– Птичка, я так устал…
– Я ли твоя Птичка? – не выдержала Сара.
Через три дня будет поздно, если речь о ребенке, и вновь нужно будет ждать месяц.
– Сара, я тебя не узнаю, – отвечал ей супруг после трехнедельной разлуки и отодвинулся. – Поговорим завтра, хорошо? Я абсолютно измученный, летел двадцать шесть часов.
И тогда она решила выйти, чтобы он пришел в себя, чтобы потом, как отдохнет, поцеловал ее, чтобы попросил прощения, чтобы мог прижать ее к себе, и она ощутила бы, что желанна… А он просто-напросто заснул.
Я безразлична ему, пронеслось у нее в голове. У него другая.
Неожиданно ей стало душно. Она широко распахнула балконную дверь, зимний воздух заполнил комнату, Сара глубоко и медленно дышала, а сердце ее стало болезненно колотиться. Голова закружилась, она легла на диван, завернулась в плед и расплакалась от всего сердца.
Утром, не разбудив Яцека, Сара убежала из дома, когда еще не было семи. Несмотря на то, что до радио было далеко, часа было достаточно на дорогу. Она не позавтракала, желудок скручивало от страха и боли. Только бы успеть, чтобы на работе никто не имел к ней претензий. Но она просчиталась: на перекрестке Маршалковской и Иерусалимской столкнулись трамваи и заблокировали две улицы.
Сара вышла из автобуса, глянув на проезжую часть, где стояли машины, и нетерпеливые водители сигналили, будто бы от этого пробка быстрее рассосалась.
На радио она вбежала после восьми. Одновременно с ней в дверях режиссерской появился мужчина – Сара отметила про себя, что знает его, только не могла вспомнить откуда: наверняка из телевидения или кино. Сара улыбнулась, мужчина пропустил ее в дверях, и она пронеслась на свое место.
– Это здесь студия номер один? – У мужчины был приятный голос.
Но Яцек тоже имел приятный голос, а теперь у него любовница.
Ева, которая разговаривала с первым гостем из программы «Ранний гость», наклонилась к Саре и прошептала:
– Займись им.
Рафал готовился читать новости, измененные минуту назад. Пан Ян дискутировал о перемене в программе с постановщиком, Сара, не садясь на место, повернулась. Да-да, она откуда-то знает это лицо, причем отлично, только не может вспомнить ни фамилии, ни имени, ни профессии его обладателя.
Почувствовав пустоту, ужас, испуг, вдруг она снова сделает что-то не так, она сказала себе, что должна показать всем, чего она стоит: и Рафалу, и постановщику, и Еве, показать, что она может, превосходно умеет входить в контакт с людьми и не боится их, хотя колени у нее подгибались.
– Добрый день! – Она смело протянула руку, а мужчина ей улыбнулся. – Прошу вас. – Сара заставила себя вернуться в свою молодость, когда она еще не была такой робкой. – Я вас очень хорошо помню… Извините, вы ведь актер, правда?
Неожиданно в режиссерской воцарилась тишина.
– Отчасти! – отозвался мужчина и усмехнулся.
Сара выдохнула с облегчением. Ну конечно же, актер! Если выступает по телевидению, то кем бы ему еще быть. Укротителем ящериц?
– Знаете, я вообще-то не смотрю телевизор и поэтому прошу извинить мою бестактность… – Она знает, знает это лицо, это известное лицо, боже мой, кто же это? Сара твердо решила исправить свою неловкость:
– Наверное, пан играет в каком-либо сериале?
– Что-то в этом роде, – мужчина рассмеялся от всего сердца.
– Ну, сериалы я не смотрю. – Сара почувствовала, что обязана срочно объяснить это: – Я не считаю участие в них чем-то зазорным для актера… – Боже, помоги мне, что я несу! – А просмотр сериалов я не поддерживаю, потому что…
– Пожалуйста, в студию, – прервала ее объяснительную тираду Ева, встав у нее за спиной, и через минуту она услышала из динамика голос того, кто представлял гостя:
«– Сегодня наш особый гость – пан президент, мы от души приветствуем его на нашем радио, правда, выборный срок пана президента кончился, к сожалению, пару лет тому назад, но все же, что пан считает…» И Сара захотела сию же секунду умереть.
Но она была жива, к сожалению, и когда она отвернулась от стекла студии и захотела спрятаться за своим столом, она увидела шефа.
Она не видела, как он вошел, он двигался, как лис. Шеф наклонился к ней и медленно, цедя сквозь зубы слова, начал ее передразнивать:
– Вы ведь актер, правда, пан играет в сериалах, правда? Ох! – Он забавно махал руками, как актрисы сороковых годов, а голос у него был писклявый. – Я тоже не смотрю сериалы, прошу меня простить. – Его живот трясся от того, что он крутил бедрами, это выглядело бы смешно, если бы Сара могла выжать из себя хоть каплю веселья. – Я тоже не имел глаз, когда принимал вас на работу… Это всегда так бывает, когда принимаешь кого-нибудь по знакомству. Завтра опять приглашаю на ночное дежурство. Может быть, хоть одно умное слово скажешь по телефону. А не будешь строить глазки. Твою мать! Актер! Я тебя… – и он грубо выругался.
Сара сжалась в кресле. Когда она осмелилась поднять голову, шефа в комнате уже не было.
Ева сидела над разложенной газетой и что-то подчеркивала желтым карандашом, пан Ян разговаривал по сотовому, а длинноногий, обезьяноподобный Рафал приблизился к ней и наклонился.
– Потрясающий трюк, отличный. У них нет чувства юмора. Дай пять! Очень хорошо! – Но Сара не дала пять, только смотрела на него с нескрываемой ненавистью.
– Оставьте меня в покое. Все, – сорвалось у нее с языка, и она тут же пожалела об этом.
– Рафал, знаешь, какие были последние слова моей лучшей приятельницы мужу? – Ева даже не оторвала голову от газеты.
– Какие?
– Отвали.
– Вижу, дорогая, что женщинам больше позволено. Если так говорит мужик, значит, он хам, а если женщина, то открыто выражает свои эмоции. Но мир, как известно, против женщин. Мужчины, как принято считать, изменяют, а вот что касается женщин, то они переживают приключения. Мужчина отыгрывается на близких, а женщина переживает стресс. Мужчины разводятся, разбивают семьи, женщина кончает связь без всяких перспектив. Спасибо, обращайся ко мне «Леон», меня это стройнит.
До конца дня Сара немилосердно мучилась. Хотела позвонить домой, но каждый раз останавливала себя в надежде, что Яцек отзовется первый. И как-то вообще не помнила, что Яцек не только не имел никакого понятия, где она работает, а даже не знал, что она работает и что ее сотовый сегодня заряжается на столешнице в кухне.
Шеф сидел в кабинете своего начальника и держал в руке последнюю запись.
– Слушай, я чуть изменил голос, и уже ОК. Поверь мне.
– Но, извини, ты сам решил?
– Ты был в отпуске, а сказал, что важно лишь то, что увеличит количество слушателей, ведь так?
– Ну, да…
– Поверь мне, это просто хит.
Начальник отодвинул от себя подписанные листы.
– Речь не о том, чтобы верить или не верить, я видел рейтинги. Люди не спят по ночам. Даже моя жена влюбилась. Не знаю, законно ли это, но знаю, что это хорошо.
– Я, собственно, потому и пришел. А может, председатель это все одобрит? Видишь ли, голос неузнаваем, и она вообще этого не знает… А если бы председатель…
Начальник поднял руку, дескать, хватит-хватит.
– Старик, у председателя на все эти вещи не хватает головы. Вчера рынок так тряхнуло, что он в заднице, а я не хочу знать, на сколько. Десять таких радиостанций, как эта, мог бы себе купить. Я беру все на себя. Давай.
– Письменно подтвердишь? – Шеф попридержал записи.
– Расслабься, старик. Что ты мне не доверяешь? Давай, давай.
Да, это было что-то другое, абсолютно другое, чем до сегодняшнего дня. То, что может спасти их радиостанцию. По крайней мере устроить шум. Эти из Duck Macka уже устроили скандал. И очень хорошо, очень хорошо. Об этом и речь. Середины нет: либо холод, либо жара.
Сразу после работы Сара поехала на такси к родителям. Она должна была поговорить с теми, кто ее поймет.
– Сара? Ведь завтра вы к нам должны приехать на обед? – Мама была не рада.
– Мамочка, я не знаю, что делается, – прошептала Сара.
– Как это не знаешь? – разнервничалась Хелена.
– Все не так, как должно было бы быть! – Слезы заблестели у нее на глазах. – Все! Я только хочу, чтоб у меня была семья, такая же, как у вас с папой.
– Как у нас? – осторожно повторила мама.
Отец стоял, облокотившись на косяк двери, и молчал.
Мама глубоко вздохнула:
– Яцек не вернулся?
– Конечно же, вернулся! – взорвалась Сара.
– Сделай нам, пожалуйста, чаю, – попросила Хелена Станислава.
Когда он исчез в дверях, она обняла Сару за плечи.
– Я не хочу вдаваться в подробности, доченька, но верь мне, в супружестве случаются трудные минуты, однако всегда все можно изменить.
– Но вот вы ничего не должны были менять? – Сара отпихнула руку матери. – Сколько раз я могу что-то менять? В жизни что-то должно быть постоянным… Что-то, во что можно верить, то, что неизменно, что будет всегда, разве ты этого не понимаешь?
Мать вздохнула. В жизни единственным постоянством является сменяемость… То, о чем Сара и так когда-нибудь узнает.
– Что, Яцек не хочет ребенка? – спросила она, хотя хотела рассказать Саре о чем-то совсем другом, о том, что разводится с отцом.
– Хочет, только не сейчас.
– Сара, дорогая, поверь, но мне кажется, ты немного паникуешь. Вы молодые, а Яцек сегодня звонил два раза и спрашивал о тебе, – сказал отец, ставя перед ними чай. – Не знал, что случилось.
– А ты мне ничего не сказал! – Хелена посмотрела на Станислава с претензией.
– Ты вернулась за минуту до того, как пришла Сара, я не успел.
– Звонил? Беспокоился обо мне? – обрадовалась Сара. – Ясно. – Внезапно до нее дошло, что Яцек вообще не знал, куда она подевалась. – Я должна идти, – она быстро отставила кружку и бросила взгляд на обеспокоенные лица родителей. – Все будет хорошо. Я должна идти! – И выбежала из дома.
Хелена посмотрела на Станислава.