Шумные улицы пугали. Небожители, избалованные роскошью, примеряли дорогие ткани и украшения. И Октавиан был готов провалиться под те же облака, оказавшись у богатого прилавка с цацками. Гость следом за Эни вежливо поздоровался со златовласой богиней в синем драпированном платье. Октавиан мог бы прикупить госпоже Люксирии подарок из Царства богов. Но ничто из представленных украшений не удержало его внимания. Топазы и бриллианты казались бледными. Но большие глаза белокрылого друга успели зацепиться за серебряную подвеску из кристаллов. Камни выглядели прозрачными и уступали ограненным самоцветам, украшающим короны и ожерелья. Но Эни не отрывался от подвески. И было что-то в тех камнях похожее на небесного мальчишку. Такие же хрупкие и светлые. Богиня заметила интерес Эни и начала рассказывать об украшении:
– Вижу, тебе приглянулся хрусталь, Эни. Это камень чистоты и твердости в намерениях. Еще он исцеляет и дарит умиротворение. Но я бы предложила тебе что поярче. Подвеска эта давно пылится у меня. Хозяйка отдала ее заменить потерянный камушек, но так и не забрала.
Октавиан откашлялся и обратился к богине-ювелиру:
– Госпожа, я бы хотел приобрести ту серебряную подвеску с кристаллами. Могу я узнать ее цену?
Златовласая заулыбалась. Но по ее голосу Октавиан догадался, что подвеска не представляла для нее такой ценности, как ожерелье или серьги из топазов.
– Четыре золотых, юный господин.
Октавиан еле сдержал себя. Цену на хрустальную безделушку явно завысили. В кожаном мешочке, подаренном госпожой Люксирией, покоились только две золотых. И тогда гость применил свое обаяние:
– Госпожа, как вы сказали ранее, подвеска давно пылится у вас и мало кому интересна. Так почему бы не продать ее по сниженной цене и освободить место для более ярких украшений?
Уверенные речи заставили богиню уступить наглому гостю. Октавиан протянул монетки и забрал подвеску, но не для себя.
– Вот, это тебе, мой дорогой друг. На память из Рая! – торжественно произнес он и протянул подарок Эни. Тот застыл и округлил глаза.
– Это мне, правда? – едва не прыгал от радости Эни.
– Да. За твою помощь мне. Я бесконечно признателен.
– М-мне никто не дарил подарки никогда, – тонкие губы задрожали.
И Эни заключил Октавиана в теплые объятия под возмущения Ниро:
– Эни, я бы подарил тебе таких десяток просто так! Только скажи мне, что хочешь, я…
Но Эни улыбался только Октавиану.
– Носи ее и не снимай. Пусть она служит памятью о нашем знакомстве.
– Я никогда не сниму ее! Правда!
«И когда встречу тебя снова, то обязательно узнаю по ней. И покажу роскошный сад в своем диком и мрачном мире…»
Глава 17Свободный
Шелковый ковер заменил ложе. Маттиас беспомощно перекатывался из стороны в сторону, не теряя надежды оторваться от пола и сохранить погасшее королевское достоинство. Вот только от Его Темнейшества осталось лишь тело с лунной печатью, да и сама эта оболочка потеряла привлекательную рельефность и гибкость. Маска гордого правителя треснула, но Маттиас отчаянно пытался вернуть ей былой вид и мужественно сдерживал слезы, опираясь на локти.
«Ты больше не увидишь меня жалким, не увидишь…» – боролся он с собой, не желая мириться со слабостью. Но снова проиграл, когда заботливые руки Эни потянулись к нему и вернули в уютную постель.
Он навис над ним, такой родной и далекий одновременно. Мягкий голос коснулся уха:
– Вы не ушиблись, господин? Я переживал за вас.
Маттиас мог прогнать его, обозвать всеми словами от накопившейся боли и презрения к себе из-за собственной немощности, но губы предательски прошептали:
– Не уходи.
Пальцы дрожали, но тянулись к покачивающейся хрустальной сережке – подарку, сделанному от черного сердца. Кристаллы блестели, как неподкупные свидетели рождения высоких дружеских чувств, оскверненных предательством и притворством.
«Только ты у меня остался».
Он присел рядом, робко накрыв ладонью его руку.
– Вы справитесь. Вы обязательно справитесь. Вы вернете свое драгоценное пламя. Все будет хорошо.
Хотелось верить наивным словам, что развеяли бы туман безысходности, но Маттиас знал: Агни не вернется в его изуродованное скверной тело. Божественное пламя не переселить и не возродить, его можно только разжечь ярче у носителей королевской крови. Большую часть жизни он бережно хранил в себе живую силу великого бога огня. Но ничто не вечно. И теперь ничего не оставалось, кроме как смиренно принять участь навеки погасшего факела.
– Ничего уже не вернуть, Эни.
– Нет. Я верю, что не все потеряно. Вам же удалось помочь Атису! Значит, и у вас тоже получится вернуть силы, – продолжал поддерживать Эни.
– Нет! Нет! Ты не понимаешь!
И дрожь внезапно вонзилась под кожу ледяными иглами и заставила Маттиаса затрястись, ибо он никогда не замерзал прежде.
– Господин, вам холодно? – забеспокоился Эни и принялся укрывать его одеялом.
– Прекрати! – сорвался он. – Я не господин тебе больше! Прекрати мне прислуживать!
Аметистовые глаза расширились. Казалось, они вот-вот заблестят от слез. Но он сам едва сдерживался, чтоб не разреветься.
И невысказанная боль вылилась тихой песнью:
– Пламя погасло, с ним слава моя да богатство.
Не удержал я царство, и так горько признаться,
Что настолько устал и готов уйти, умереть,
Сбросить маски свои, войти в бесконечности дверь.
В пустоте раствориться и больше не родиться.
Но глупое сердце еще продолжает биться!
Не дано счастливым быть, и ты сумел доказать,
Что я – жалкий Восьмой, как и тысячи лет назад.
Как и тысячи лет назад еще не коронованный Октавиан отчаянно искал утешение у милосердного Эни. Казалось, он единственный поймет его боль и опасения. И тот Эни понял, сам лишенный сил, и обнял нежно. Октавиан никогда не забудет мягкость его пушистых крыльев. Он уснул в белоснежной перине под успокаивающий стук доброго сердца. А проснулся под тихое сопение. Надоедливые стражи к тому времени замолкли. Его крылатый защитник сладко спал. Октавиан не стал его тревожить, ведь они еще обязательно увидятся, и сбежал через зеркало, к счастью, найденное в соседней комнате. То был последний раз встречи с чистым и милосердным Эни. И спустя тысячи лет Октавиан, носящий дарованное Темным Владыкой имя, все еще цеплялся за светлое воспоминание и добрый образ небесного юноши. Но тот, что совсем недавно назвался Энианом, уже чужой и далекий. Не его серебряный полумесяц. И он нарочно маячил на черном небосводе, не желая скрываться за тучами…
«Что мне с тобой делать, Эни? Почему ты все еще здесь, а я не решусь прогнать тебя? Почему судьба к нам так беспощадна?»
Вопросы остались без ответа. Одинокая слеза скатилась по щеке, выворачивая раненую душу наизнанку. Эни не уходил. Дрожащий голос, полный сожаления, робко коснулся уха:
– Мне очень жаль. Но сейчас, прошу, позвольте мне позаботиться о вас. Позвольте мне послужить. Если вам что-то понадобится, то просто скажите. Попросите, и я все для вас сделаю.
В глазах темнело от бессилия, но серебряный полумесяц продолжал делиться бледным сиянием:
– Вы все для меня: и испытание, и боль. Вы – целый мир. Просто знайте это.
Он заботливо укрыл его одеялом и уселся на полу.
«Поздно, Эни. Слишком поздно…» – вздохнул Маттиас и закрыл глаза.
– Маттиас, ах, Маттиас! Что же ты так исхудал! Мумия в саркофаге будет гораздо симпатичнее тебя. Ты разочаровал меня, Маттиас. Как же я представлю тебя Владыкам? Придется откармливать…
– Не разглагольствуй. Хватай его и проваливай.
«Странные голоса», – недоумевал Эни. Чужие шаги разбудили его. Он прилег на полу, прижавшись спиной к королевской кровати. Кожа покрылась мурашками, будто от сквозняка. Но в Аду сквозняков не бывает. Снова приснился кошмар?
Эни распахнул глаза. Тишина подозрительно звенела в покоях Маттиаса. Внезапно в углу промелькнула тень. Тоже показалось?
Эни протер глаза и заморгал. Дверь открыта.
– Господин! – по привычке окликнул он, но ему никто не ответил.
«Он ведь не может ходить! Что происходит?» – насторожился Эни и вскочил с пола. Ноги вели к кабинету Его Темнейшества. Он ускорил шаг и заметил знакомую руку, свисающую с чужого плеча. Длинные волосы, что слуга бережно расчесывал, невольно подметали пол. Незнакомец прятался под капюшоном, волоча бесчувственное тело Маттиаса.
– Стой! Верни его! – закричал Эни и бросился за похитителем, но тот успел проскользнуть в кабинет. Отчаянный взгляд зацепился за зеркало. Кровь испарялась узорами по стеклу, пока тень выводила символы. Черные когти царапали стекло, уверенно размазывая капли.
– А ну, стой! – приказал Эни. Хотелось метнуть в похитителя светящийся диск, но он понятия не имел, как у Като получилось придать небесной энергии форму.
Эни кинулся к зеркалу. Перед глазами прощально блеснул рубиновый перстень. Пальцы едва дотянусь до фамильного украшения ближнего, как вдруг появилась вторая тень и преградила путь. Наемник вырос скалой. От него разило смертью и разрушениями. Обсидиановые глаза прожигали душу холодом, заставляя содрогнуться. Эни медленно попятился к столу, где под ковром покоился именной клинок. Но глупому плану не суждено было сбыться.
Черный кулак врезался в зеркало, и осколки осыпались с похоронным звоном, сбивая с ног. Эни рухнул на ковер, но успел закрыть лицо ладонями. Острые обломки зеркала вонзились в кожу, порвав шелковую ткань. Но привыкший к порезам и царапинам Эни стиснул зубы и продолжил бороться. Он поднял осколок и замахнулся на врага. Стекло проткнуло плечо наемника, и хлынула кровь… его собственная.
Он бил раз за разом, ослепленный отчаянием. Безумие глушило боль. Капли крови стекали по коже, как и слезы касались дрожащих от гнева губ, пока от воплей разрывалось и так раненое сердце: