него смотрит чей-то чужой и могучий разум…
Но, торопясь успеть до заката, Кроуфорд быстро замотал череп кожей, прибавил к нему мешочки с жемчугом, изумрудами и золотом и, захлопнув крышку сундука, торопливо забросал яму песком.
Он еще вернется сюда.
Потом он раздвинул лианы и шагнул на отвесный уступ. Еще вчера он обнаружил, что от пещер прокаженных его отделяет всего десяток футов отвесной скалы, соединенной с пещерой узким природным карнизом. Скорее всего, раньше это была целая сеть пещер, соединенных туннелями, но ход к сокровищам замуровали. А ведь дона Фернандо отделяло от клада всего несколько футов каменной кладки.
Ступив на то самое место, где он стоял в тот роковой день и откуда совершил прыжок вниз, Кроуфорд рассмеялся. Он не видел себя и не знал, что волосы его побелели, а лоб прорезали морщины. Он все равно победил. Он вернулся.
Ему везло. Французскую часть Эспаньолы он пересек верхом, выменяв одну из жемчужин на лошадь в первой же попавшейся по пути деревне. Кроуфорд устал, был голоден и хотел спать, но не останавливался ни на минуту. К утру он достиг побережья. Кроуфорд еще лелеял слабую надежду, что сумеет застать французский фрегат. Каким образом он мог бы попасть на него, это был отдельный вопрос. Но французы уже давно подняли якоря. Кроуфорду пришлось потрудиться, пока он отыскал рыбака, согласившегося переправить его на Тортугу. Кроуфорд расплатился с ним, отдав ему лошадь вместе с упряжью. В тот же день он был на Тортуге. Седина и отросшая борода сделали его неузнаваемым.
Первым делом он кинулся в свою хижину — туда, где жила На-Чан-Чель. Кроуфорд не знал, о чем он будет сейчас с ней говорить, какой вопрос ей задаст, но ему было совершенно необходимо встретиться с ней, заглянуть в ее непроницаемые, темные как ночь глаза. Кроуфорду казалось, что тогда он поймет нечто важное, без чего ему уже никогда не будет покоя.
Но его дом был пуст. Индианки и след простыл. Жила она более чем аскетично, поэтому выяснить, ушла она насовсем или отправилась в гавань купить рыбы на ужин, было невозможно. Соседи ее не видели. Разыскивать женщину Кроуфорду было некогда. Он лишь в глубокой задумчивости еще раз обошел пустой дом; хмурясь, обшарил все углы и наконец ушел, так и не разрешив загадки.