Невыносимая боль скатывалась слезами по щекам. Он больше не вернется на Небеса и не увидит ни Дэвиана, ни Като. Он так боялся опозориться перед семьей! Как его предательство воспринял Като? Он наверняка разочаровался в воспитаннике либо вовсе отрекся от него. А Дэвиан? Откажется ли от него любимый брат? Сердце треснуло пополам который раз. Но именно сейчас жить не хотелось. Нестерпимые пытки поджидали не в палящем зное Ада, а на празднично украшенном столе. И, казалось, самое худшее уже случилось, но издевательства продолжились.
– Господин приютил у себя выпавшего из гнезда птенчика. И растил на убой для себя, – вздохнула кудрявая незнакомка, постучав вилкой по пустой тарелке.
– Это нечестно со стороны господина. Он всегда получает все самое лучшее, а мы едим одних змей и скорпионов! Я уже не могу переваривать эти клешни! Так соскучилась по нежному мясу! – жаловалась Ласт.
– Мясо, мясо! – рычал огромный брюнет.
Ножи зазвенели. Эни ощущал себя отбившимся от стада ягненком. Черные волки загнали его в ловушку и вот-вот разорвут. Не таким он представлял свой последний вдох.
– Но мы поймали тебя, а значит, ты наш! И мы наконец-то вкусно поедим! Мы заслужили пир! – радовалась Ласт.
– Пир! Пир! Пир! – скандировали огненные твари.
– Вы не сможете! Не посмеете! – цеплялся он криком за последнюю ниточку жизни.
– Кэнди, ты как будешь? Жареным или сырым? Или среднюю прожарку?
– Я буду с кровью.
– Нет! Пожалуйста, нет! Нет!
Но внезапно вспыхнувшее пламя поглотило рубашку и брюки, пробуждая самые жуткие из покрытых пылью воспоминаний. Повторялся тот день, который Эни всеми силами пытался забыть…
Это произошло двести лет назад. Эни прятался среди людей под чужим именем и блестяще справлялся с обязанностями небесного слуги. Он очищал городские улицы не только молитвами, но и метлой. Эни не брезгал убирать лошадиный навоз и другую грязь с мощеных дорог. А ночевал он на чердаке ближайшего трактира и ни в коем случае не оставался на улице после захода солнца. Считалось, что с наступлением темноты сбежавшие из Ада заявят о себе и нападут на беззащитных людей и небесных слуг.
В один день чистильщик соседней улицы скончался от лихорадки. Эни тихонько напевал молитву за несчастного старика, крепко сжимая метлу. Вскоре мимо проехала очередная повозка, и едкий запах ударил в ноздри. Эни вздохнул, выметая навоз из зазоров между камней. Солнце успело спрятаться за горизонтом, раздавая последние алые лучи. Юноша принялся убирать соседнюю улицу. Справившись наконец с пылью и грязью, Эни устало вытер капли пота со лба. Небо к тому времени окрасилось в темно-лиловый, и пора было возвращаться в трактир. Эни развернулся, как вдруг его остановил женский плач.
– Помогите! – вопила женщина. Чужие крики зазвучали ярче и отчетливее, заставив мягкое сердце сжаться. – Мое тело! Он изуродовал мое тело! – плакала она.
Эни задрожал. Он упал на колени и схватился за голову. Вопли будто пробивали в ней дыру. А перед глазами замелькали картинки, словно душа делилась своими воспоминаниями: пышные юбки, звонкий девичий смех. Вот высокий брюнет любезничает и обнимает красавицу за талию в конце темной улицы. И внезапно острые когти впиваются ей в шею. Жертва умоляет о пощаде, но насильник не слышит и последним ударом заглушает женские крики. Тишина. Остаются только забрызганные кровью стены и растерзанные тела.
Эни пришел в себя и прикрыл рот ладонью. Не хотелось загрязнять дорогу собственной рвотой. Он мужественно сделал пару вдохов и обратился к душам:
– Как мне вам помочь?
– Помогите! – продолжали кричать жертвы.
Эни прикрыл глаза и сложил ладони на груди. Он мог дать несчастным только молитву и тихо запел:
– Пусть песнь моя уймет вашу боль, и обретете вы на Небесах покой.
Слезы скатились по щеке, и Эни представил изувеченные тела из видения в окружении света. С повтором молитвы сияние начало разрастаться. Оно накрыло мощеную дорогу и кирпичные стены ближайших домов. Крики жертв постепенно стихали, растворяясь в заполняющем улицу свечении. И вот перед Эни уже парили пять белоснежных шаров. Это были те самые души, что не могли найти покой.
– Теперь вы свободны! – радовался Эни.
– Кто дал вам право, Октавиан! – вдруг раздался за спиной знакомый голос. Эни вздрогнул. Он обернулся и встретился взглядом с рассерженным Адонием. Тот нахмурился, сжав губы в тонкую линию.
– Мое почтение, наставник Адоний, – склонил голову Эни.
– Кто дал вам право молиться за грешниц! Это блудницы, падшие души! Они не заслуживают покоя!
– Прошу меня простить, я не знал, – пытался выкрутиться Эни. Щеки запылали от стыда. Он все же успел нарушить два правила Кодекса небесных слуг пути милосердия: не молиться на людях после захода солнца и не молиться за души, оскверненные грехом.
– Тот, кто оказывает помощь падшим, сам является падшим, помните об этом, Октавиан! Еще одна оплошность, и я буду вынужден освободить вас от службы.
– Я… я больше не смею вас расстраивать, наставник.
Адоний схватил его за руку и довел до двери трактира.
– И никаких ночных прогулок, если вам дорога жизнь! А теперь идите и читайте семьсот семьдесят семь раз наставление «Падшие души покоя не заслуживают», пока не уснете!
Последующие дни выдались дождливыми. Эни отсиживался в трактире, пока не поступили жалобы от местных богачей на невыносимо грязные дороги. Дамы заходились в истерике из-за испачканных подолов их дорогих юбок. Эни глубоко вздохнул и вышел убирать улицу. Лошадиный навоз смешался с дождевой водой. Эни провозился с метлой дотемна, снова забыв про Кодекс небесных слуг пути милосердия.
«Хоть бы не встретить наставника Адония», – молился Эни. И он не встретил его. Не успел. Чья-то рука зажала ему рот. Эни ощутил резкий удар по голове и без чувств рухнул в грязную лужу…
Эни проснулся в сыром подвале. В ноздри ударил запах плесени и крысиного помета. Лодыжки и запястья немели от кандалов, а кожа чесалась от прилипших к полу перьев. Пленник испуганно огляделся по сторонам: разрисованные кровавыми пятнами стены вызывали дрожь по телу. Внезапно раздались шаги.
– Беги! – шепнул ему голос.
– Кто здесь? – растерялся Эни.
– Беги! Они уже здесь!
– Кто? Кто вы?
– Они…
Эни не успел помолиться за душу, как появились двое мужчин. Их грозные фигуры утопали в черных мантиях.
– Что, проснулся, малыш? – оскалился первый мужчина.
Хитрые глаза горели янтарным пламенем. Рыжие пряди первого огненосца сосульками спадали на широкие плечи. Шевелюра второго напоминала разоренное лисой птичье гнездо. Эни съежился, заметив их длинные когти. Но дрожь пленника вызвала лишь ухмылки на смуглых лицах, и длинноволосый провел пальцами по щеке похищенного:
– Покормить бы тебя. Одна кожа да кости!
Эни забился в угол и отвел взгляд.
– Ох, недотрога какой, поглядите! Мы научим тебя манерам! – прорычал огненосец с гнездом на голове, и оба скрылись из виду.
Эни мысленно поблагодарил Небеса и уснул на холодном полу, шепча защитные молитвы.
На следующее утро хозяева проявили милость. Патлатый огненосец притащил деревянную миску с похлебкой. В мутной жиже плавали куски гнилого мяса и грязное перо, отчего Эни затошнило. Он отшатнулся, разозлив похитителя.
– Син, наш малыш отказывается есть!
Огненосец с гнездом на голове не заставил себя ждать. Он силой открыл пленнику рот и помог патлатому залить приготовленный суп. Эни дергался и захлебывался жирным вонючим бульоном, глаза слезились. Пленник боялся представить, из кого похитители сварили эту похлебку.
«Я ем себе подобного», – догадался он и расплакался.
Эни вырвало супом на огненосцев. Син зарычал и расцарапал пленнику лицо. Эни оставалось терпеть издевательства, глотая слезы, ведь он не умел защищаться. Никогда и ни на кого не поднимал руку. Похититель успел разорвать в клочья сорочку пленника. И когда острые когти впились в грудь, Эни завыл от боли.
– Син, ты в своем уме?! Господин приказал нам не трогать юнца.
– Да плевать я хотел на него! Свою награду мы уже получили. Можем делать с мальчишкой что захотим.
– Угомонись! – оттащил товарища патлатый огненосец.
Син оскалился, бросив в сторону Эни хищный взгляд.
– Я буду бить тебя каждый день. А когда твои небесные силенки закончатся и ты не сможешь даже подняться, я начну медленно сдирать с тебя кожу. И в конце куски твоего тела будут плавать в моей похлебке! – угрожал Син.
Эни оставалось лишь молиться, чтобы тот день никогда не настал…
Один кошмар сменился другим. Острые зубья вилок впивались в плечи, щиколотки, грудь.
Уже другие голодные огненосцы тыкали его вилкой, желая вкусить плоти бывшего небесного слуги. Собственные вопли оглушали. Эни захлебывался в слезах, пока столовые ножи рассекали ему кожу.
– Тебя никто не услышит, птенчик. Зря надрываешься, – ухмылялась Кэнди, водя зубчатым лезвием по его лодыжке.
– Ммм… приятного нам аппетита! – радовалась Ласт, слизывая кровь с вилки.
«Никто не услышит меня, кроме него», – вспомнил Эни. Оставалась последняя надежда на спасение. Раз он поставил на пленника очередную печать, то пусть эта печать защищает хотя бы от позорной и мучительной смерти.
И тогда он мысленно взмолился: «Господин, они похитили меня и пытаются съесть! Господин, я готов служить вам снова, только заберите меня! Я готов служить вам хоть вечно! Ваше Темнейшество!»
Кэнди все же отрезала кусочек кожи. Эни сорвал голос криком. Но пытку никто не прекращал, а, напротив, продолжали кровавый праздник чревоугодия.
Эни уже перестал надеяться на недавно обнаруженную защитную печать. Господин не придет за ним. Он, как и все, отказался от несчастного слуги, выбросил, как вонючую тряпку.
Ножи продолжали ковырять плоть. Эни в последний раз произнес:
– Сожгите меня. Просто сожгите меня, я не хочу видеть, как меня едят. Господин, сожгите…