Хелена остановила машину на парковке перед домом. Выключила мотор и достала сигарету. После почти семи лет, как бросила, она вновь стала покуривать. Обманывала себя, что это не возврат к привычке, а только минутная слабость, но сигарета становилась необходима, особенно в такие минуты, которые предстояли ей сейчас.
Процесс развода, о котором еще ничего не знал ее муж, должен был состояться в среду. Она сама получала извещение. И делала то, что все предыдущие годы делала столько раз – подписалась за мужа. Теперь осталось только сообщить ему, что они разводятся. Мелочь.
И уговорить его, чтобы пока он ничего не говорил ни Саре, ни Идене. Чепуха!
Ничего трудного.
Хелена вытерла глаза – слезы неожиданно потекли у нее по щекам, будто она нажала какую-то кнопочку, и она наклонила сосуд с соленой водой. Слезы, оставляя следы, капали ей на блузку.
Первый раз она не сказала правды Густаву, что подала на развод шесть недель назад, хотя, честно говоря, не ожидала, что так быстро назначат день – адвокат предупредил, что ожидание может продлиться до полугода.
Это решение она должна была принять сама, без Густава, как будто его и не было в ее жизни. Или жизнь в фальши – или в правде. Она не хотела обременять его собой. Конечно же, его заверения служили ей поддержкой, но она поняла, что дело не только в другом мужчине, но и в ней самой. Речь идет о ее желаниях, потребности мечтать обо всем, от чего она отказывалась в течение многих лет во имя… ну, действительно, во имя чего? Во имя семьи, которую создала для Идены, для Сары, для Сташка! Всегда считались только они. Теперь она хотела быть важнейшей для себя.
Хуже всего было, что Станислава за все эти годы нельзя было ни в чем обвинить, он не сделал ей ничего дурного, не предал ее ни разу после измены с Ягодой, не пил, не бил. Только все это было таким постным…
Она пожалела, что у нее хороший муж. Насколько – она искренне думала так – ей было бы легче бросить алкоголика!
К сожалению, Станислава упрекнуть было не в чем. Он был такой покладистый. Соглашался на все, во всем разделял ее мнение. Ждал, когда она проявит инициативу, если шла речь об отпуске, о контрольных у девочек, о перемене работы…
«Как ты считаешь, Хеленка, как будет лучше? Как решишь, так и будет. Делай так, чтобы ты была счастлива». Как это было страшно, мучительно – решать все самой. И забывать о себе. Не создавать неприятностей.
Мы ведь никогда с ним не ссорились, однажды отметила она про себя. С ужасом. Ни разу в течение этих совместно прожитых тридцати с хвостиком лет. Никогда. Даже тогда, когда он пробовал уйти – не повздорили. Она не хотела провести остаток жизни под боком у человека, которого только любила… но с которым ее ничто не связывало, кроме обязанностей.
Она включила радио.
«– …никто не хочет слушать о проблемах, правда? Я так хотела что-нибудь изменить, мы ведь не вечны… Зачем ждать, когда что-нибудь случится? Не лучше ли сразу сказать правду, вместо того чтобы бесконечно обманывать?»
И всхлипы.
Удивительная передача. Может быть, это фрагмент какого-нибудь репортажа? Но слова были адресованы ей. И голос какой-то знакомый…
Сигарета обожгла ей пальцы. Она открыла дверь и бросила сигарету на тротуар. Пригасила каблуком.
Я должна с ним поговорить и попросить его подержать все в секрете. Во имя той семьи, которую тридцать лет мы с ним создавали. Но о Густаве я ему не скажу, не смогу его так ранить.
Вот это хит!
Сара ждала Яцека в аэропорту уже около часа. Конечно, она очень скучала, конечно же, она не любила с ним расставаться, но прежде всего она чувствовала себя брошенной. Ее злило, что он оставил ее так надолго, и именно в тот момент, когда она начала работать. Она не желала напоминать себе, что, когда он уезжал, никакая ее работа еще ей не светила, в то же время она знала точно, что не может выказывать своего недовольства, тогда они не будут заниматься любовью, а она этого очень хотела. У нее были дни, благоприятные для зачатия.
Яцек ускорил шаги, прижал ее к себе крепко и выдохнул в ее волосы:
– Я очень по тебе скучал, Птичка.
Хелена сидела напротив Станислава в ожидании приговора. Она сказала ему все. Это значит – почти все, в самой вежливой форме, на какую была способна. Станислав не показался ей удивленным. Смотрел серьезно и слушал, когда она говорила, что такой жизни ей не достаточно, что она хочет сохранить между ними дружбу, что пока просит сохранить все в секрете, ибо пример родителей очень важен для девочек, в особенности для Сары, ей будет невыносимо пережить развод родителей, она сейчас в трудном положении, и ей повредят такие внезапные перемены, и вообще…
– Помнишь, как мы себя чувствовали, когда сюда переехали? А ведь мы были так поглощены переменами, ни минуты свободного времени…
Она не рассказала ему, что Сара, когда они уезжали из Познани, изо всех сил прижалась к ней, как делала, когда была маленькой, прижалась так, как не прижималась уже много лет, и сказала:
– Я так рада, что вы у меня есть.
Ее сердце, чувствующее любые перемены в настроении дочери, тревожно заколотилось. Хелена легко впадала в беспокойство, едва стала матерью.
Не повредит ли ее дочурке прикорм бульоном, не будет ли от клубники аллергии, научится ли Сара читать и писать, выпадут ли своевременно молочные зубы, сможет ли она приспособиться в школе, не случится ли с ней что-нибудь в лагере, сможет ли она самостоятельно пойти в поход, поступит ли в среднюю школу, переживет ли грусть расставания с первой любовью, вырастет ли у нее грудь, придет ли в нужное время первая менструация, не станет ли Сара мучиться подростковыми драмами: ах, какая я толстая, не станет ли баловаться наркотиками, и, если она проводит вечера с ровесниками, не случится ли с ней чего, когда она будет одна возвращаться домой, найдет ли мужчину, которого будет любить и который будет любить ее, и будут ли у них дети?.. Эти и другие страхи – по степени взросления дочери – мучили ее постоянно…
Теперь она беспокоилась, что у Сары нет детей. Если же речь об Идене, то Хелена беспокоилась после смерти сестры обо всем. А как только Идена стала самостоятельной и знаменитой актрисой, она стала беспокоиться о Матеуше. Как Матеушек станет жить, не ошибка ли выбор школы, в которую он уже два года записан и скоро должен пойти? Будет ли Идена достаточно зарабатывать, чтобы содержать ребенка в платной школе? Подхватит ли Матеуш ветрянку, краснуху, а главное – свинку? Сейчас самое время, чтобы переболеть свинкой, потом, когда станет старше, будут большие проблемы.
Но страхи страхами, а Хелена занималась всем добросовестно. До тех пор, пока держала себя в руках, пока повторяла себе как мантру: это не твоя жизнь, это жизнь твоих детей, ты не имеешь на нее влияния, значит, не беспокойся «впрок», займись собой, а девочек просто люби.
Девочки давно перестали быть девочками, и хоть Хелена очень о них заботилась, до сих пор ей случалось сказать:
– Клыска, покажи, что у тебя под свитером, март – месяц ветров, ты должна носить кофточку, – потом прикусывала себе язык, особенно заметив взгляд Станислава. Теперь этот взгляд был направлен в пол, в ее туфли и зеленую юбку.
– Если ты считаешь, что так будет лучше, – сказал Станислав, – то так и сделаем. Я согласен.
Тогда она расплакалась. Плакала, не обращая внимания, что течет у нее из носа и что она ужасно выглядит. Плакала о себе и о нем, плакала о том, что необратимо кончилось, будто она спрыгнула с высокого трамплина, но внизу не видно бассейна, и летела она в бесконечность, не ведая, есть ли в том бассейне вода, но ведь должна быть, коль был трамплин.
Сташек поднялся и подал ей носовой платок. Она вытирала нос, и в ней зрела уверенность – все будет очень трудно, но будет правдиво. Она с благодарностью посмотрела на мужа.
– Я тоже считаю, что нужно поберечь Сару, – сказал он в ответ на ее благодарный взгляд. – Я поищу другую квартиру, хорошо?
Она кивнула, что, мол, да, конечно, и ее пронзило привычное беспокойство: как же так, я останусь одна? Я не справлюсь…
Однако она справится, сказала она себе. Как обычно, как всегда. Раньше она думала, что навсегда останется домашней курицей, а тем временем, вопреки распространенному убеждению, что в ее годы это уже поздновато, да и медиа твердили о том же, она подыскала себе работу – после сорока, когда девочки выросли. И окончила институт, получила диплом. И освежила французский и итальянский. И получила повышение на работе. И почувствовала задачу выполненной. А теперь еще и была по-настоящему любима, хотя в этом уже не было никакой заслуги Станислава.
Она вытерла нос и поменяла платок. Что теперь делать? С удивлением она отметила, что помимо удовлетворения испытывает что-то вроде разочарования… Станислав разочаровал ее… Конечно, она хотела, чтобы все обошлось без скандала, скандал ей даже трудно было себе представить. Но чего-то ей не хватило в поведении Станислава. И это было неприятное чувство. Ощущение пустоты. Или раненая мысль…
Попросту думала, что она, однако же, для него что-то значит, а к ее большому удивлению, оказалось, что ему все равно, и в этом нелегко было себе признаться.
Это ее ощутимо задело.
– Раз так, спи один, я буду спать в большой комнате! – Сара забрала из постели подушку и повернулась спиной к Яцеку. Она закрыла за собой дверь и минуту за ней постояла.
Он ее не позвал.
Нет так нет.
Ох, она не так себе представляла их встречу, совершенно не так.
Как случилось, что у них нет секса, что он обижается, а она не понимает на что и чувствует себя оскорбленной, как тогда… Нет, нет, я не буду об этом думать.
Каждый мужчина после трех недель разлуки бросается на женщину, если она для него желанна. Каждый. Только не ее муж. Когда они легли в постель, он прижал ее к себе, а она – да-да! – бросилась его целовать. Тогда он погладил ее по голове и сказал: