— Пап, это не мода, это жизненная необходимость, но говорить об этом действительно не стоит, — сказал Макс, выуживая из плетеной корзинки булочку.
Они уже пили по второй чашке чаю, когда Анюта неожиданно спросила:
— Максим, ты на машине?
Он кивнул, разговаривать с полным ртом было неудобно.
— Тогда, может, выручишь старшую сестру, прокатишь по магазинам? Пообносилась я совсем. Собиралась завтра Вовку просить, но он после дежурства, поспать захочет. Родители, отпустите со мной этого непутевого на пару часиков?
— Езжайте уж, — вздохнула мама, неодобрительно косясь на Максову креативную трехдневную щетину. — Сын, ты бы хоть побрился.
Макс виновато развел руками:
— Не могу, мамочка, имидж.
— Имидж, — проворчал отец, — в наше время за такой имидж и выговор можно было схлопотать.
— Так, Анюта, собирайся! — заторопился Макс. — А то, пока мы выберемся, стемнеет.
— Слушаюсь, мой генерал! — Сестрица выпорхнула из-за стола, помчалась в свою комнату переодеваться.
Как же Макс не любил магазины! Да он уже почти забыл, что это такое, а вот благодаря сестрице Анюте вспомнил. У сестры было не так много денег, чтобы одеваться в бутиках. Зато у нее имелось гипертрофированное чувство собственного достоинства, и денег у младшего брата она не брала принципиально, даже в долг.
Макс с унылым видом брел вслед за Анютой вдоль зеркальных витрин и разряженных манекенов. Иногда она надолго зависала у какой-нибудь вещички, разглядывала ее, ощупывала, разве что не обнюхивала, иногда призывала Макса «заценить товар». Товар ему по большей части не нравился. Он же креативный директор модного журнала, у него же обострено чувство прекрасного! А что прекрасного можно найти в обычном магазине? Ну разве что вот эти смешные тапки с грустными глазами. Тапки с глазами — это, пожалуй, креативно. А у Лизаветы тапок нет, она до сих пор топает по его эксклюзивному паркету в своих нелепых полосатых носках, похожих на неправильные перчатки. И шуба у нее порвалась. Как она собирается в таком рванье на люди выходить?
— Что задумался? — послышался над ухом голос сестрицы.
— Да вот, любуюсь. — Макс с легким сожалением поставил тапки обратно на прилавок.
— Это ж не твой размерчик.
— Сам вижу, что не мой. Только это не для меня.
— А для кого? — тут же активизировалась сестрица.
— Думаю, может, их своей домработнице купить?
— Домработнице? А зачем домработнице тапки? — удивилась Аня.
— Ну, у меня буковый паркет…
— А она, значит, по твоему буковому паркету на лыжах ездит, и ты решил перевести ее на тапки? — усмехнулась Анюта.
— Вообще-то она босиком ходит, — уточнил Макс, отсчитывая деньги и протягивая их продавцу. — Положите в пакет, пожалуйста.
— Что-то я притомилась, — доверительным шепотом сообщила сестра. — Давай-ка сделаем перерыв, посидим в какой-нибудь кафешке, покурим. А заодно расскажешь, что это за домработница у тебя такая загадочная завелась.
У них с Анютой всегда были хорошие отношения, поэтому за чашкой растворимого кофе Макс рассказал про Лизу все. Ну почти все — о своем неджентльменском поведении минувшей ночью благоразумно промолчал.
— Во дела! — выдохнула Анюта, когда он закончил свой рассказ. — Макс, я тебя уважаю, не всякий мужик решится на такой ответственный шаг. А эта твоя Лизавета точно не аферистка?
— Она у меня уже вторую неделю живет, — он пожал плечами. — До сих пор ничего криминального я за ней не замечал.
— А лахудра твоя телевизионная к этому как относится?
При слове «лахудра» Макс выразительно поморщился, но сестрица и глазом не моргнула.
— Лоре Лизавета очень не нравится, — с неохотой сказал он. — А ты, вообще, в курсе, что у нее проблемы? В нее же стреляли, так что…
Анюта не дала ему договорить:
— Макс, мне можешь эти сказочки про белого бычка не рассказывать. Знаю я, какие у них, у звезд, покушения. Пиара мало твоей Лорочке, вот она сама себя и «заказала».
Он не стал разубеждать сестру, рассказывать, что покушение было самым что ни на есть настоящим, решил перевести разговор в нейтральное русло:
— У Лизаветы шуба порвалась, — сказал, прихлебывая остывший кофе. — Как думаешь, может, ей какую-нибудь куртку купить?
— Конечно, купи! Только не какую-нибудь, купи приличную вещь.
— Приличная вещь дорого стоит.
— А тебе денег жалко? — Анюта с неодобрением покачала головой.
— Денег не жалко, просто от дорогой вещи она может отказаться.
— Даже так? — удивилась сестра, потом немного подумала и сказала: — Не откажется. Если ты ее шубку драную в мусоропровод выбросишь, никуда она не денется.
— Думаешь?
— Уверена. А какие у нее габариты?
— Компактные: размер сорок второй — сорок четвертый.
— А рост?
— Примерно как у тебя.
— Так что мы сидим? Пошли куртку искать! — Анюта как-то вдруг забыла, что приехали они за обновками для нее, а не для Максовой домработницы.
Этот пуховичок понравился им обоим: снежно-белый, стильный, с капюшоном, отороченным мехом неведомого зверя.
— Что это? — спросил Макс, поглаживая пушистый мех.
— Щипаный песец, — с готовностью сообщила продавщица.
— А зачем его щипать? — удивился Легостаев.
— Чтобы было модно.
— Эх ты, а еще креативный директор! — пожурила Анюта. — Совсем в народной моде не разбираешься.
— Как думаешь, ей понравится? — спросил Макс, забирая у продавщицы объемный сверток.
— Братец мой! — Анюта возвела глаза к небу. — Покажи мне хоть одну женщину, которой были бы неприятны знаки внимания.
— Она домработница, — мягко поправил Макс.
— Да ну? — Сестра отвлеклась от изучения неба и принялась исследовать его лицо. — А домработница автоматически перестает быть женщиной? — спросила она язвительно.
Он пожал плечами, и больше они к этому вопросу не возвращались.
Первым делом нужно было привести в порядок шубу, хоть как-нибудь. Ну не может она больше выходить на улицу такой уродиной! Вчерашнего дня хватило с лихвой.
На поиски ниток и иголки ушел целый час. Катушка черных ниток с воткнутой в нее тупой иглой нашлась в шкафчике легостаевского рабочего стола. Лиза исколола себе все пальцы, но с грехом пополам пришила воротник на место. Потом расчесала шубу расческой, скептически осмотрела со всех сторон. Не фонтан, конечно, но за неимением лучшего сгодится.
На письмо Ленке ушло минут тридцать. Лиза не стала в красках расписывать все свои злоключения — не захотела тревожить беременную подругу, — написала только, что стала жертвой мошенников, что потеряла деньги и документы, что вернуться обратно домой пока не может, но ей повезло: она живет у очень хорошего человека, который обещал ей помочь с возвращением на родину. В самом конце указала свой мейл, попросила Ленку связываться с ней через Интернет — так быстрее и менее хлопотно. Подружка разбирается в компьютерах как свинья в апельсинах, но ведь у нее есть брат Василий, самопровозглашенный компьютерный бог, он ей поможет, если что. Лиза запечатала конверт, оделась, сунула письмо в карман шубы, отправилась на почтамт.
Она управилась за час с четвертью. До ужина оставалось совсем мало времени, пора становиться к плите. Лиза вздохнула: положа руку на сердце, готовить она хоть и умела, но не любила, когда жила одна, могла неделями перебиваться кофе и бутербродами. Но сейчас совсем другая ситуация, сейчас она должна думать в первую очередь не о себе, а о Легостаеве, своем работодателе.
Макс вернулся в восьмом часу, пахнущий морозом и дорогим парфюмом, груженный хрустящими пакетами.
— Это на кухню. — Он протянул Лизе пакет поменьше. — Там мамины пироги. Так что пару дней можешь тортики не печь.
Она поставила пакет на кухонный стол, вернулась обратно в прихожую.
— А это тебе. — Легостаев сунул ей в руки внушительный сверток.
В свертке оказалась куртка, с виду красивая и дорогая.
— Примерь, — велел Макс.
Она покачала головой, кивнула на висевшую на вешалке шубку. У нее есть в чем ходить, ей ничего от него не нужно.
— Ерунда! — отмахнулся он. — Твоя шуба годится лишь для вояжа к помойке, ты уж не обижайся, Лизавета.
А она обиделась. Вояж на помойку! Да как он смеет такое говорить! У нее еще вполне приличная шуба, и пришитый воротник, если не присматриваться, выглядит почти как новый. Она еще раз покачала головой, аккуратно повесила куртку на вешалку.
— С ума сойти! — возмутился Легостаев. — Лизавета, это же подарок. Нехорошо отказываться от подарка.
Подарок? Да никакой это не подарок! Это попытка расплатиться с ней за прошлую ночь. Он же добрый, он же не станет заниматься сексом с сиротой просто так, безвозмездно. Он обязательно должен ее отблагодарить за понятливость и уступчивость… Лиза вышла из прихожей, закрылась в «своей» комнате. Она, может, и сирота, и не слишком хорошо одета, зато у нее есть гордость и чувство собственного достоинства…
— Значит, вот так? — донесся из-за запертой двери звенящий от злости голос Легостаева. — Значит, ты у нас такая цаца? — послышались тяжелые шаги, хлопнула входная дверь. Тишина длилась недолго, меньше чем через минуту Легостаев вернулся.
— Будешь ходить в чем скажу! — заорал он. — Выискалась мне тут принцесса из захолустья! Ты на меня работаешь, и я не позволю, чтобы ты позорила меня перед соседями, шастая в своих лохмотьях!
Лиза зажмурилась, зажала уши руками. Как обидно! Она не станет больше слушать этого самодура…
Дверь в ее комнату с грохотом распахнулась, на пороге возник Легостаев.
— Что ты тут расселась?! — рявкнул он. — А ну марш на кухню! Я есть хочу!
Лиза выскользнула в прихожую, краем глаза успела заметить, что шубки на вешалке больше нет. Выбросил?..
Она хлопотала на кухне, разогревала ужин, а Легостаев метался по квартире. Он больше не орал, но Лизе казалось, что было бы лучше, если бы орал. Она все приготовила, накрыла на стол, а он ничего не стал есть: поковырял салат, с брезгливым видом отодвинул тарелку с отбивной, покопался в холодильнике, соорудил себе бутерброд и, не говоря ни слова, ушел в гостиную. Через пару секунд оттуда донесся звук работающего телевизора.