Только не всякому небожителю позволяли прикоснуться к источнику мудрости и девственной природе. То был закрытый мир. Но Светлый Владыка – Ансиэль, заведующий всеми четырьмя уровнями Небес, договорился с достопочтенным Рави, и тот впустил юных небесных слуг вкусить древнейший плод знаний – Историю миров.
Получить знания из уст великого старца слыло большой удачей, но Эни, уснув на лекции мудреца, проявил неуважение. Угораздило ж именно сейчас! Какой позор!
Эни тяжело вздохнул, стыдливо опустив глаза на свой пустой лист бумаги. За всю лекцию горе-ученик не вывел серебряной тушью ни буквы.
Следовало бы извиниться за неподобающее поведение, и Эни растерянно склонил голову перед почтенным Рави:
– О лучший из мудрецов! Прошу простить меня за нанесенные оскорбления. Я настолько невнимателен и глуп, что недостоин вкушать нектар ваших слов.
– Довольно, – поднял правую ладонь Рави. – Ответьте, Эниан, какой из основных законов неоспорим для всех миров? Что связывает все Мироздание?
– Закон равновесия, он же – баланс, – уверенно начал отвечать Эни.
– В чем он заключается? Скорее поведай нам.
– Каждые миры были созданы для определенных существ. Верхние – для богов, мудрецов и нас – крылатых небесных духов, Средние – для людей и животных, Нижние – для созданий Тьмы. Никто не имеет права вторгаться в чужой мир и устанавливать свои порядки без полученного от Светлого и Темного Владык разрешения. Самые уязвимые из всех – люди и животные. Они смертны и не могут постоять за себя, в отличие от нас – бессмертных. Мы не стареем и не умираем от болезней, как они. Поэтому и был создан Орден хранителей, чтобы защищать человечество от незваных гостей из Нижних миров, – договорил Эни.
В ответ Его Светлая Милость кивнул и сомкнул тяжелые веки. Будучи с рождения слепыми, мудрецы могли видеть прошлое, настоящее и будущее. И это настораживало Эни, ведь от Рави ему ничего не удастся скрыть, даже крошечная мысль не ускользнет!
От напряжения затрещала голова, словно вот-вот прогремит гром.
Эни нервно сглотнул, ожидая ответа Рави.
– Все верно. А можете ли вы, Эниан, привести примеры нарушения Закона равновесия?
– В-в-война, – еле выдавил Эни. – Нападение и истребление смертных и бессмертных. Забирать чужую невинную жизнь – большой грех.
Эни не хотел поднимать тему насилия: только от упомянутого им слова перед глазами расплывались кровавые пятна.
– Кто бы говорил! – ранил слух осуждающий голос соседа. Ученики обернулись на хмурого крылатого коллегу. – У самого брат – убийца! Говорят, он признал Тьму в самом Департаменте! Тьфу! Разве может небожитель с чистым сердцем признать Тьму?
– Пожалуйста, не надо, не обсуждайте Дэйви, – тихо взмолился Эни, но остальные ученики не прислушались к нему, а, напротив, поддержали болезненную тему.
– Нет, это невозможно! – подтвердил другой ученик. – Если сердце чистое, Тьма не проникнет в него.
– Значит, он родился таким! Грязным! – высказал догадку третий. От его слов Эни стало дурно. – А они близнецы. Значит, Эниан тоже грязный!
– Грязный! Грязный! Грязный! – хором пропели небесные слуги.
– Ты недостоин находиться среди нас!
Вот она, буря! Всеобщее презрение и ненависть. Эни ощущал, как земля уходит из-под ног и он проваливается в пропасть. Чувство стыда душило его серебряной рукой, перекрыв кислород, а душевная боль коварным врагом затаилась в тени и нанесла удар в чувствительное сердце.
Эни ничем не отличался от остальных крылатых духов: такой же платиновый блондин в светлых одеждах. Но в направленных на него взглядах читалось лишь одно: «Чужой!».
Сами мудрецы пророчили его с Дэвианом явление:
«И придут они, как отражение в воде похожие. Отличат их лишь помыслы. Один надежду принесет, другой – погибель…»
Они пришли. Только Эни ничего не помнил, кроме собственного плача, а Дэвиан не издавал ни звука. Их нашли завернутыми в простыню у Золотых врат Первого уровня в солнечное затмение, когда Тьма торжествовала. Ухмыляясь, она закрыла медовое светило и лишила малышей благословения и мудрости, наслав проклятие. Их ждало вечное одиночество и истощение… Но удача в лице добросердечного небожителя им все же улыбнулась. Главнокомандующий крылатым войском Като возвращался со службы из Мира людей и не смог пройти мимо подкидышей. Он забрал их к себе и воспитал как собственных сыновей.
Попав под надежное крыло Като, Эни рос любознательным и великодушным. Он проявлял сострадание ко всем живым существам и, как опекун, стремился защищать людей от сил Тьмы. Но не видел он себя храбрым воином, ведь сил хватало лишь на утешение и молитвы. И сострадательный юноша выбрал путь милосердия. Он хотел заботиться о людях и стать их лучшим другом.
Когда Эни подрос, то вовсе перестал походить на Дэвиана. Черты лица смягчились, из-за чего юношу не раз принимали за небожительницу. Только радости ему такое сходство вовсе не приносило, а, напротив, лишало покоя.
Первое появление Эни в Академии Небес наделало немало шума. Введенный в замешательство стражник решил, что перед ним стоит юная студентка, и отказался пропускать в здание, где учились только юноши.
– Не пристало милой сестрице затмевать свет знания братьям небесным! – остановил он небожителя.
Эни засмущался и тихо протянул:
– Я-я-я не девица.
– Да как же не девица! По лицу видно!
– Но я…
– Не пущу!
Фиалковые глаза грозно засверкали, как и обнаженный клинок.
«А что мне делать? Не раздеваться же перед ним! – растерялся Эни, схватившись за голову. – Ох, какой позор!»
Но вскоре подоспевший Като не дал опуститься воспитаннику до оголения и сам решил конфликт со стражем.
На следующий же день перешептывания лишь усилились, Эни ловил на себе косые взгляды. Юноши смущались женоподобного сокурсника, а руководство не раз предлагало Эни перевестись в корпус для девушек. Но Като сумел поставить на место и самого директора Академии.
Эни ощущал себя одиноким, лишним, неправильным. С ним не общались, его сторонились. И единственным собеседником Эни был Дэвиан, который все время спал и не просыпался с тех самых пор, как Като их нашел.
Брат подрос, но его глаза так и оставались плотно закрытыми, а худощавое тело лежало в кровати неподвижно уже сотню лет. Только тихое дыхание и замедленный пульс говорили о том, что близнец жив. Никакие молитвы и целительные снадобья не могли поднять Дэвиана на ноги. Эликсиры также не оказывали целительного действия. Потому все свободное от лекций время Эни проводил в библиотеке Академии в надежде отыскать сведения о снах и проклятиях, но, к сожалению, долгие часы в царстве древних книг и свитков желаемого не принесли.
Дома Эни садился у мраморной койки Дэвиана, не переставая повторять все известные молитвы. Заканчивая шептать священные слоги, Эни всегда пристально смотрел на кукольное лицо неподвижно лежащего близнеца и плакал:
– Теплый, живой, но почему? Почему я не могу услышать твой голос? Я так хочу услышать твой голос! Братик, проснись, пожалуйста! Пожалуйста!
Из груди вырывался немой крик, а глаза слезились. Эни осторожно дотрагивался до длинных серебристых волос Дэвиана, постепенно успокаивался и ложился рядом с братом.
– Ты ведь проснешься, да? Скажи, что да! Ты же мой лучший друг, хоть и молчишь. Я люблю тебя, – шептал Эни и нежно целовал близнеца в макушку. Затем обнимал его и закрывал глаза в надежде, что завтра услышит долгожданный голос.
Но дни сменяли друг друга, затмевая лучи оставшейся надежды.
Непринятие окружающих и собственное горе рвали душу Эни на части.
Завидев как-то раз по пути к дому веселящихся в саду ровесников, он решил подойти к ним, пообщаться. Отвлечься от гнетущих мыслей о недуге брата. До боли не хватало друга, даже одного-единственного. Он мягко улыбнулся, сделал шаг навстречу, поприветствовал таких же юношей, как он. Но те лишь нахохлились:
– Не подходи к нам, ты странный.
– Мы не знаем, как к тебе обращаться. Ты парень, но почему выглядишь как девчонка? – осведомился небожитель, листая на скамье потрепанную временем книгу.
– Может, он украл чужое лицо?
Слова третьего мальчика ранили до слез. Эни не выдержал и закричал, будто накопившаяся за годы боль решила разом заявить о себе:
– Ничего я не крал! Я не выбирал родиться таким! Я ненавижу свое лицо! Ненавижу!
Одной ночью Эни решил добавить своей внешности недостающей мужественности. Он притворился спящим и стал ждать, когда Като спустится в Мир людей. И стоило опекуну оставить юношу одного, тот успел прокрасться в отчую комнату и достать из тайника спрятанное оружие. Эни вынул из ножен золотой клинок Солнца и дрожащей рукой приставил острие к лицу.
Рука, держащая клинок, предательски затряслась. Холодное лезвие неуклюже прошлось по щекам, оставив порезы. Кровь обагрила лицо, смешалась со слезами. И стало до тошноты тоскливо, одиноко. Боль не торопясь расползалась по венам, поглощая остатки душевного света. Насытившись сполна, она оставила отчаянного юношу, опустошила, вывернула наизнанку. Хотелось умереть, но жил ли он?
– Эни! Эни, что ты делаешь! – раздался крик Като за спиной.
Эни выронил клинок и разрыдался снова, прикрыв окровавленное лицо руками. Лезвие ударилось о мраморную плитку с таким грохотом, что заставило сердце подпрыгнуть.
Ожидая наказания, Эни съежился и задрожал. Но Като обнял его, вернув утраченный свет разума, будто отчаявшийся воспитанник не успел провиниться.
– Я здесь. Я рядом. Все хорошо, мой мальчик, мой сын, – успокаивал он.
Эни не хватало исцеляющих душу слов. Он хотел бы слышать их каждый солнечный день. Такие простые и бесценные: «Я здесь. Я рядом…»
В теплых отцовских объятиях Эни ощущал себя нужным, живым. Хотелось дышать, летать и в тысячный раз пытаться разбудить Дэвиана.
– Чем так провинилось твое лицо? За что ты так с собой? – задал вопрос Като.