Зато соус, который она подала к этой рыбе, оказался отличным. Отличным, наверное, потому, что был готовым. Это был просто готовый соевый соус из магазина. Вполне приемлемый ужин: черный черствый хлеб, который опускали в соевый соус, с кусочками имбиря, тоже готового, из баночки. Гайка хохотала, что ужин оказался такой забавный.
– Ты видел их мины? – В кухне она вопросительно посмотрела на мужа, а за дверями сидели шеф Общества психологов с женой и автор «Моей ментальной биографии», тоже с женой.
– Чтобы посмотреть на их лица, стоило подать им такой ужин, – Гайка давилась от смеха. – Я никогда не видела, чтобы люди имели такое выражение лица. Ты видел? – допытывалась она у Юлиуша и юлой крутилась по кухне. – Ничего не поделаешь, мы должны отвечать за то, что случилось.
И быстро порезала черный хлеб, это была единственная еда в доме, поставила на стол мед, майонез и масло, открыла бутылку водки, налила всем по рюмке и после этого первая макнула хлеб в соевый соус.
– Отлично, – заявила она. – Я вам советую это, потому что в доме нет больше ничего другого. Можно перед этим выпить, тогда никто не будет знать, что ест. Да, Юлиушу не досталась хорошая кухарка, зато нам с ним очень хорошо в постели, – доверчиво сообщила она с обезоруживающей улыбкой.
Жена шефа Общества психологов задохнулась от услышанного.
– Извините, может быть, я не должна этого говорить при вас, потому что знаю… – Гайка почувствовала себя неловко, – знаю, некоторые браки не самые лучшие, – поправила она саму себя и показала пальцем на Юлиуша, – это он меня учит открытости в общении с людьми. Замечательно, что мы в таком составе и можем обсудить что-то, ведь тут столько терапевтов… Если вы поделитесь с нами своей историей, может быть, мы что-нибудь хорошее и услышим. Тем более что я не имею никакого понятия о терапии. Но Юлиуш говорит, если внимательно слушать даже таких консерваторов, то можно чему-нибудь научиться. Да…
И кто бы мог подумать, что это будет один из самых удачных вечеров, какой он провел с коллегами?
– У тебя интересная, неординарная, привлекательная жена, – сказала при прощании жена шефа Общества психологов, которую он знал тридцать лет и с которой только сегодня выпил на брудершафт.
– Я надеюсь, теперь мы будем видеться чаще, – с надеждой сказал ему шеф, с которым он сегодня тоже выпил на брудершафт, – сказал и обнял свою жену, а та прижалась к нему. Юлиуш видел такие их нежности впервые в жизни, хотя знал их вот уже девять лет.
– Гайка, вы с мужем обязательно должны к нам прийти, – сказал автор книжки, который ни с кем не переходил на «ты», ибо считал, что панибратство грозит ему – и кому бы то ни было – потерей уважения. И шепнул Юлиушу: – Где ты прятал ее от нас?
В Гайке было что-то такое, что нормальным людям не прощается, а ей не то чтобы сходило с рук, но она, наоборот, удивительным образом приобретала поклонников. Она покоряла своей невинностью, шармом, искренностью и умудрялась творить ляпы в таких ситуациях, в каких любой другой человек, даже если очень бы постарался, никогда не сумел бы.
Он любил ее и за это.
– А может быть, мы бы в субботу пригласили Ендрека на мясо по-охотничьи? Он наверняка себя чувствует так одиноко… – Гайка просунула голову в дверь. Она оставалась в фартуке с картинкой голого мужчины, который он купил ей в Италии. – Что ты об этом думаешь? Может быть, он с удовольствием попробовал бы блюдо по своему рецепту.
– Хорошо. Я с ним договорился завтра утром поиграть в теннис.
– А не могли бы мы… – начала Гайка.
– Нет, – прервал ее Юлиуш.
– Почему, у меня есть…
– Слишком рано, поверь мне… – он посмотрел на нее.
– Но если…
– Гайка, я знаю, но это не очень хорошая мысль.
– Но ты же говорил…
– Да, только в другом контексте.
– Но ты не сердишься, что я снова…
– Что ты! – Ему стало неприятно, что он довел ее до того, что она задала ему тот вопрос.
– Ну, это хорошо, ты ведь знаешь, я его очень люблю. Он хороший парень. Я тебе не мешаю, пиши себе…
И Гайка тихонечко закрыла двойную дверь. Юлиуш вздохнул. Знал, что Гайка любит Ендрека, и знал, что она охотно познакомила бы его с какой-нибудь из своих одиноких приятельниц. Но Ендрек был бы удивлен, если бы неожиданно, абсолютно случайно, попав к ним, застал какую-нибудь чужую женщину. Еще было рановато, а потом – такие «экспромты» с ним не пройдут. Конечно, он чувствовал себя одиноким и потерянным, тянулся к Юлиушу, они дружили много лет. Но нельзя манипулировать взрослым мужчиной. И хоть Гайка имела добрые намерения, Юлиуш был непреклонен. Нельзя подгонять судьбу. Нельзя вызвать дождь, дуя на тучи.
Путешествия учат
Ендрек съехал с Катовицкой трассы влево, рядом с магазином, на котором кто-то огромными буквами написал: «Будь человеком! Больше тепла для мороженой клубники!» Около голубой часовни с Божьей Матерью повернул влево по проселочной дороге. Машина начала подскакивать на выбоинах. Ендрек, проезжая автобусную остановку, откуда выскочил мужчина и начал вовсю махать руками, притормозил, открыл окно.
– Не могу вас взять, сейчас поворачиваю, еду на Поток, – крикнул он, а мужчина, поблагодарив, махнул напоследок рукой и снова уселся на полуразрушенную скамейку.
Ендрек, приезжая в родительский дом, чувства испытывал смешанные. Это было и одновременно не было приятно, это было и одновременно не было трогательно, это было и одновременно не было удивительно, это было исключительно знакомо, но так далеко, как Луна или Проксима. Временами он ловил себя на удивительной мысли, будто бы хотел сам себя убедить: неужели это я тут жил? Я тут жил? На этой остановке ждал автобус? На этой раздрызганной таратайке ездил в школу? Школу, которой уже давно нет… Так выглядело мое детство?
Возле дикой груши, которая вылезала на дорогу, повернул налево. Дом родителей стоял так же, как тридцать лет тому назад, и даже пятьдесят три, потому что построил его еще дед, сам обжигал на солнце кирпич. Остановил машину на обочине возле деревянной калитки, низкой, не защищающей ничего и ни перед чем. Вынул из машины большую картонную коробку с покупками для матери, с соками, которые мама не покупала сама: «зачем тратить деньги, сыночек», с консервированными ветчинами в банках и рыбными консервами в томатном соусе, которые она любила, хлопнул дверками, поддержал коленом коробку, просунул руку и открыл. Поросший травой дворик был вымощен булыжником, летняя кухня была распахнута настежь, это говорило о том, что его мама где-то крутится после обхода двора, как обычно уже много-много лет.
Открыл дверь в сени, положил коробку на старое кресло, которое стояло в углу так же много лет, постучал в дверь, не дожидаясь приглашения, вошел.
Мама стояла спиной к нему возле поленницы, стояла так, словно время остановилось несколько десятков лет тому назад. Только слух уже не тот, раньше, когда возвращался из школы, она стояла в сенях и слышала автобус еще с дороги, а теперь не услышала шума машины.
– Мамочка, я приехал!
Мама повернулась, и тут-то время понеслось вперед. Ее молодое, смеющееся лицо покрыли морщины, сгорбило спину, опустило плечи, и посинели жилы, которые неожиданно повылезали из-под кожи длинными полосками. Ендрек наклонился, как делал это раньше, над мамиными руками, время придало им темный цвет, пятнышки стали больше, а кожа – вяла и стремительно истончалась. Он поцеловал ее в этот пергамент, а потом в розовые щеки.
– Сынок, я думала, что ты приедешь позже, после работы. Не успела даже супу приготовить, – сказала мама, которую он любил и которая не понимала, что он может приехать к ней когда захочет, и утром, и в полдень, и ночью, а не только в пятницу перед обедом.
Затаив дыхание, Сара сидела между самолетным ангаром и площадкой аэропорта и впервые за много месяцев чувствовала себя счастливой. Правда, ей на ногу чуть не наехала «Скорая помощь», но Сара вовремя ее отдернула с проезжей части. За скорой, мигая голубым светом, катила пожарная. Обе машины остановились чуть поодаль за ее спиной.
– Горит, горит, – закричал Матеушек и добавил полицейскую машину к скорой и пожарной. – Тетя, мы можем сделать настоящий дым? Хоть чуточку. Хоть совсем малюсенький, вот такой? – Матеушек выставил палец и показал краешек ногтя.
– Сожалею, но нет, – улыбнувшись и любуясь им, ответила Сара.
– Ах, да перестань ты сожалеть! – раздался голос из-за двери. Идена. – Никакого пожара. На прошлой неделе у нас был потоп, и посмотри, что стало! – Идена возникла как дух и завернула угол ковра. На дубовом паркете чернело пятно. – А говорили, что лак водостойкий, хамы такие!
– Хамы такие! – радостно закричал Матеушек.
– Не говори таких слов, это нехорошо! – одернула сына Идена. – Расскажи лучше тете, как вы с Томашеком потоп устроили!
– Для потопа нужна вода, правда? – спросил у Сары мальчик и заявил с претензией: – Я спрашивал, можно ли мне поиграть в наводнение, и ты мне разрешила!
– Ну, видишь, так это выглядит с самого начала. Сначала тебе говорят, что роды – это не больно, будет что-то вроде внутреннего давления, что похоже на правду так же, как если сравнивать езду на велосипеде с прыжком без парашюта, а потом вот тебе! – Идена обвела рукой пространство, заключив в него и аэропорт, и самолеты, и паркинг. Там же оказались и Сара с Матеушем. – Приберись, ужин на столе, – сказала она и крепко прижала к себе Матеушека.
– Не надо меня обнимать, я уже большой. – Матеушек вывернулся из объятий Идены и прилип к Саре, потерся о ее колени: – Тетя, ты мне поможешь?
Потом Сара купала ребенка, потом прочитала ему шесть сказок, потом ответила на кучу вопросов, а точнее сказать – на один, который все время начинался с «почему» – только слова менялись. Ее терпение было вознаграждено:
– Тетя, а когда ты опять к нам приедешь? – Не дожидаясь ответа на вопрос, Матеушек неожиданно заснул с полуоткрытым ротиком и своим обожаемым Мишкой, прижатым к щечке, мишкой, которого Сара ему подарила пять лет назад.