И Эни не выдержал. Возражение вырвалось из груди подобно птице, выпущенной из клетки:
– Я не отрекался от Света и не отрекусь никогда! И Тьме я не поддавался! – закричал Эни.
– Но пятно внутри тебя черное. Вижу, Тьма поглощает тебя!
Тьма поглощает. А все из-за странного ритуала дорогого друга! Окто подставил Эни, обманул его. Если б не укус, то Эни не знал бы позора, а спокойно ждал бы возвращения Като, нежась под хлопковой простыней. Но теперь все надежды и мечты отняла глупость. Не стоило доверять огненосцу. Эни вздохнул, набираясь смелости, и высказал:
– Внутри меня часть Тьмы, но я чист, и моя душа принадлежит Свету! Я спустился с братом в Ад храбрым воином, но на меня напали и укусили. Я – жертва! Но по милости судьбы я выжил, и сейчас я здесь перед вами!
Скрипнул стул. Фиус встал из-за стола и направился к Эни.
– Я знал, что ты не безнадежен, – внезапно похвалил правитель. Эни разглядел босые стопы и задумался.
«А разве царям обувь не положена? Странный он все же», – промелькнула мысль.
– Готов ли ты очистить свою тело и душу от гнили Тьмы? От мерзких ее тварей. Готов ли ты примкнуть к рядам праведных слуг небесных?
– Готов, – подтвердил Эни, полный решимости. – Я готов!
– Тогда прочти мне семьсот семьдесят семь раз: соблазны опасны для чистых душ Небес! И я помилую тебя, Эниан.
И Эни стал читать. И на трехсотом разе дикие слова, лившиеся ранее из уст крылатого безумца, стали казаться такими естественными.
– Соблазны опасны для чистых душ Небес, соблазны опасны для чистых душ Небес, соблазны опасны для чистых душ Небес… – беспрерывно повторял Эни. И стало легче. Зуд от укуса прекратился. – Соблазны опасны для чистых душ Небес, – отскакивали от зубов спасительные строки.
Голос друга теперь напоминал шипение змеи. От Октавиана осталось только имя, а сама призрачная фигура растворилась в священном источнике, когда Эни принимал очередное омовение. Не нужна небесному слуге дружба с нечистым и порочным юношей. Эни отказался от нее. Отпустил и позволил забыть. И вскоре он полностью освободился от оков и губительного влияния Тьмы.
Заметив успехи Эни в очищении от грязи и греха, Фиус приказал подданным поселить его с другими небесными слугами в общежитии. И теперь семеро юношей ютились в крохотной комнатке, лишенной каких-либо удобств. Как и подобалось скромным праведникам, спали они на полу и питались раз в месяц освященным зерном. Купались только под надзором стражей. А стоило небесным слугам даже просто улыбнуться кому-нибудь, как их ждало наказание.
Его Святейшество Фиус заверял:
– Влюбляются только глупцы, что не умеют контролировать свои желания. Вы же не глупцы! Глупцам не место на Небесах! Единственное чувство, которое мы должны испытывать, – это благоговение во время молитвы! А остальные чувства – это яд!
И Эни запомнил наставления Фиуса. Они впечатались в сердце кодексом небесной чести. Эни внимательно повторял их каждый белый день вместе с молитвой за брата, пока несогласные с Реформой чистой жизни глупцы сбегали к людям, а кто и падал окончательно, присоединившись к развратникам в черном.
Эни послушно исполнял свой долг, молясь за брата и всех смертных, пока его сожители предавались запретным чувствам. Однажды Эни застал влюбленную парочку по возвращении из купальни. Небесный юноша прижимал к себе деву, они лобзались и нежились, пока не встретились взглядом с Эни. Тот выпорхнул из здания, словно узрел недозволенное. Щеки пылали от увиденного, и сам он взъелся на парочку.
«Почему им все дозволено? Кто они такие, раз нарушают наставления Его Святейшества?! Влюбляются только глупцы! Так пусть расплатятся за это!» – решил Эни и пожаловался стражам. Это был первый раз, когда он вмешался в чужую жизнь и забыл об этом.
«Я все делаю правильно», – уверял себя Эни. И ряды небесных слуг редели, как волосы на макушке старца.
Вскоре под давлением Небесного совета сам Фиус разрешил небесным юношам и девам создавать семьи, но только в стенах Департамента. Молодых благословляли и венчали, а после рождения детей запирали в разных общежитиях подальше друг от друга. Младенцев сразу отдавали на воспитание подданным Его Святейшества. Подрастая, юные небожители становились помощниками небесных слуг Департамента.
Шло время. Эни уже успел выдохнуться от постоянного контроля стражей. Фиус так и не удостоил послушного подчиненного привилегиями за доносы на крылатых грешников, не способствовал его должностному росту. И при первой возможности Эни покинул Небеса, обманув Като.
Эни тысячелетиями наблюдал за людьми. Они казались вечно суетящимися муравьишками, будто соревновались, кто больше принесет в свою крошечную норку зерна. Коварные желания сбивали их с пути, а не знающая конца алчность раздавливала их стопой жестокости. Каждый хотел занять свое место под солнцем и не стеснялся проливать чужую кровь.
Эни тихо молился, чтобы их невежественные души скорее вернулись к праведной жизни, как сам едва не запачкался грехами Среднего мира. Человеческие чувства начали прорастать в небесном сердце сорняками.
– Соблазны опасны для чистых душ Небес, – повторял Эни строчку за строчкой.
Но спасительные слова перестали защищать от запретных чувств. И тогда с позволения Адония Эни направился за наставлениями к прославленному мудрецу Риши на Святую гору. Бывший житель Мира мудрецов смиренно сидел в позе лотоса. Оранжевые одежды сияли в свете закатного солнца. Голова блестела лысиной, а улыбка – умиротворением. И Эни нашел прибежище у лотосных стоп старца.
Шли годы. Эни, напитав пытливый ум мудрыми наставлениями, решил вернуться к людям в город. Риши позвал небесного ученика и молвил:
– Встретишь друга ты. Окажи почтение, не груби ему.
Эни понимающе кивнул, но сказанное все же удивило.
«Зачем же мне грубить своему другу?»
Единственный друг – Ниро предал его, трусливо сбежав в Ад, когда Эни было четырнадцать. И случилось то после пробуждения Дэвиана. Не хотелось вспоминать льющиеся водопадом слезы у Золотых врат, когда он умолял друга вернуться. Но как бы ни было больно в прошлом, Эни не собирался грубить божественному товарищу, не хотелось тратить на него время и энергию.
«Поздороваемся и разойдемся каждый в свою сторону», – представлял встречу Эни, играя с хрустальной подвеской, вдетой в ухо изысканной серьгой…
Которую неделю шел дождь. Капли скатывались с крыш домов, как слезы по щекам. Эни привык просыпаться с заплаканным лицом, давясь солью. Запах плесени и крысиного помета навеки осел в ноздрях. Эни перестал что-либо ощущать, кроме него. А испачканные чужой кровью стены стали родными. Длинные волосы спутались в мочалку. Запястья и щиколотки онемели от кандалов. На теле нарисовался очередной след от побоев, и это было не самое ужасное за проведенные в плену дни. Похитители срезали каждый день по кусочку кожи, как и обещали. Силы покидали замученное тело Эни ночь за ночью, когда голодные охотники возвращались к излюбленной добыче. Огненосцы явились злобными тенями, заставив его в очередной раз содрогнуться.
– Боги прокляли этот город дождем. Все попрятались, даже жалкие людишки, – ворчал Син с вечным хаосом на голове. А патлатый напарник продолжил мысль:
– Мы так и не смогли поймать ни одной белокрылой пташки, а это означает…
– Означает, что пора исполнить свой небесный долг, малыш, – ухмыльнулся Син, достав из кармана мантии нож. От лезвия повеяло смертельной опасностью. Эни уже представил, как оно вонзается в горло…
– Н-н-нет! Пожалуйста! Пожалуйста, пощадите. Отпустите меня! Зачем я вам! Я невкусный!
– Как зачем? Твой хозяин так и не явился за тобой. А мы голодаем которую неделю! Несправедливо! – не унимался Син.
– Не церемонься с ним. Задуши как курицу, а потом разделай, – давал жуткие советы патлатый.
– Нет! – успел закричать Эни, как вдруг тяжелая рука проехалась по лицу, повалив его на грязный пол. Когти намертво вцепились в шею. Пленник хрипел и задыхался, не в состоянии пошевелиться. Син не отпускал руки, когда жизнь медленно покидала Эни.
В углу притаился мотылек. Он застыл одиноким призраком, как и имя, которое Эни веками не произносил, но оно постоянно следовало за ним неупокоенной душой. Его имя. И умирающий пленник невольно повторил его в мыслях.
И внезапно сверкающее лезвие вылезло из огненной груди. Стены содрогнулись от криков. Кровь хлынула фонтаном и запачкала порванную рубаху пленника. Эни замер от ужаса, раскрыв глаза так широко, что те готовы были вывалиться из глазниц, как покатилась голова с мокрыми рыжими волосами по полу. И пленника едва не стошнило от увиденного, пока таинственный спаситель в маске играючи орудовал клинком. Расправившись с соперниками, безликий огненосец наклонился к Эни. Длинные когти потянулись к пленнику, заставив того впечататься от ужаса спиной в угол.
«Этот точно меня убьет», – догадался Эни и завопил, прикрыв голову руками:
– Н-не п-подходите ко мне!
– Эни, это я – Окто, – представился он. Голос звучал мягко и дружелюбно, но не вызывал у Эни ни капли доверия.
«Снова это имя», – заметил пленник. Оно вонзилось в кожу занозой. Но Эни и представить себе не мог знакомого, что кромсает тела на куски.
Эни таращился сквозь пальцы то на его железную маску, то на изувеченные тела, сердечно желая, чтобы кошмарная ночь закончилась.
– Прости. Сейчас за собой приберу, – извинился Окто и грациозно взмахнул рукой. И яркое алое пламя жадно поглотило трупы, заставив Эни задрожать еще сильнее.
Окто разорвал подол мантии на полоски и потянулся к пленнику. Руки обхватили дрожащего юношу. Теплая ткань накрыла глубокие порезы. Эни не верил своим глазам: огненосец перевязывал его раны, заботился. Но синяки и следы от клыков так и остались пятнами на теле. Притворяется добродетелем, чтобы потом съесть наивного небесного слугу. Эни не успел и пискнуть, как его заключили в крепкие объятия.
– Эни, мой дорогой Эни! Я здесь, я здесь. И никто тебя не обидит, – успокаивал спаситель. – Никто больше не навредит тебе.