Они грезили о предстоящих приключениях, как влюбленные подростки, которым надоело прятаться от любопытных взглядов жителей маленького городка. Как они будут жить в Лондоне? А вдруг столкнутся с кем-нибудь из обитателей Лох-Гласса? Например, с Лилиан Келли, тайно приехавшей удалять волосы с лица, или с миссис Хэнли, разыскивающей что-нибудь необычное для своего магазина? Они насмешничали, говорили, что все это бред, но сразу после приезда Элен пошла в парикмахерскую и сделала новую прическу. Правда, это было не столько попыткой изменить внешность, сколько символом начала новой жизни.
Элен следила за тем, как летели на пол ее длинные темные волосы, и чувствовала, что вместе с ними с нее спадают даром прожитые годы. Она становилась моложе и сильнее. Льюис любил ее. И это было важнее всего на свете. Вряд ли кто-нибудь увидел бы их в этой части Лондона. Ирландцев можно встретить на Пикадилли-Серкус, Оксфорд-стрит или у родственников, в Кэмдене, но не в Эрлс-Корте.
Им удалось найти квартиру. Точнее, комнату. Дом еще строился; хозяйка успела обставить только первые этажи. А когда у нее дойдут руки до других, Элен и Льюис будут далеко отсюда. Переселятся в дом, более подходящий для семейной жизни. Для супружеской пары с ребенком. Но пока что их дом здесь. Комната в Эрлс-Корте, Лондон, Юго-Запад, 5. Элен повторяла этот адрес снова и снова. Этот город так велик, что приходится говорить людям, в какой его части ты живешь. И добавлять к ее названию номер. После долгих тринадцати лет, прожитых в городке с одной улицей и несколькими переулками, спускавшимися к озеру.
Комната была маленькая, с раскладным диваном. Стены украшали две картины Элис Спрингс, оставленные предыдущими жильцами-австралийцами. Столик, два деревянных стула, потертый ковер, комод с выдвижными ящиками. Мрачные обои, запах плесени. Раковина с ржавыми подтеками, капающий кран, полочка, заменяющая туалетный столик Сливное отверстие, заткнутое куском клеенки.
И все же это их дом. Тот самый дом, в котором ей всегда хотелось жить с Льюисом Греем.
Прошло всего четыре дня, а Элен уже забыла резную мебель, стоявшую в ее спальне, платяные шкафы красного дерева, принадлежавшие родителям Мартина, изящный туалетный столик с круглыми ножками, заканчивавшимися когтистыми лапами. Все это осталось в прошлом. Точнее, осталось бы, если бы Мартин позвонил и сообщил о своем решении.
Льюис не скрывал своих чувств:
— Я не осуждаю его. Честное слово. Мы заставили его страдать, а теперь он отвечает нам тем же. Если бы кто-то увел тебя у меня, я поступил бы точно так же.
Элен не стала спорить. Она прожила с Мартином тринадцать лет и знала, что заставлять людей страдать не в его характере. Больше всего на свете Элен боялась, что он позвонит и начнет плакать. Пообещает стать другим человеком. Таким, как она пожелает.
— Как ты думаешь, он получил письмо? — внезапно спросила она.
— Ты же сказала, что оставила письмо там, где он не сможет его не заметить.
— Так и было.
— А кто-нибудь другой не мог его взять? На конверте было его имя?
— Никто другой его взять не мог. — Элен уже думала об этом. И чтобы сменить тему, тихо сказала: — Я люблю тебя, Льюис.
— И я тебя, Елена…
Он всегда называл ее так. Как-то Элен помогала Кит делать домашнее задание по истории. Остров, на котором Наполеон отбывал ссылку, назывался Святая Елена.
«Как мое имя», — заметила она. «Тебя зовут Элен», — резко поправила ее Кит, словно чувствовала в другом имени матери какую-то угрозу.
— Может, сходим куда-нибудь?
Элен улыбнулась, надеясь, что выглядит не такой старой и усталой, какой себя чувствует.
— Конечно.
Льюис помог ей надеть плащ и протянул красную шаль. Элен завязала ее как цыганка — весело и беспечно.
— Ты такая красавица!
Элен закусила губу. Она часто мечтала, чтобы Льюис вернулся. А теперь, когда они вместе, не могла в это поверить.
Они спустились по лестнице, миновав ванную, которую делили с тремя другими жильцами. На ее стене висели правила, обтянутые целлофаном, чтобы написанное не выцвело от пара. Горячая вода оплачивалась отдельно. В помещении следовало поддерживать порядок, губки не оставлять. Но Элен не жалела об удобной большой ванной над аптекой Макмагона, где мягкие полотенца согревались на батарее, а на полу лежал пушистый коврик, чтобы не зябли ноги.
— Очень забавно, — заметила она с улыбкой, впервые увидев эти правила.
И поступила правильно. Льюис Грей любил жить легко — насупленные брови ему не нравились.
Из квартиры на первом этаже выглянула Айви Браун. Маленькая, жилистая, короткие волосы с проседью. Стареющее лицо озаряла широкая улыбка. Определить ее возраст было трудно. Где-то между сорока и пятьюдесятью. На ней был длинный халат в мелкий розовый и фиолетовый цветочек. У Айви был вид человека, привыкшего к работе и готового взяться за любое дело. С обязанностями домовладелицы она справлялась без всякого труда. Стеклянную дверь ее квартиры прикрывала тюлевая штора: это позволяло хозяйке следить за приходом и уходом жильцов.
— Решили повеселиться? — спросила она.
Элен была по горло сыта расспросами жителей Лох-Гласса: «Решили прогуляться к озеру, миссис Макмагон?», «Опять в одиночку, Элен?», «Где вы были сегодня днем?» Она ненавидела здороваться с миссис Хэнли из магазина готового платья, с Дэном О’Брайеном из гостиницы «Центральная», с Лилиан, женой доктора Келли, глаза которых видели слишком много.
Но Айви — дело другое. Ее интересует только одно: чтобы молодые австралийцы не привели к себе еще дюжину приятелей, ночующих на полу, а другие жильцы не сдали комнату вподнаем, чтобы пользоваться ею в две смены: пока одни работают, другие спят.
— Он хочет показать мне Лондон, миссис Браун! — Закинув голову, Элен смеялась от счастья.
— Зовите меня Айви, дорогая, — улыбнулась в ответ хозяйка. — Иначе мне придется называть вас миссис Грей, а это слишком мрачно, — пошутила она[6].
Льюис шагнул к ней и пожал руку, давая понять, что знакомство перерастает в дружбу.
— Льюис и Елена Грей, — сказал он.
От этих слов Элен бросило в дрожь. Она вела себя как шестнадцатилетняя девушка, а не беглая жена средних лет, ожидающая ребенка.
— Лена Грей, — задумчиво повторила Айви Браун. — Красивое имя. Как у кинозвезды. Милочка, вы и в самом деле могли бы быть кинозвездой.
Взявшись за руки, они прошли сначала по Эрлс-Корт-Роуд, а потом по Олд-Бромптон-Роуд. Казалось, здесь все было названо в честь знаменитых исторических событий. Баронс-Корт, Ватерлоо, Трафальгар… Эти слова звучали как музыка. Особенно для того, кто прожил много лет в дыре, где люди называли Лапчатым переулком узкую тропинку к озеру, начинавшуюся у бара, принадлежавшего человеку с большими ступнями.
— Мы будем очень счастливы здесь. — Элен улыбнулась Льюису и сжала его руку.
— Конечно, — ответил он.
Зеленщик вносил в помещение непроданные овощи и фрукты, лежавшие на лотке под открытым небом. Льюис поднял упавший на землю цветок и спросил торговца:
— Он вам нужен? Или я могу подарить его своей красавице жене?
— Это не твоя жена, приятель, — широко улыбнувшись, ответил усталый зеленщик.
— Почему? Это Лена Грей, моя жена, — притворно возмутился Льюис.
— Ага, как же. Удовольствие ты ей доставляешь, но она тебе не жена. Для мужа с женой вы слишком жизнерадостные.
Хохоча, как дети, они шли по улице, пока не нашли итальянский ресторанчик. Сев за столик, Льюис взял Элен за руку:
— Можешь пообещать мне одну вещь?
— Что угодно. Сам знаешь.
— Пообещай, что мы никогда не станем парой, которой больше нечего сказать друг другу. Обещаешь? — Его взгляд был полон тревоги.
— У меня всегда будет что сказать тебе, но вряд ли ты всегда захочешь меня слушать.
Однажды Льюису надоело слушать жалобы плачущей девушки и он ушел, бросив ее в Дублине. Взгляд Элен был достаточно красноречивым.
— Ты — моя Лена. Лена Грей. Айви была права. Это имя для кинозвезды. Любовь моя, ты действительно ослепительная красавица. Отныне называй себя Леной. В знак того, что ты начала новую жизнь.
Его глаза горели, и Элен поняла: ей и в самом деле придется стать женщиной, способной сохранить любовь такого мужчины, как Льюис.
Всю неделю они говорили о том, что должны устроить себе медовый месяц. Не думать о работе, деньгах и прозе жизни. Все это начнется в понедельник, десятого ноября. Времени у них хватит с лихвой.
Льюис был успешным менеджером в одной ирландской компании и неплохо зарабатывал. Очень неплохо, пока не сбежал с дочерью владельца фирмы. Они уехали в Испанию. Подробности остались невыясненными, да о них никто и не спрашивал. Несколько лет прошли в странствиях; где именно они жили, никто не проверял. Следовательно, Лену Грей это тоже не должно было интересовать.
Льюису предложили отступные за то, чтобы он оставил в покое единственную наследницу отца. Естественно, он отказался. Но затем, когда связь приелась и Грей понял, что совершил ошибку, он взял деньги, чтобы начать новую жизнь. Льюис побывал в Америке, потом некоторое время жил в Греции.
Он бы вернулся к Элен, девушке, которую искренне любил, но считал, что это будет нечестно. Ведь у нее были маленькие дети, и она сама пыталась наладить свою жизнь. Конечно, Льюис знал, что она в Лох-Глассе. И даже пару раз приезжал, чтобы посмотреть на нее издали. Он не подошел бы к Элен и в тот раз, если бы не понял, что она несчастна. Был январь, а она бродила у озера, пробиваясь сквозь жухлую крапиву и чертополох, и ее лицо было мокрым не то от слез, не то от дождя.
И тогда он заговорил с ней.
Она посмотрела на Грея так, словно увидела привидение, а потом бросилась в его объятия. Льюис начал ругать себя за то, что так долго ждал, но Элен сказала: нет, время выбрано самое подходящее. Явись он за ней раньше, она бы не смогла уйти. Но теперь дети подросли. Если они и не поймут мать, то по крайней мере сумеют прожить без нее. Честно говоря, без нее им будет лучше. Зачем жить с матерью, в душе которой нет ни радости, ни надежды, ни желания видеть новый день? Кит сумеет позаботиться о себе; мать несколько месяцев исподволь намекала ей, что может уйти. Эммет привязался к сестре Мадлен — старой отшельнице, ясные глаза которой видели все и читали в сердцах людей.