«Сожги все дотла!» – мысленно приказал он и гордой походкой направился к выходу.
Он очнулся на мягкой постели. Порезы успели зарубцеваться, а его расколотая душа – еще нет. Глаза ослеплял призрачный блеск зловещих столовых приборов, а обнаженной спиной он чувствовал твердость стола. Голова тяжелела от эха собственных криков. И пленнику повезло: бесконечный кошмар прервали появившиеся Лиз и Маттиас, но почему-то господин назвал ее иначе, другим именем. Эни слышал лишь их голоса:
– Септима, отнеси его к наставнице! Быстро!
– Может, прекратишь мне приказывать! Я не люблю, когда мне приказывают мужчины! – не слушалась она.
– Забыла, с кем разговариваешь? – зарычал Маттиас. – Я твой господин! Выполняй мой приказ, быстро!
– Да подожди, мне еще надо убрать эти цепи! Эни, ты слышишь меня? Эни? – звала она его, но пленник был не в состоянии откликнуться.
– А вы трое останетесь здесь! Нам предстоит долгий разговор…
Внезапно в дверь кто-то постучал. Эни вздрогнул. Он желал видеть только брата и никого больше: никаких огненосцев, никаких когтей, никаких столовых приборов, только теплые и родные объятия близнеца. Дверь тихо скрипнула, и, к удивлению Эни, вошла та самая брюнетка с фотографии – Люксирия. Она держала в руках серебряный поднос. Эни разглядел на нем чашку чая и тарелку с печеньем. Аппетитно запахло выпечкой и мятой с лимоном, и в животе предательски заурчало.
Люксирия осторожно поставила поднос на прикроватную тумбочку и присела к Эни:
– Как ты, малыш?
Эни не знал, что ответить. Он ощущал себя порезанным куском мяса. Хотелось навсегда исчезнуть, раствориться и никогда не просыпаться. Его тело осквернили, а душу обглодали.
«Я никчемный и должен умереть. Но не могу! Я не могу забрать с собой брата! Он должен жить. А для меня нет места в этом мире! Нигде нет места для меня!»
Эни разрыдался прямо перед Люксирией. Нежные руки прижали его к мягкой груди.
– Я здесь, малыш. Никто не обидит тебя. Мама здесь…
Мама. Кто такая мама? Эни никогда ее не видел. Даже какой-то сумасшедший знакомый Дэвиана упоминал про маму: «Держись подальше от своего брата и особенно от матери. Она – чистый Свет…»
Почему она бросила их, раз она – чистый Свет? Где мама? Почему она не приходит… даже во снах? Эни оставалось лишь рисовать ее образ в своем воображении. У нее звонкий, как ручей, голос, и она, возможно, очень красивая и добрая… Эни хотелось верить, что мама была такой.
Ресницы намокли от слез. Эни шмыгнул носом, прижавшись сильнее к Люксирии. Нежное поглаживание по макушке успокаивало его, а бархатистый шепот ласкал уши:
– Малыш Эни, малыш Эни. Вы с Дэйви такие ранимые…
Эни не мог представить Дэвиана ранимым. Брат всегда казался ему сильным и непробиваемым, как божественный металл, из которого боги сковали клинки Солнца.
– Почему ранимые? – поднял глаза Эни и встретился с заботливым взглядом Люксирии.
– У каждого свои слабости, малыш, – пояснила она, – никто из нас не всесилен.
– Видимо, мне достались все слабости, какие только существуют, – дрожащим голосом проговорил Эни.
– Нет, милый Эни, шрамами редко кто гордится. Их прячут под одеждой.
– Откуда вам известно?
– Мне многое известно. Я могу видеть и чувствовать чужие желания.
– А какое у меня желание?
– Ах! Ты так предсказуем, малыш Эни. Ты хочешь быть рядом с Дэйви. Он дает тебе спокойствие и защиту, и в нем ты черпаешь свое счастье.
Слова Люксирии удивили Эни, ведь она читала его как открытую книгу.
– Но Дэйви не всегда будет рядом. И придется стать сильным и начать искать счастье в самом себе.
Ее слова заставили небожителя задуматься. Стать сильным? Эни привык прятаться за спиной Като и Дэвиана, ибо слабость была удобной, а сейчас он прижимался к едва знакомой женщине, от которой приятно пахло жасмином. Ее голос убаюкивал.
– Не стоит бояться силы. Это не накачанные мышцы, не владение клинком или огнем. Это твоя уверенность в себе и могущество. Я уверена, малыш Эни, ты еще проявишь себя. И обидчики твои затрепещут.
«Могущество. Какое во мне может быть могущество?» – подумал он и прикрыл глаза. Хотелось забыться в этих теплых объятиях.
Внезапный скрип двери заставил Эни вздрогнуть. Люксирия нежно поцеловала небожителя в макушку и мягко отстранилась.
– Твой чай остыл. И буду признательна, если печенье понравится. Оно с кусочками шоколада, – пояснила она, – должно хоть немного поднять настроение.
– Я признателен, госпожа, – прошептал Эни и лежа потянулся к чашке, наблюдая, как за дверью исчезает элегантная фигура женщины, укравшей сердце его брата. И теперь Эни понимал его выбор.
Он не любил подслушивать разговоры, но и время всегда играло против него. Маттиас ценил каждую секунду. Но леди Люксирия особенная, и он терпеливо ждал, когда лучшая женщина в его жизни выйдет из комнаты. Скрипнула дверь, и показалась родная до боли фигура. Шелковая сорочка закрывала колени, обнаженные плечи приковывали внимание, как и осиная талия. Люксирия источала не только сладкий аромат жасмина, но и дурманящий внутренний шарм. Не относись она к Маттиасу как к сыну, он повторил бы участь ее печально известного любовника. И как властительница огня с настолько безупречным вкусом обратила внимание на этот красноволосый хаос? Маттиас снял маску и устало вздохнул. Хотелось курить, и много. Люксирия кивнула ему и последовала в свой кабинет.
Свет неоновой лампы окрашивал висящие на стене фотографии прошлых веков в родной кроваво-красный. Люксирия любила позировать со своими шестью дочерьми в элегантных нарядах. Вот старшая Прима, с вечно надменным взглядом, заняла должность матери – Верховного исполнителя желаний – и забрала во владение сеть гостиниц в городе Удовольствий. Секунда, Терция и Кварта удачно вышли замуж и перебрались в город Науки, а Квинта и Секста остались помогать матери в Мире людей.
Про Септиму Маттиас вспоминать не хотел, да и ее глуповатое лицо не мелькало на фото. Более того, она стала белой вороной в стае, предала свой род. Шрамы обид проросли колючими кустарниками в темной душе Его Темнейшества, и пока некому навести в его сокровенном саду порядок…
Тем временем Люксирия закрыла дверь и прервала королевские мысли. Изящные пальцы потянулись к пачке сигарет, и Маттиас заботливо помог наставнице прикурить и сам засмолил. Она грациозно уселась в кожаное кресло и скрестила длинные ноги, но при всей ее величественной позе в янтарных глазах читалось беспокойство.
– Мне больно на него смотреть…
Накрашенные губы выдыхали дым. Маттиас заметил, как маленькая рука затряслась. Хотелось накрыть ее своей и успокоить дрожь. Люксирия опустила взгляд и продолжила:
– Он такой напуганный и потерянный.
Маттиас кивнул.
– Мое сердце просто разрывается! Они ведь так похожи! Дэйви мне показывал его на фото…
Имя красноволосого вызывало тошноту, и Маттиас только из уважения к наставнице не показал отвращения. Он молчал только ради нее.
– Я не могу оставить Эни здесь. Ему нужны покой и защита, – заявила Люксирия.
– Переживаете за него? – не выдержал Маттиас, сжимая пальцами тлеющую сигарету.
«Если мальчишка пострадает, то пострадает и любовничек», – мысленно съехидничал он. Единственное, с чем не получалось смириться, – выбор наставницы. Казнь красноволосого остается утопией, ведь его и пальцем тронуть нельзя. И не только Первый хранитель мозолил глаза. Подступиться не давали многие, и не только влиятельные поклонники молодого и обаятельного подонка…
– Не больше, чем за тебя, – прервала его мысленное негодование Люксирия и стерла окурок в пыль. – Ты для меня особенный. И останешься таким до моего последнего вздоха.
Маттиас улыбнулся и отвел взгляд:
– Прошу.
– Я всегда боюсь за тебя, зная, в каких кругах ты вращаешься. Там ведь одни лицемеры! Сначала улыбаются, а потом вонзают нож в спину. Я бы никому не доверяла.
Хотелось обнять ее и убедить в обратном, но он продолжал послушно стоять напротив, выдыхая табачный дым в сторону.
– Прошу, госпожа, не сообщайте ему ничего о случившемся.
– Я знаю, что делать. А ты забери Эни и запрись в замке. Возьми выходной. И прошу тебя, ни в коем случае не спускайся в Бездну.
– Я и за десять баллов Межмирового рейтинга туда не спущусь. Не переживайте.
Докурив сигарету, он едва не забыл про находку. Вытащил свиток и положил на глянцевую поверхность письменного стола.
– Передайте это Первому. Не сообщайте, от кого. И не говорите Четвертому, – попросил он и коротко поклонился. Люксирия одарила нежной улыбкой на прощание. На языке вертелось слово, которое каждый раз хотелось произнести. Но оно разрушило бы прочную стену иерархии, хоть и звучало таким теплым и родным: «Мама…»
Он вышел в коридор и направился в дальний номер. Осторожно приоткрыл дверь и увидел мальчишку. Тот свернулся калачиком, обняв себя руками. На бледной, как молочный опал, коже просвечивались затянувшиеся порезы. Он выглядел беззащитным и вызывал только… жалость.
Маттиас уверенно вошел в комнату. Завидев Его Темнейшество, Эни спрятал лицо в ладонях и съежился.
– У-у-уходите. Оставьте меня, – проговорил он дрожащим голосом.
– Возвращаешься в замок, – скомандовал Маттиас и сбросил мантию на кровать. Эни вопросительно округлил глаза, засмущался. – Одевайся и выходим. Здесь тебе делать нечего.
«Как и в моем замке».
Мальчишка мешкался. Но Его Темнейшество не стал ждать и сам укутал того мантией.
– Не пойду! Не трогайте меня! – сопротивлялся Эни.
Но Маттиас не послушал его, да и зачем? Он закинул мальчишку на плечи и направился в свой номер-люкс, предназначенный Люксирией только для него. Оказавшись в прихожей, Его Темнейшество прокусил палец и начал выводить на зеркале пароль кровавыми линиями. Последний символ открыл портал, и, предвкушая горячую ванну и мягкую постель, Маттиас сделал шаг вперед, но уткнулся взглядом в подол элегантного бархатного платья. Рубиновые глаза осуждающе сверкали.