– Но…
– Ты не должен слепо следовать за мной, Эни. Ты не знаешь всей правды о том дне. Я видел, как отцы убивали своих детей, отсекали им головы.
Эни нервно сглотнул.
– Кровь лилась рекой. Мне и по сей день слышатся крики. Жуткое проклятие. И мои мысли были об одном: уж лучше я продолжу исполнять свое предназначение, лишенный семени жизни, но уберегу свою возлюбленную, дам ей возможность выйти за достойного мужчину и родить детей. Мое чувство было запретным. Но в страшном сне я бы не поднял клинок на собственное дитя, даже если б это было чудовище адских земель! – с горечью поведал Като.
Эни молчал, не зная, как реагировать. Като продолжал:
– Я отпустил свою женщину, но не переставал молиться за нее. И по милости судьбы я нашел вас. Я никогда не испытывал такого счастья, Эни.
– Мне не нужна другая семья, Като. Ты и брат – моя семья.
– Ах, Эни, сынок, ты так юн! Мы живем тысячи лет. И влюбляемся только один раз. Чувства не враги, а испытания, и надо пройти через них достойно. А у тебя еще вся жизнь впереди и свои уроки. И Дэйви обретет свободу и примет ответственность за свою жизнь, я же не смогу опекать тебя вечно. Кто знает, возможно, ты захочешь узреть свое продолжение в детях, стать любящим отцом и наставником для них. Эни, сердце каменеет без заботы о других.
– Като, я принял решение. Помогать людям – это мой путь. И я готов пожертвовать своим будущим ради высшей цели, – настаивал Эни.
Опекун вздохнул и обнял воспитанника. Эни оставался непреклонен в своих убеждениях. Като гладил его короткие волнистые волосы, отговаривая от безумной идеи:
– Как твой опекун я… не могу дать тебе благословение. А стражи не пропустят тебя. Я попрошу за тебя у Его Святейшества Ансиэля. Светлый Владыка милостив, он разрешит тебе спуститься и без зелья.
Эни договорился с Като, но схитрил. Как только опекун отправился на срочное задание в Мир людей, воспитанник незаметно встал в очередь у Золотых врат. Заместитель Его Святейшества Фиуса Адоний, стоя с другим небожителем, держал в руках перевязанные свитки, провожая крылатых переселенцев в Мир людей, пока грозные стражи охраняли кубок с заветным зельем, а двое других – врата. Оно гневно бурлило, выплескиваясь на хрустальные стенки сосуда, а от одного вида жуткой темно-зеленой жижи крутило живот.
Эни терпеливо ждал своего часа, как внезапно прозвучал вопрос и оживил столпотворение:
– А нам обязательно пить это зелье? Мы не можем просто спуститься к людям без него?
Десятки пар фиалковых глаз уставились на высокого крылатого юношу.
Губы Адония сжались в тонкую нить, а морщины на лбу углубились.
– Обязательно пить зелье! Вы что, хотите плодить чудовищ?! Хотите своим легкомыслием нарушить баланс человеческого мира?
Юноши, стоящие впереди, замешкались.
– Я не буду влюбляться в человека. Я вообще ни в кого не влюблюсь, – настаивал на своем храбрец. Эни полностью разделял его мнение.
Стражи, стоящие возле чаши, синхронно расхохотались, когда глаза заместителя Его Святейшества гневно вспыхнули.
– Как тебя зовут, малец? – спросил помощник Адония.
– Я Хьюго Алойз, господин, – представился бунтарь.
– Хм… Хьюго Алойз, – почесал седую бородку Адоний. – Напоить Хьюго Алойза первым, так уж и быть!
– Нет, нет, нет! – он отступил. Но один из стражей мгновенно появился за спиной и скрутил юноше руки. Помощник Адония наполнил миниатюрную чашу зеленой жидкостью и насильно влил в смельчака. И тогда, испив зелье, Хьюго сложился от боли и закричал.
От его диких воплей задрожали остальные небожители. Очередь стремительно редела.
– Мы больше не хотим к людям. Мы остаемся здесь, только не заставляйте нас пить это! – молили юноши. И после кивка Адония сбегали обратно в небесную глубь. Остальных же ждала печальная участь.
Вскоре помощник Адония позвал Эни:
– Следующий!
Сердце бешено колотилось. Шанс спуститься к людям все еще мелькал перед глазами. Упусти Эни его, и останется навсегда запертым в мраморных стенах Департамента. Юноша спрятал терзающий страх и лицо под капюшон и уверенно шагнул к помощнику Адония. В светлой голове созревал идеальный план.
– Как тебя зовут, малец? – спросил он.
Эни хотел произнести имя друга Ниро, но Ниро и так прославился как стирающий память и создатель сыворотки забвения. И внезапно губы сами прошептали имя, которое будто бы витало в воздухе:
– Окто.
– Окто? – нахмурил седые брови помощник. – Это не небесное имя.
– Полагаю, полное имя Октавиан? – вмешался Адоний.
– Да, – кивнул Эни, играя роль другого небожителя.
– Назови причину, по которой ты желаешь спуститься в Средний мир, Октавиан?
– Я хочу помогать людям, – ответил Эни.
– А стоят ли смертные твоих страданий, Октавиан? Оставшись здесь, ты обретешь поддержку и признание! Любое твое желание исполнится! Департамент даст тебе все! – отговаривал Адоний.
Но Эни не повелся на сладкие речи и уверенно произнес:
– Долг превыше всего!
– Долг превыше всего! – подхватил Адоний и одобрительно кивнул стражу…
Эни очнулся от воспоминаний, сжимая цветную фотографию брата.
«Если ты с ней счастлив… Да какое мое дело, я же не это искал», – вздохнул он и убрал фотографию на место.
Лиз к тому времени спала как младенец. И, казалось, ничто не нарушит ее глубокий сон. Поэтому Эни вытащил ящик и вытряхнул содержимое на ковер: две зажигалки, ключи, записная книжка. А необходимых хрустальных флаконов так и не оказалось. Эни начал собирать безделушки брата обратно в ящик и заметил черный конверт.
«Письмо от возлюбленной…» – он закатил глаза, шумно вздохнув. Но жгучее любопытство не унималось. Он уже начал ковыряться в грязном белье брата, и сейчас глупенький юноша прочтет взрослую переписку. Эни вскрыл конверт, готовясь плеваться от приторно-сладких признаний в любви, как вдруг тонкие пальцы задрожали. В проветренной комнате стало душно, и Эни стал жадно ловить ртом воздух. А сам аккуратный почерк незнакомца источал энергию смерти:
«Дорогой друг!
Я несказанно рад, что ты осознал свою темную природу и отрекся от Света. Я горжусь тобой! Я с наслаждением читал «Межмировой вестник». Гребаный Фиус и его жалкая свита! Так им и надо! Лицемеры, недостойные своего статуса. Ты все сделал правильно, мой друг. Он лгал тебе все это время. И Первый. Он лишь притворяется мудрым дипломатом, а сам – шестерка Ансиэля! Отрубить бы ему руку… Только представь, тысячелистный лотос в наших руках, а значит, и все миры! Мы затмим самих богов! Мы заставим их лизать наши подошвы, забрызганные кровью их близких. Делай с розоволосыми прислужницами богини что хочется, а я наконец попробую райское манго. И сравню, насколько оно слаще человеческих сердец. Но не переживай, я обязательно оставлю несколько плодов и для тебя. Я же твой друг, а друзья должны делиться. И я буду молиться за твою душу, чтобы она всегда оставалась во Тьме, ибо Свет смертелен, как и любовь. Держись подальше от своего брата и особенно от матери. Она – чистый Свет. Помни, кто ты. Ты – Тьма. Вечная Тьма и великая. Крепко обнимаю и с нетерпением жду встречи.
Твой друг».
Эни трясло, ведь лучше бы он прочел о незабываемой страстной ночи двух возлюбленных, чем откровения сумасшедшего убийцы. Горло сдавил спазм. Эни прикрыл рот и сделал несколько глубоких вдохов.
«Раз, два, три…» – считал он в уме.
И пока Эни приходил в себя, проснулась Лиз.
Нарушитель спокойствия судорожно стал собирать содержимое ящика обратно, отложив зловещее письмо, ведь то еще пригодится.
– Какой сегодня день? – зевнула Лиз.
– Я не знаю, – пожал плечами Эни, задвигая ящик в письменный стол.
– Так. Вчера вечером мы…
– Давай забудем, – перебил ее Эни, не желая вспоминать греховные лобзания.
– Не отвлекай меня. Я о другом думала. В ночь я никуда не уходила, значит, дежурю сегодня, – рассчитала она.
Стопы мягко опустились на пол. Эни замер, не оборачиваясь, чтоб не смотреть на обнаженное тело Лиз. Не положено ему видеть такое в золотых лучах нагло пробивающегося сквозь серые шторы утреннего солнца.
Лиз ушла умываться. Эни же невольно осознал, что сам щеголяет голышом.
«Какой же стыд!»
Пока подруга нежилась в ванной, Эни спустился на первый этаж и спрятался в душевой кабинке. Ледяная вода обожгла спину. Он смыл остатки чувственной ночи и высушил кожу махровым полотенцем, обмотался им. Но на пути встала очередная задача: во что одеться. Хлопковый халат на крючке отсутствовал, а вновь облачаться в черную форму не хотелось.
Ноги повели наверх в комнату брата. Эни распахнул платяной шкаф. Пыльные рубашки прижимались друг к другу, образуя желтовато-серый ряд. От них пахло старыми поношенными вещами. Эни примерил одну, но на худощавом теле ткань висела мешком. Оставалось заправить рубашку в такие же спадающие штаны и удерживать их кожаным ремнем. Одежда брата непривычно утяжеляла шаг. Эни и выглядел, и чувствовал себя неловко. Но случайно обнаруженное письмо подталкивало узнать ответы. Эни положил его в карман брюк и направился к Лиз.
Робкий стук в дверь немедля заставил подругу отреагировать.
Лиз открыла ее. Яркие губы надували бледно-розовый пузырь жвачки, пока взгляд скользил по неряшливо заправленной рубашке. Подруга к тому времени успела натянуть облегающее черное платьице и накрутить локоны. Эни предвидел ее возмущение и произнес:
– У меня ничего нет.
Лопнувший пузырь заставил его вздрогнуть. Янтарное свечение в глазах подруги усилилось. Оправдание плелось на ходу неряшливым узором, из-за чего она и не поверила.
– М-да… – протянула она. – Никуда не годится…
Но Эни перебил ее:
– Я нашел это в комнате брата.
Рука протянула конверт со злосчастным письмом. Лиз выхватила находку и затем уставилась на Эни:
– И что?
– А ты прочитай. Там пишет какой-то сумасшедший…
Эни следил за реакцией подруги, но, к его разочарованию, не услышал ничего, кроме смеха.